Никита Михалков

– Никита Сергеевич, насколько часто вам теперь бывает «на свете хорошо, потому что просто летний дождь прошел»?

– Часто. Может быть, не так часто, как раньше. Но знаете, когда ты просыпаешься и вдруг с изумлением выясняешь, что тебе не надо сегодня заниматься делами, которые тебе не интересны, это уже огромное счастье. Впереди длинный день, общение с кем-то, охота или поездка куда-то. Я очень люблю такое детское ощущение радости бездельника. К сожалению, у меня ее мало сейчас.

– Совсем недавно был пленум Союза кинематографистов, на котором все ждали, что вы объявите о роспуске Союза и создании профсоюза. Почему этого все же не произошло?

– Прежде всего это невозможно с юридической точки зрения.

– Свое председательство в Союзе вы не раз называли тяжелым бременем…

– Да. Потому что это неблагодарный труд. Ничего за это время, кроме зависти и злости, желчи и откровенной лжи, я не видел. По сути дела, это называется травлей. Но за это время я научился слушать, научился слышать. Потом я научился делать вид, что слушаю, когда имею дело с бредом каким-нибудь. Я научился терпению. Это важная вещь, это то, что называется в православии смирением, послушанием. За это я, безусловно, благодарен Союзу.

– Однажды, побывав на вашем мастер-классе, я подумала: наверное, учиться у вас – большое удовольствие. Вы ведь замечательный педагог. Не лучше ли то огромное количество сил и времени, которые вы тратите на неблагодарное дело, отвести преподаванию. Пользы – много, врагов – мало.

– Да, это совершенно справедливо, я мог бы гораздо больше дать молодому поколению просто из личного опыта, и я тешу себя надеждой, что время пощадит наши усилия, и я смогу заняться тем, что я люблю и умею. Но сейчас я должен выполнить свое обещание, я не могу поступить иначе, к сожалению. Я бы мог в конце концов сказать: «Ребята, если вам так не нравится то, что я делаю, заберите вы все это». Ведь когда я первым приказом увеличиваю себе зарплату в два раза, а вторым – отдаю ее в Дом ветеранов, а печатают: «Михалков увеличил себе зарплату», тут же все сразу понятно. С этим бороться бессмысленно, и разговаривать с этими людьми бессмысленно. До тех пор, пока я не буду точно знать, что человек написавший, а издание опубликовавшее клевету могут быть наказаны так, что это реально подорвет их благосостояние, я не буду этим заниматься. Не буду, пока государство не поймет, что наказание за ложь должно быть адекватно ущербу, который понес тот, кого оболгали. Это – с одной стороны. А с другой стороны – я понимаю, что Союз кинематографистов – это мое личное дело, что если Господь так распорядился, значит, надо его делать. Я должен создать механизм, который будет обеспечивать Союз бесперебойными субсидиями. И, может быть, то, что мы сейчас сделаем, кого-то другого чему-нибудь научит. Но, откровенно говоря, меня ужасно тяготит невозможность заниматься другими делами, более полезными и интересными. Надеюсь, что до окончания всей этой истории осталось не так много времени. После чего я смогу поблагодарить всех за внимание и уйти.

– Вы имеете в виду историю с Киноцентром, битва за который идет уже лет десять?

– Да. Но сейчас мы получили такие документы, о которых и мечтать не могли. Выяснилось, что никто, кроме России, не заплатил за акции Киноцетра. Так что он, бесспорно, должен принадлежать России.

– Сейчас на вашей студии «ТРИТЭ» с фильмом «Статский советник» запускается Филипп Янковский. Я помню, что года два назад вы сами хотели экранизировать Бориса Акунина. Почему отказались от этой идеи?

– Перезрел. Та работа, которой я занимаюсь, как бы перемолола этот интерес, но я все равно хотел бы сниматься в этом фильме, играть Пожарского. Очень надеюсь, что Олег Меньшиков тоже будет – это было одно из условий Акунина. Мне нравится картина молодого Янковского «В движении», и я вижу, что он очень горит «Статским советником» сейчас, поэтому думаю, что есть перспектива снять хорошую картину.

– А что происходит с вашим сценарием «Утомленные солнцем-2»?

– Надеюсь, что в конце января я закончу сценарий.

– О близком завершении этого сценария вы объявляете уже несколько лет. Почему так долго пишете?

– Тут есть много разных причин. Прежде всего я не могу работать в Москве, потому что постоянно что-то отвлекает. Но самая главная сложность заключается в том, что, куда бы я ни кинул свой взор, в какую бы книжку ни заглянул, все время возникает клише фильмов, которые уже были. А мне бы хотелось обязательно сделать кино другое, найти новый язык. Но это должен быть язык, не оскорбляющий традиций военного кино. Если проследить наше движение по сценарию – и по характерам, и по фактологии, – то можно увидеть, как мучительно мы ищем. Потому что самое сложное – найти тот единственный путь, который оставлял бы зрителю возможность для чувственного восприятия.

