Роберт Стуруа

– Роберт Робертович, кто или что повлияло на вас?

– Чайковский и его музыка. Да и сам сюжет этой оперы мне показался достаточно заманчивым – это наша история, история сильных мира сего. Прочитал либретто, послушал музыку и понял, что это моя тема. Ведь я всю жизнь ставил о политиках – людях, которые бредут неизвестно куда и ведут за собой народы. В последние годы мы живем в мире, который постоянно меняется. Причем меняется именно благодаря политике и политикам. Придя к власти, они меняют лицо мира, ведут не туда, куда нам хотелось бы идти. А мы все время об этом думаем, спорим друг с другом, особенно последние десять лет. Сейчас мне хотелось бы просто поговорить об этом средствами оперы.

– А с политиками вы на эту тему не говорили?

– Не очень часто, но... по крайней мере беседовал. Понимаете, сама эта профессия включает в себя крупнейшую безнравственность. В каждой профессии есть вещи, которые заставляют нас транжирить и в конечном счете терять какие-то из человеческих качеств. Но политики теряют больше. Потому что у них все решает какая-то страсть руководить людьми, решать их судьбы, в конечном счете и уничтожать их. Политики, наверное, получают сексуальное удовольствие от самого этого процесса. И если мы обратим внимание на их частную жизнь, то поймем, что они либо гиперсексуальны, или же вообще подозрительные, извращенцы. Профессиональные политики забывают обо всем человеческом, власть для них – единственная страсть: «Я стою во главе народа, и что хочу, то и делаю».

– В опере «Мазепа», которую вы поставили, есть ведь и другая сторона. Как во всех произведениях Чайковского, сюжетная линия опирается, кроме жажды власти, еще и на жажду любви...

– Ну я не совсем убежден, что такие политики, как Мазепа, способны любить долго. В опере, на мой взгляд, он всего лишь увлечен Марией. Он старый человек, и любовь, по-моему, ему нужна как своеобразная реклама, так сказать предвыборный пиар. Ему надо показать всем, что, несмотря на свои годы, он еще способен охмурить молодую девушку. Для народа это много значит. В результате авторитет его как мужчины и политика резко повышается.

– То есть, по-вашему, если бы в наши дни история повторилась, то такому деятелю поверили бы и за ним пошли?

– Наверное, да. Возможно, не у нас, не в нашей стране. За рубежом все воспринимается по-другому. К примеру, здесь обвиняют политика в коррупции, но народ на это не реагирует – все обвинения остаются только на словах. Там начинается разбирательство, устраиваются какие-то комиссии. Поднимается общественное мнение. У нас здесь пока этого еще нет. И часто народ на подобные вещи просто не реагирует и не интересуется... Если проводить какие-то параллели истории с оперой... Знаете, я убежден, что Сталин убил Аллилуеву. Мне лично кажется, чисто интуитивно, хотя у меня на руках и нет никаких доказательств. Я убежден, что для Сталина любовь в то время уже ничего не значила. Он был на такой высоте, где удовлетворялся самой возможностью уничтожить большое количество народа, выслать кого-то, целые народы переселить…

– То есть в Мазепе вы видите Сталина?

– Нет, не совсем. Путь Мазепы несопоставим со сталинским. Гетман был вполне обычным политиком – он предал одного царя, второго царя, искал способы якобы сделать свою страну независимой. Но думаю, что он не смог бы сделать свою страну независимой лишь потому, что он был достаточно аморальным. Предательство для таких, как он, ничего не значит. С человеческих позиций подобное падение обескровливает личность – ты уже не можешь строить справедливую страну, если запачкан. А они – политики – этого не понимают. Им кажется, что это пройдет мимо них.

– После развала Союза все только и делают, что спорят, нужна ли была эта независимость государств-республик. А что думаете вы по этому поводу? Может быть, по крайней мере России и Грузии пора снова объединиться? Ведь сейчас и Европа планомерно объединяется?

– Ну Европа никогда не будет подобием Советского Союза. Они ведь объединяются экономически, оставаясь самими собой. У нас царит жажда вновь вернуться к империи. Это уже другая степень. Вы спрашиваете, что произошло с Грузией. Произошло то же самое, что происходит в семье. Когда сын уходит с любимой женщиной из твоего дома, мать и отец переживают, ревнуют, но это не значит, что он уходит навсегда, он остается в лоне семьи. Он просто хочет создать другую семью и быть независимым от родителей, что вполне понятно на этом уровне.

– И все же, воссоединение Грузии и Украины, на ваш взгляд, возможно?

– Возможно. Содружество наций уже существует. Но почему из всех бывших республик обсуждается именно союз с Грузией, я не могу этого объяснить. Почему визы у России есть только с Грузией?! Говорят, что там терроризм, в Панкисском ущелье... мне эти обсуждения кажутся наивными. Я знаю, что там происходило в этом Панкисском ущелье. Там просто делали деньги и с той, и с той стороны, как в чеченской войне делаются деньги. Какими-нибудь очень крупными людьми, такими же, как и на Балканах. Думаю, это обычный путь наркотиков, из Афганистана, или из этого треугольника. Вообще война в конце ХХ – начале XXI вв. это один из способов делать большие деньги. Мы знаем, что даже югославская война за два года породила 150 мультимиллионеров благодаря торговле оружием.

– А какого будущего вы хотели бы для Грузии и России?

– Население Грузии от силы 4 миллиона. Что она может сделать?! Наверное, люди опасаются, что такая крупная страна, как Россия, способна обидеть...Но Грузия всегда была в дружеских отношениях с Россией. По большому счету для меня непонятно то, что именно сейчас происходит. Но в Грузии вопрос ставится ребром: или Европа, или Россия. Но сейчас нельзя так ставить вопрос. От этого в конечном счете страдают простые люди. А политики продолжают играть...

– Вы считаете, что своей новой постановкой оперы о политиках и любви сможете изменить этот странный мир?

– Нет, мир уже ничего не может изменить. Театр не может изменить мир. Я ведь не идеалист. Помню, несколько десятилетий назад я ставил «Ричарда III», и эти самые современные «Ричарды» приходили на премьеру. Узнавали ли они себя? Не уверен. Я ведь не идеалист, чтобы верить, что театр может изменить мир... Но зато он может напомнить зрителю о тех ценностях, о которых стали забывать. А тот день, когда политик пошел посмотреть спектакль, немножко разбудит его совесть. На следующий день после спектакля он, конечно, продолжит свои грязные дела, но уже будет знать или чувствовать, что именно он совершает.