Юлия Рутберг

– Вы только что выпустили «Короля Лира» в Театре им. Вахтангова и уже репетируете что-то новое в антрепризе. О чем будет этот спектакль?

– Это довольно странный проект – пьеса современного драматурга Алексея Пояркова «Песнь Козлов», это название в переводе с древнегреческого означало «трагедия», а сегодня – просто сленговая шутка. В этом и есть собирательный образ прошлого и настоящего. В спектакле речь идет о реальных исторических персонажах, разыгрывается конфликт, который звучит актуально по сей день. Пьеса написана о Боккаччо де Оро. По сюжету, он известный драматург и поэт и, разумеется, автор «Декамерона». Однажды ему надоело писать про любовников и любовниц и их развесистые груди, и он захотел создать пьесу о Христе и о человеческой душе. Но тогда сборы от его постановок резко упали. Его секретарь Скарт Ханс, замечательный менеджер, человек нового времени, постоянно говорит: «Бокко, посмотри, что ты пишешь? Если на твоих первых спектаклях не то что яблоку, дробине некуда было упасть, свечи гасли от того, что не хватало кислорода, по три младенца рождалось, то теперь – кинь арбуз, ни в кого не попадешь». Это то, что сейчас происходит в нашем театре. Никому не нужны трагедии, все ждут низкопробных шуток.

– А кого вы играете в этом спектакле?

– Мою героиню зовут Эриния Оксюморон. Кстати, Эриния по-гречески означает богиня мщения. В ней совмещены все женские ипостаси, которые только возможны. Она и сумасшедшая «сыриха» театра, и начинающая актриса, поэтесса, муза, возлюбленная и предательница. Благодаря этой героине развивается действие. У меня прекрасные партнеры – Владимир Зайцев и Эдик Радзюкевич. Все мы помогаем ставить спектакль молодому режиссеру Вадиму Данцигеру.

– Вам интересно работать с молодыми режиссерами?

– Интересно работать с талантливыми людьми. Я играла в спектаклях Петра Фоменко, Романа Виктюка, Гарри Черняховского, Владимира Мирзоева, Андрея Жолдака. Проблема большинства молодых режиссеров в том, что они не умеют работать с актерами. Актеры оказываются гораздо мощнее, опытнее и просто накрывают их. Но я с огромным уважением и снисхождением отношусь к людям, которые начинают, и всячески пытаюсь им помочь.

– В спектакле «Сказка» по Владимиру Набокову вы тоже работали с молодым режиссером.

– Любое взаимоотношение с режиссером – это танец, и очень важно, кто кого приглашает. С Васей Сениным у нас был белый танец. В паре один должен вести, а другой его слушаться. А этого, к сожалению, у нас не произошло в полной мере.

– А кто придумал образ дьяволицы – шикарно одетой дамы, прихрамывающей на одну ногу?

– В этой роли мне помог костюм. Его придумала художница Маша Данилова. Она вообще чудо. Мы вместе прорабатывали эскизы, все вплоть до длины рукава. Маша создала удивительный головной убор – шапку, в которую вмонтировано при помощи циркуля увеличительное стекло для глаза. Еще один художник, который определил для меня значимость костюма в роли – это Паша Каплевич. Его работа в «Чайке» Жолдака – просто гениальна. Он сшил костюмы из скатертей и пододеяльников, из старинного кружева и каракулевых шуб. Паша придумал нам всем одинаковые ботинки с вытянутыми лаковыми носами, которые напоминают клювы чаек. Потрясающе!

– Вы много играете в антрепризе, насколько серьезно вы относитесь к такому театральному предприятию?

– Я никогда не буду работать с халтурщиками, так как ответственно отношусь к любой работе. Халтурщики заполнили все, они насилуют театр и публику. Нет никаких критериев. Есть 765 театров: Театр Станиславского, Театр-музей Станиславского, театр около дома Станиславского, театр на прищепках, на заборе – все смешалось. Должна быть структура: государственные театры и «бродвейские», авангардные, музыкальные… Антреприза, в которой я работаю, это всегда какое-то новообразование. Репетировать «Хлестакова» у Мирзоева в Театр Станиславского ушли трое вахтанговцев: Максим Суханов, Владимир Симонов и я. Эксперимент Жолдака «Чайка», который идет на сцене Театра Наций, – это фестивальный спектакль, его вообще сложно как-то классифицировать. Сейчас с Михаилом Козаковым мы будем возобновлять «Играем Стриндберг-блюз». У питерского режиссера Гриши Козлова я играла в «Докторе Чехове» в Театре на Литейном с додинскими актерами. В кассовом, но низкопробном действии я принимать участие никогда не буду!

– А провалы в вашей творческой биографии были?

– Да, без них нельзя. К примеру, «Трехгрошовая опера» была провалом со свистом. Всего десять спектаклей вышло. Когда мы играли для худсовета – было просто смешно. Мы пели, танцевали, как-то шутили – в зале тишина… Это был ужас, но мы дотянули. Без юмора было не обойтись, иначе в театр пришлось бы вызвать 45 «скорых». Я почему-то с удовольствием об этом вспоминаю. Провалиться вместе с талантливыми людьми – тоже приятно и полезно.

– Вы играете в достаточно необычных современных постановках, возможно, вам хотелось бы сыграть в каноническом спектакле?

– Когда я в Риге сидела на репетиции Питера Штайна, я поняла, что в таком спектакле мне бы хотелось играть. Мне было интересно наблюдать, как он придумывал, угадывал, играл, объяснял актерам их задачу. Там жизнь человеческого духа была в этой неспешности, подлинности и медлительности. В постановке такого мастера, как Питр Штайн, я бы с удовольствием приняла участие. Я вдруг поняла, что уже объелась скоростных новаторских вещей, захотелось чего-то неспешного, классического.

– Вы можете назвать себя успешной актрисой?

– К чему Бога гневить? Я очень много работаю. Я счастливый человек. С первых моих шагов мне улыбнулась удача. Я не боюсь ошибаться. Но я не знаю артиста, который мог бы сказать про себя, что он реализован и успешен. Или же он дурак…