– Большинство критиков, да и ваших коллег, называют гениальными ваши ранние фильмы и сдержанно отзываются о последних. Есть ли у вас к самому себе профессиональные претензии по поводу позднего творчества?

– У меня огромное количество претензий и к моим первым фильмам. Я никогда не существовал по принципу: раз им это нравится, значит, это совершенно, а если не нравится – это плохо. У меня свой счет к каждой своей картине. И к «Механическому пианино», и к «Пяти вечерам», и к «Рабе любви»...

– А какая из ваших картин с точки зрения профессионального уровня вам наиболее ценна и интересна?

– Конечно, «Цирюльник», потому что технически и по масштабу это была самая большая картина. Заполнение кадра на широком формате – это увлекательнейшее дело. И никогда в жизни я не осваивал такой бюджет. Но чтобы раз и навсегда закрыть эту тему: я никогда не получал 43 миллиона государственных денег. Госкино выделило на картину 1 млн. долларов, все остальное я доставал за счет своего имени и уважения к себе. И все бредни, которые я постоянно слышу, что «на эти деньги могли бы снять…». Да не сняли бы ни хрена на эти деньги, потому что не дали бы никому таких денег, кроме меня. Никто и никогда государственных денег Михалкову на фильм не давал. А те деньги, что были у Михалкова на этот фильм, в фильм и пошли. И четыре проверки Минфина, которые мне присылал депутат-искариот Семаго – коммунист-миллиардер, чтобы понять, где же Михалков украл, ничего не обнаружили. А подумать о том, что Михалкову интереснее, имея такой бюджет, потратить его на фильм: одеть юнкеров в бязевое белье, в кожаные сапоги, сшить форму из настоящего английского сукна, использовать в костюмах настоящие меха, – об этом говорить не хочется, потому что в это не хочется верить. А я ведь «погубил» многих артистов на этом фильме. Они получили такие условия работы, которые не могут получить до сих пор – горячая еда на площадке, вагончики, где есть теплая вода и можно переодеться, поспать, поработать над ролью. А депутату Говорухину и артисту Жигунову хочется поверить, что Михалков из сорока трех миллионов сорок украл, а на три кое-чего там сляпал, и получилось у него дерьмо. Но это не дерьмо, потому что если бы мы картину выпустили не тогда, когда было 30 кинотеатров, а сегодня, мы бы собрали минимум 24 миллиона долларов.

– Бюджет «Утомленных солнцем-2» будет еще больше, чем у «Цирюльника»?

– Нет, не больше. Мы бы и «Цирюльника» сняли дешевле, если бы наши западные продюсеры не пошли по пагубному пути продюсирования картины в России своими силами оттуда. Если бы мы сами занимались менеджментом, «Сибирский цирюльник» стоил бы 15 миллионов. А они везде платили втридорога. Они были наслышаны о том, как у нас бюджеты осваивают, не решились нам доверить и заплатили 43 миллиона. А в «Утомленных солнцем-2» будет несколько очень серьезных, сложных, больших сцен – первое отступление, первый бой Котова, цитадель и баржа. И мне предстоит многому научиться, потому что есть вещи, которые я просто не знаю, как делаются. Правда, не знаю.

– Каким образом вы собираетесь учиться?

– Думаю, что найду кого-нибудь, может быть, даже Егора Кончаловского. Его «Антикиллер» – не близкое мне кино, я и Егорушке это сказал. Но он – мастер, он научился делать то, чего я делать не умею и чему я должен учиться, чтобы свободно себя чувствовать в том, что называется спецэффекты. И я буду с удовольствием учиться, мне это интересно.

– Снова будете работать с французским продюсером?

– Не знаю. Если честно, я бы не хотел брать иностранных денег. Уж больно много они ставят условий. А потом, мне бы хотелось быть более свободным биологически. Потому что когда мы говорим об эпохе Александра III – это одно дело, а когда мы говорим о войне Великой Отечественной, там другая мера условности.

– Кого из героев первого фильма мы увидим во втором?

– Главных – всех.

– Так ведь все, кроме Нади, в первой картине умерли?!

– Ну, Шерлока Холмса тоже убили, и потом он оказался живым. И Остапа Бендера тоже. Это тот самый допуск, без которого вообще нельзя снимать историческое кино.

– Вы неоднократно говорили о том, что нельзя допускать, чтобы дети изучали историю войны по «Спасению рядового Райана». Хотите померяться силами со Спилбергом?

