РЕНАТА ЛИТВИНОВА

– Побывав на вашей съемочной площадке, я заметила, что вы легко находите общий язык с любой девушкой, а контакт с мужчинами у вас, скажем так, иронический. Вам действительно проще работать с женщинами?

– Последнее время с мужчинами мне тоже стало работать просто. Я столкнулась с тем, что есть женщины-женщины. И вот этих женских женщин я терпеть не могу. Их истерики, сплетни, плачи, нежелание работать. Это что-то такое ужасно бабское. А есть женщины-люди, я их обожаю. Они ужасно творческие. Среди мужчин тоже есть такие мужчины-женщины, которые в интриги впадают. Но у нас таких не было. Все работающие подобрались очень клевые. Так что теперь я люблю работать и с мужчинами тоже.

– А раньше все-таки не любили?

– Да, такое было заблуждение а-ля феминистское. Теперь я его лишилась.

– Ваше имя часто упоминается прессой в связи с феминизмом. Что феминизм значит для вас лично: это заурядный газетный штамп или дорожите им как идеологией?

– Нет. Как идеологией я им не дорожу. Наверное, защищать права женщин нужно. Все-таки мужской шовинизм существует. Когда ты сталкиваешься с мужчинами, с которыми работаешь, и какое-то важное решение от них зависит, из мужчин вдруг выползает некий такой шовинизм. Как это объяснить? Иногда сталкиваешься с какими-то древними прорехами в их воспитании. Но, с другой стороны, я не являюсь флагом феминизма. Нет.

– Для большей части аудитории вы дива экрана, звезда. Это совсем не свойственно современному экрану, так что в каком-то хорошем смысле вы анахронизм, поймите меня правильно.

– Анахронизм? Ну да, «вычурная», «манерная», как меня только не называли. Теперь, значит, анахронизмом. Мне, конечно, это очень приятно, но сейчас это все изживает себя. Потому что звезда стоит больших денег. Ну что такое дива экрана? Вот смотрите. Для Марлен Дитрих или для той же Греты Гарбо ставили специальный свет по нескольку часов. На них работала куча ассистентов. Сейчас это все утеряно. Производство очень дорогое. Даже самые лучшие американские блокбастеры не выдерживают сравнения со старым кино. Если посмотреть крупный план из фильма «Весна» (это мой любимый фильм с Любовью Петровной Орловой) – так один ее крупный план снимался целый съемочный день. Кто себе может такое позволить сейчас?

– Это вопрос бюджета?

– Нет, это тенденция. Вот если раньше плели кружева какие-то безумные или создавали небывалые ювелирные украшения – они были с очень большой ручной работой. Так же и мебель, и одежда. Швеи расшивали годами платья, которые женщина могла надеть всего несколько раз куда-то. То есть весь этот ручной труд уходит. Сейчас все технологичное, быстрое, как поток. Все это коснулось и кино тоже. Выпуск фильма – это производство. Такие штамповки, штамповки, штамповки… Есть исключения, но они только подтверждают правило. Так же и с артистами. Нужен определенный имидж, героиня должна быть на кого-то похожа. Примерная схема, как расставить свет. И никто не тратится на то, чтобы это довести до абсолюта. Как это делали в кинематографе 30-х и 40-х годов. А потом это потерялось. В 50-е «снять звезду» – это был уже не такой грандиозный труд.

– Может, это происходит оттого, что Голливуд в погоне за идеалами окончательно потерял связь с реальностью? Может быть, у зрителя теперь другие потребности – ему важнее не восхищаться небожительницей, а видеть на экране девчонку-соседку?

– Мне кажется, неправильно так говорить. Потребности людей всегда сложнее примитивной схемы: это или то. Потому что есть потребность и в соседках, и в чем-то нереальном. Почему нет? Хотя что я говорю? Ведь все равно есть эти дивы, они над собой работают.

– А кого вы считаете дивой сегодня?

– Сейчас это, бесспорно, Николь Кидман.

– Но та же Кидман ради роли Вирджинии Вульф в «Часах»…

– Потрясающе она там сыграла.

– … приклеила себе кошмарный нос, серьезно подпортила свою изумительную внешность и получила «Оскар»…

– По-видимому, «Оскар» теперь можно получить только, себя изуродовав. Удивительная какая-то тенденция. В любой роли ты должна быть еще и уродом. Это как жертва на алтарь – хорошо, мы тебе дадим «Оскар», но ты должна быть с длинным носом, или у тебя должен быть целлюлит на всех местах. В искусстве значение имеет только личность. А не красота или уродство. Я не знаю, как это сформулировать просто. Вы ведь про оболочку спрашиваете. А тут суть важна.

– Но оболочка для актрисы – очень важная вещь. И настоящие, драматические роли теперь не пишутся для идеальных красавиц. Удел красавиц сегодня – украшать экран, не более того. Не в последнюю очередь из-за этого, как мне кажется, Шарлиз Терон изуродовала себя в «Монстре».

