Дикарка

В том, что Чусова хотела уйти от традиционного Островского, который мог показаться ей несколько тяжеловесным, есть свой резон. Прокрутив перед началом спектакля в фойе театра бытовой фильм по «Грозе» 1933 года, в котором играют легендарные актеры, Чусова как бы сказала: в этой манере мы не работаем и работать не собираемся. И вся первая часть спектакля ушла у нее на то, чтобы содрать с Островского кожу. Поэтому зрелище получилось действительно неожиданным. Одна декорация чего стоит. Наглухо заколоченное и закрытое пространство (художник Александр Бродский): по заднику сцены и по бокам кулис – удручающе-унылые и однообразные линии балконов с лестничными переходами, все имеет какой-то «привкус» металла. И напоминает фантастический завод. Здесь бы играть «Терминатора», а не лирическую русскую драму. А Катерина Чулпан Хаматовой вся какая-то ощерившаяся, взъерошенная, словно влетела сюда, почти не разгримировываясь и не сменив манеры из предыдущего спектакля Чусовой «Мамапапасынсобака», и продолжает играть роль дерзкого, хулиганистого мальчишки. Курит, чуть не сплевывая на пол. Голос, как у лесной кикиморы из детских страшилок. Делает кульбиты. Лазает по лестницам, кубарем летает с балкона. В общем, резка и одержима. А когда вспоминает, как жила у родителей в детстве (обычно это произносят очень лирично и нараспев), то подчеркивает «крутость» своего характера, непокорность и отчаянность. Не Катерина Островского, а какая-то дикарка. Лирики никакой нет. Нет светлых щемящих нот. Даже знаменитое «почему люди не летают так, как птицы» выкрикивает так, словно чертыхается, поскользнувшись и растянувшись на полу. А позднее, кстати, эту фразу произнесет еще раз Кабаниха Елены Яковлевой – серьезно и задумчиво, так, как следовало бы произнести Катерине. Но тут все перевернуто с ног на голову. Переиначено и перекроено. «Фантазия».

Рассказывая о любви Катерины и Бориса, Нина Чусова выстроила очень лиричную и щемящую, почти балетную сцену их встречи, которая происходит в клетке с голубями, висящей под самыми колосниками. Любовь оказалась столь пронзительной, что наглухо заколоченное фантастическое пространство открылось окошками с белыми воздушными занавесками, развевающимися на ветру. На этом закончился первый акт. А во втором «фантазия» развивалась дальше. И пришла, наконец, к трагическому финалу, когда Катерина должна броситься в Волгу. Но тут Волги никакой нет, а есть тонкая веревочная лестница, ведущая вверх, под колосники, по которой и поднимается Катерина, словно к Господу Богу.

Что сказать о таком спектакле? Он может вызвать много нареканий и иронии. Чусова так смело уходит от стереотипа классической пьесы, что «поймать» ее на каких-то чрезмерностях ничего не стоит. Но все же ее «фантазия» правомочна. Потому что классические пьесы у ее поколения режиссеров вызывают оправданный страх. Сегодня не время «большой» классики. Противоречивость «Мещан» в постановке Кирилла Серебренникова – тому хорошее подтверждение. Чусовой можно предъявить претензии только в том, что она лишила свою Катерину нашего сопереживания. Но она заставила нас сопереживать другой героине, Кабанихе, которую во все времена изображали властной, жестокой старухой.

Елена Яковлева, играя мягко, с неподражаемым юмором, создает образ опекающей матери, любящей своего сына и переживающей за него. В финале ей тоже уготована драма. Измена Катерины Кабаниху затронула очень глубоко. Обнимая Тихона, как маленького ребенка, Кабаниха сидит с ним в той же голубятне под потолком, где происходила встреча Катерины и Бориса, и эта сцена читается символически. Кабаниха с Тихоном – тоже жертвы. «Почему люди не летают так, как птицы?» – этот вопрос остается здесь без ответа. Такова, очевидно, трагическая закономерность жизни.



Нина Чусова: «Я ставила спектакль о силе желания»

Режиссер настолько ошеломила необычностью своего подхода к знаменитой пьесе, что после спектакля захотелось задать ей несколько вопросов.

– Скажите, до какой степени может режиссер чувствовать себя свободным по отношению к классике?

– Если режиссер что-то придумывает ради самих придумок, то это неправильно. А если он хочет вложить какой-то новый смысл в соответствии с изменившимся временем, тогда изменения, вносимые им в классику, оправданны. Когда-то Катерина была «лучом света в темном царстве». Сегодня можно увидеть в ней разрушительницу. Она разрушила дом, очаг, все, что казалось прочным и приносило покой. Меня не интересовали в пьесе социальные темы. Я ставила спектакль о силе желания, которое привело к разрушительным последствиям.

– Ваш подход к Кабанихе тоже идет вразрез с традицией. Что для вас означает этот образ?

– Кабанова в нашем спектакле – еще молодая женщина, вдова, которая ради сына отказывается от себя. Она хочет сохранить дом, устои, мораль.

– Но это очень далеко от того образа «темного царства», который Кабаниха собой олицетворяет. Вы искренне считаете, что «темного царства» больше нет?

– Да, вполне искренне. И чем искренней режиссер в своих высказываниях, тем он свободней. Надо понять, какие энергии заложены в пьесе. И найти ключ к разгадке этих энергий. Я это и пыталась сделать.