Армен Джигарханян

– Армен Борисович, говорят, вы на съемках все время байки про Сталина рассказываете? Не поделитесь хотя бы одной?

– Знаете, это такая вещь ответственная… Она, наверное, связана с нашим общим желанием как бы перейти со Сталиным на «ты». На кухне, конечно, можно какие угодно байки рассказывать, но публично я бы не стал…

– Думаете, сегодня действительно есть необходимость переходить со Сталиным на «ты»?

– Мы всегда этого хотим – думать, что мы по одной земле ходим с этими небожителями. Помните, как про Ленина говорили: «Он такой же человечный, как мы все». А это ведь неправда. Причем принципиальная неправда. На мой взгляд, эти люди – инопланетяне. Мы можем их любить или не любить, принимать или не принимать, но мы с ними не на одной земле и даже не на одной планете.

– Вам, наверное, приходилось общаться с людьми, которые видели Сталина. Может быть, что-то рассказанное очевидцами помогает вам играть эту роль?

– Многих я видел, но никто ничего не рассказывал. Потому что никто ничего не знает. Истории о Сталине есть очень разные – их миллион. Я однажды видел замечательный фильм – о человеке, который то ли сторожем был, то ли садовником у Сталина: такой старый человек с гнилыми зубами, у которого жена парализованная лежала. Этот человек не был наделен тщеславием, несмотря на то что все-таки ходил рядом с Самим. А вот рассказывал он очень интересно. Но знаете, что я думаю – лучше не трогать этих людей.

– Это вы из суеверия говорите?

– Нет-нет. Просто никто из нас не знает правды. Мы все равно будем что-то придумывать, додумывать, превращать их в свое представление о них. Посмотрите, сколько есть экранных сталиных, и все они разные. Знаете, у меня есть только одно ощущение – их не надо бояться, этих монстров. Потому что у них тоже были слабости. Вот этим интересно заниматься. А байки рассказывать – это все неправда, несерьезно.

– А каков будет ваш Сталин?

– Не знаю. И думаю, что внятно не скажу. Увидим, когда выйдет картина. Не могу предугадать, какое у меня будет впечатление. Конечно, я отвечаю за все, что делаю и что говорю. Иначе ради чего мы все это делаем? Вопрос, проблема, которые важны лично для меня, – это что такое лидер. И в этом контексте мы можем и про Гитлера думать, и про Сталина, и про Ленина, и про Кастро – то есть про тех, кто был настоящим истинным лидером. Не назначенным, а таким, на котором сфокусировалась целая страна. И все же повторю, хотя вы можете найти противоречие в моих словах – есть люди, которых лучше не трогать. Иисуса Христа не надо трогать. Надо стремиться понять, узнать, и все же – не понять, и не узнать.

– А кого, в таком случае, из исторических личностей вам было бы интересно «потрогать»?

– Никого, это честно, никого. Знаете, я сейчас очень грубый пример приведу, человечество получило СПИД, и теперь это человечество хочет понять, как с этим бороться. Наши желания, их реализация и все, что за этим следует иногда, все это имеет опасные связи. Мне кажется, что если мы встаем перед какой-то проблемой и задаемся каким-то вопросом, то это все следствия прожитой жизни. Я вот думаю про Иисуса Христа: кто он был? Почему пришел? Ведь это надо какими-то очень особенными качествами обладать, чтобы такой путь пройти и завершить его на кресте. Значит, у него такая энергетика была. Откуда она бралась? Я не знаю откуда. А Сталин? Почему никто не сказал ему: «Да пошел ты отсюда». Вот все эти люди (показывает рукой на изображение членов Политбюро на стене павильона) почему не рискнули так сказать? И дело даже не в том, что он бы их расстрелял. Они боялись его. Почему? Значит, это животное обладало другой энергией, которая внушала людям страх. Я читал воспоминания Черчилля, который рассказывал, что во время Ялтинской конференции Сталин всегда опаздывал на две-три минуты. И Черчилль писал: «Я решил, что, когда он войдет, я не буду вставать, но все равно каждый раз вставал». Это какая-то магия человека. Это, наверное, и есть гениальность.

– Сталин – та роль, которую нельзя не сыграть?

– Нет, нет. То, что я говорю, это мои рассуждения на тему «если бы». А в данном случае мне предложили конкретную работу, и я согласился, поскольку она показалась мне интересной. Да и вообще у меня есть свои, очень личные представления о моей профессии, но я, может быть, даже не вправе об этом говорить громогласно, потому что скажут – за что же им деньги платят? А когда я играю, Сталина или кого-то другого, я не нагружаюсь. Знаете, как спрашивают часто: «Вы Сталина играете? А вы читали книги?» Нет, не читал. Это совсем мне не интересно. То есть это мне не необходимо. У меня есть свои представления и мысли о том, что такое лидер, что такое человек другого восприятия. Вот все смотрят в одну сторону и видят одно и то же, а он смотрит и видит что-то совершенно другое. И в этом фильме Сталин – это просто повод. Было бы смешно, если бы я думал, что я действительно Вождя играю. Ну какой я Сталин?