– Идеальная красавица очень редко сочетает в себе и талант, и ум, и способности. Когда слишком красивая… Впрочем, я сама люблю снимать очень красивых актрис.

– Вы сами в фильме «Небо. Самолет. Девушка» почти отказались от грима, а в «Богине» ваш облик тоже далек от канонической красоты.

– Он разный. Моя героиня Фаина – тип городской сумасшедшей. Видели их на улицах? В переходах. Странные женщины, в странных нарядах и прическах. Я такими всегда восхищалась. И уж если кто и влияет на меня в смысле стиля, моды, то вот такие блаженные, которые бродят по городам и весям, взывают к нам всем своим видом: не жалуйтесь, есть люди еще более незащищенные, чем вы. Для меня это один из самых пронзительных образов, он меня всегда преследует. Городская сумасшедшая, у которой шапка на шапке, пакет на пакете, и куда-то она бредет, абсолютно беззащитная. Недаром же этих людей называли блаженными, они Божьи дети, их нельзя ни в коем случае обижать. В них живет такой призыв и упрек нам, урок мужества. Помня о них, нельзя роптать и жаловаться.

– Вы не любите рассуждений о делении на мужское и женское кино…

– Да, это деление достаточно оскорбительно…

– И все же не кажется ли вам, что есть какие-то темы в искусстве, которые женщина может глубже понять и показать что-то, чего мужчинам не постичь никогда?

– Нет, не считаю. Есть такие мужчины, которые прекрасно понимают женщин, и такие женщины, которые могут сказать в кино что-то важное о мужчине. Вообще мне кажется, что чем продвинутее человек в духовном смысле, тем он меньше делит людей на женщину и мужчину. То есть орангутанг, конечно, делит: вон женское пошло, а вон мужское – надо с ним срочно посражаться. Чем ниже ступень эволюции, тем больше мы делим мир на мужское и женское, чем выше ступень нашего духа, тем это разделение менее значимо. И ты способен понять и тех и тех. Я читала где-то интервью Филиппа Старка, где он говорит, что на самом деле любит женщин, но может понять и как это – быть женщиной, и как это – любить мужчину. Ведь изначально же человек не имел разделения на мужчину и женщину, он был андрогином, что-то такое божественное в абсолюте. Это деление полов, мне кажется, несправедливо в творчестве.

– Когда начинали снимать свой последний фильм «Богиня», вы много говорили о том, что тема мужчины в кино исчерпана. А вы смогли бы сейчас снять фильм про мужчину?

– Да, я вот сейчас буду снимать про стареющего плейбоя.

– И кто его сыграет?

– Кастинг еще продолжается, но у меня есть уже мечта, чтобы был один артист... Я недавно разговаривала с Катрин Денев. Думала, может быть, ее тоже взять туда – на такую же роль, только женского рода.

– А вы сами будете играть?

– Наверное, буду. Но все равно это не будет длиться постоянно. Все имеет какой-то финал, или нужно делать паузу. Снимать кино – это же не самоцель, а просто способ самореализации. Я ведь никогда и не мыслила себя артисткой. Просто, как видите, я совпадаю со своими текстами. Сейчас я снялась у Киры Муратовой в «Настройщике»… Получилось потрясающее черно-белое кино, я уже посмотрела. Оно такое сильное, такое магическое, там такие есть завораживающие планы. Это значительная, удивительная картина, такой мощняк. Там снимались Нина Русланова, Алла Демидова. Я играла написанный не мной текст, и мне он очень нравился. Я за Киру очень рада.

– Многие считают, что вы снимаете кино про себя. А я обратила внимание, что на площадке вы о своей героине говорите в третьем лице – «она».

– Нет-нет, мое кино не про меня, конечно. Героиня – это «она», не «я». Я это разделяю. Кстати, хорошая идея – снимать такое кино, чтобы говорить «я». Но это будет наотмашь.

Рената ЛИТВИНОВА родилась в Москве в семье врачей. Еще в школе начала сочинять рассказы. В 1989 году окончила сценарный факультет ВГИКа. Как сценарист она получила известность после фильмов Валерия Рубинчика «Нелюбовь» (1991), Киры Муратовой «Увлеченья» (1994) и «Принципиальный и жалостливый взгляд» (1995). По ее повести «Обладать и принадлежать» Валерием Тодоровским снят фильм «Страна глухих». В качестве актрисы Литвинова дебютировала в ленте «Две стрелы» (1989), а снявшись в фильмах «Увлеченья» (1994) и «Три истории» (1997), заслужила репутацию стильной и неординарной актрисы. Как режиссер сняла документальный фильм о «звездах тоталитарного режима» «Нет смерти для меня», который был отмечен на международных фестивалях. Рената Литвинова также известна как автор сценария и исполнительница главной роли в нашумевшем фильме «Небо. Самолет. Девушка» – ремейке знаменитой советской мелодрамы «Еще раз про любовь».