– Я никому ничего не собираюсь доказывать. Я же говорю не о том, что стыдно смотреть «Райана». Спилберг замечательно делает свое дело, ему абсолютно незачем задумываться о том, что «а может быть, советский народ...». Почему он должен об этом думать? У него есть конкретная задача – рассказать о том, как американское воинство себя ведет в тех или иных условиях. Или историю о том, как маленький мальчик спасает инопланетянина от людей, которые хотят его погубить. Спилберг снимает кино для своих, про своих, так, как он считает нужным. Причем он убежден, что там нет никакой идеологии. И это тончайшее влияние общества на художника –он делает то, что нужно этому обществу, не подозревая даже, что это социальный заказ, а полагая, что это его внутренняя свобода. Так что, дай Бог здоровья Спилбергу. Но вы только представьте себе, что бы сделали со мной, если бы я снял картину «Спасите рядового Иванова». Такую – один в один: маршал Жуков дал команду снять из армии человека, который остался в семье один, всех остальных братьев убили, бедная мама в деревне страдает, и чтобы она не осталась одна на свете и род Ивановых продолжился, его убирают с фронта. Что бы со мной сделали в газетах?

– И все же, какова ваша идеологическая задача?

– Мне хочется сделать страстную и увлекательную картину. Где первые дни войны были показаны так, как я их представляю себе. Я читал очень много документальной литературы, не опубликованной раньше, и был поражен тому, с чем воевали наши люди, с какой машиной, с какой фантастической армией. Историк Раш пишет, что советские военные историки отняли победу у советского народа, показывая немцев идиотами и безмозглыми кретинами. А немцы были фантастической армией, достаточно вспомнить, что Европа пала – страна за страной – за пять дней. И как советские солдаты их остановили и развернули обратно, что произошло? А тут еще «Ни шагу назад», заградотряды, расстрелы и т. д. Я не могу объяснить этого, но я действительно живу этим уже три с половиной года. И я понимаю, что она бесконечна, эта война. 28 миллионов человек погибли, около 50 миллионов принимали участие, но у каждого была своя война. Я нахожу фантастические свидетельства врачей – у солдата 52 ранения в живот, врачи за ним ухаживают, колдуют над ним, и он поднимается. Его вводят в строй, и убивают по дороге на фронт. Или совершенно обратные истории – один осколок мины срезает каблук, второй осколок мины, в том же бою, срезает пряжку ремня, и у человека ни одной царапины. Вот, скажите мне, что это такое?

– Недавно в одной из газет я прочла, что вы не присутствовали на «Мосфильме» во время визита Путина, потому что вас «отлучили от двора».

– Я не могу комментировать это. Я уповаю на то, что Путин человек тонкий, очень умный, с юмором и огромным терпением, и я не могу себе представить, что он всерьез отнесся к тому, что журналистка пишет, что «наконец Путин понял, что Михалков пытался сделать из него массовку». Я не знаю, сколько она за это получила, но у меня даже сомнений нет в том, что это – заказная статья. Качество успеха определяется количеством врагов. И если за меня платят, значит, я представляю некую угрозу, опасность тем, кто за меня платит журналистам. Но это замечательно. Как говорил сценарист в «Восьми с половиной»: «Говори хорошо, говори плохо, но говори для меня, говори обо мне». Так что мне все это выгодно. И я не разубеждаю их. Мне важно только одно: чтобы те люди, кого я уважаю, понимали, что это ложь. А разубеждать лжецов я не буду, и тех, кто им верит тоже. И пусть они, создав из меня монстра, сами же его и боятся.

Справка «НИ»

Никита МИХАЛКОВ родился в Москве 21 октября 1945 г. Отец – Сергей Михалков – поэт и драматург. Мать – Наталья Кончаловская – поэтесса и переводчик. Никита Михалков окончил театральное училище им. Б. Щукина, учился на режиссерском факультете Всесоюзного государственного института кинематографии в классе Михаила Ромма. Актерский дебют состоялся в четырнадцатилетнем возрасте в 1959 году (фильм «Солнце светит всем»), а после роли Коли в картине Георгия Данелия «Я шагаю по Москве» приобрел всенародную популярность. Как кинорежиссер Никита Михалков снял 15 полнометражных и 12 короткометражных фильмов. Он является художественным руководит елем студии «Три Тэ», которую основал в 1998 году. Михалков – президент Российского фонда культуры, член Совета при президенте РФ по культуре и искусству, член коллегии Министерства культуры РФ, член комиссии Российской Федерации по делам ЮНЕСКО, представитель России в Европейской киноакадемии, действительный член Академии гуманитарных наук, профессор Академии гуманитарных наук Сан-Марино, с 1998 года председатель Союза кинематографистов России. Он преподает во ВГИКе, на Высших режиссерских курсах, проводит мастер-классы в Росси и и за рубежом. Никита Михалков – народный артист России (1984 г.), лауреат многих отечественных и международных премий, обладатель Гран-при Каннского фестиваля (1994 г.) и «Оскара» за лучший иностранный фильм (1994 г.).