Бегут без оглядки

«Ребят приводят к нам, как правило, когда перевоспитывать уже поздно, – рассказывает директор Брянской школы-интерната Николай Хлистунов. – Поговоришь с ним – интеллект второклассника, с трудом читает и считает. Зато знает, сколько какие сигареты стоят...»

Подопечных у Хлистунова 200 с лишним, из них человек пять смутьянов. «Сами бегают и подговаривают других: давай, мол, глотнем воздуха свободы. А как его удержишь, если через два дома у него батька живет? Хоть и пьяный, да родной. У нас преподаватели хорошие, но, как ни крути, не родные…»

Достопримечательность привокзальной площади – 14-летний Паша. Летом ночует в гаражах, зимой с такими же, как он, оккупирует дачи. А днем выходит «работать» на площадь. Патруль линейной милиции его неоднократно забирал. Но документов у Паши нет, а без них даже в центр временного содержания несовершеннолетних не берут. Паша и не хочет. «Сам разберусь, как мне жить. Чего в четырех стенах делать, в этом интернате?»

В августе прошлого года Брянск потряс случай, когда Аня, воспитанница интерната, убежала с подружкой на выходные погостить к папаше. Только до родного дома не добралась, попала в руки пьяному мужику. Подружке вырваться удалось, а вот Аню подонок изрезал до смерти. «На меня тогда всех собак спустили, – сетует Хлистунов, – а что я могу? Как бы мои ребята ни были хороши, их не в интернате надо содержать, а в спецучреждении».

Такое на Брянщине есть – Дубровская спецшкола. Но и из нее бегут, несмотря на решетки на окнах и суровые порядки. Не проходит месяца, чтобы сотрудники местного РОВД не ездили на отлов беглецов к соседям, в Смоленскую область.

В свое время спецшкола была укомплектована под завязку. Сегодня в ней на триста мест меньше ста воспитанников. «Лет 20 назад сюда отправляли в основном драчунов и тех, кто не хотел стричься, – поведал «НИ» бывший работник школы Алексей Коновалов. – Конечно, режим строгий был, имелась комнатка типа карцера. Но мы относились к ребятам все же как к личностям. И они, мне кажется, это чувствовали. В середине 90-х у нас была сильная самодеятельность, получали призы на районных конкурсах. Тогда дети поступали в основном из городов и по возрасту гораздо младше. Сейчас в школе в основном деревенские подростки от 13 лет и выше. Все винят инспекцию ПДН, что поздно отлучают их от пьющих родителей. А попробуйте посидеть в комиссии, когда перед тобой плачущая мать. «Все, – говорит, – не буду больше пить, вы только ребенка не отбирайте!» Как ей не поверишь! А вернется домой с сыном – и опять…»

Практически все питомцы Дубровской «спецухи», покинув ее стены, не вписывались в нормальную жизнь, и решетки на окнах школы сменялись тюремными. Привычка – вторая натура. При том, что контингент не тот, что 20 лет назад, в карцер беглецов не сажают, пытаются обойтись словами. Вдруг на кого-то и подействует? Вот был такой Саша Гаврилов, за два года бегавший по маршруту Дубровка–Смоленск–Москва больше десяти раз. Окончив школу, пропал из виду. А в прошлом году приехал в свою «альма матер» с подарками. Учителя порадовались за Сашку, менеджера нефтяной компании, а заодно показали его своим нынешним подопечным – вот какими вы можете стать, если даже в казенных стенах станет совсем невмоготу.

Казенные стены мало кому в радость, соглашаются в Брянском интернате. Поэтому директор Хлистунов хочет в сентябре открыть кадетские классы. Может, разборка АКМ, изучение языков и занятия футболом пересилят тягу подростков ко всему дурному.

Справка «НИ»

По данным Министерства юстиции РФ на 1 февраля 2004 г., в 62 российских воспитательных колониях для несовершеннолетних содержалось 17 тыс. человек. В прошлом году в органы внутренних дел было доставлено 619 тыс. несовершеннолетних беспризорников. 494 тыс. из них переданы родителям, 32 тыс. нашли приют в социальных организациях, в том числе созданных с помощью церкви. 24,5 тыс. детей помещены в детские дома, 17 тыс. – в социально-реабилитационные центры. Но бегут не только из интернатов. 27% российских школьников, убегающих из дома, растут в малообеспеченных и неблагополучных семьях. Причина побегов – отсутствие у родителей навыков «эффективной коммуникации», или попросту неумение разговаривать с детьми.