Амос Гитай

– Действие вашего фильма «Кедма» происходит в 1948 году, непосредственно перед возникновением государства Израиль. Для многих людей те времена представляются уже почти мифическими, но в вашей картине они скорее абсурдные. Что это время значит для вас?

– Я думаю, и то, и другое. Мне было интересно поместить события «Кедмы» именно в этот период времени. В кино этой эпохе посвящено не так много картин, несмотря на то что это время драматично, сложно, ярко, полно отчаяния. Множество людей, приехавших из Европы, Польши, России, после концентрационных лагерей отчаянно мечтало обрести покой на берегу Израиля или Палестины. Они приплывают сюда на кораблях и надеются построить новую жизнь. Мне показалось интересным сегодня заново задуматься о проблемах того времени и тех переживаниях. Сейчас пора вернуться к прошлому.

– Если уж говорить о некой «мифологизации» Израиля, то для одних – это страна свободы и независимости, для других – в частности, для арабов – это страна захватчиков, незаконно поглотивших чужую территорию. В картине сосуществуют обе точки зрения. Какова ваша личная авторская позиция по этому вопросу?

– Режиссеру приходится разделять позицию каждого из твоих персонажей – и ангелов, и подонков. И я сочувствую всем. Мне кажется, что только так может существовать автор – ведь человек соткан из противоречий и противоположностей. Для меня важно, чтобы израильское кино существовало, чтобы оно звучало на многих языках, на которых теперь говорит его народ – на идише, на иврите, на русском, на польском, на арабском.

– А что значит «Кедма»?

– Во-первых, «Кедма» – древнее, географическое название Востока, и в этом понятии соединялось обозначение и территории, и времени – эпохи, в которой мир существовал. И еще «Кедма» – название реально существовавшего в 1948 году корабля, который перевозил беженцев из Европы и Америки в будущее государство Израиль.

– В конце фильма один из персонажей восклицает, что история Израиля и евреев закончена. Но после этого мы узнаем, что государство Израиль только что официально провозглашено. Так что же все-таки произошло в 1948 году: история кончилась, или только началась ее новая славная и прекрасная глава?

– Я думаю, что люди, которые создавали эту страну, хотели доказать, что наш народ – совсем другой, нежели его веками воспринимали в Европе. Тысячу лет евреям запрещалось возделывать землю, они могли заниматься только искусством или коммерцией. В той стране, которую они создали, израильтяне смогли доказать миру, что они отличные земледельцы и храбрые солдаты. И они сумели это доказать. Страна состоялась и оказалась весьма успешной. И теперь возникает кризис, потому что люди задаются вопросом: как развиваться дальше. Что мы хотим делать? Подтекст моей «Кедмы» еще и в том, что каждое новое поколение преуспевающих эмигрантов вновь и вновь спрашивает себя об этом. И новые эмигранты, в том числе и из России, обновляют страну, вливают в нее новую энергию, рождая удивительную жизнеспособность Израиля.

– Сейчас, когда арабо-израильский конфликт не менее остр, чем тогда, кажется, что Палестина побеждает в информационной войне. Симпатии общественного мнения переходят именно на сторону арабов и Палестины – по крайней мере мои коллеги на прошлом фестивале в Канне высказывались именно в этом ключе. Почему так происходит, как вы полагаете?

– Есть несколько причин. Прежде всего нет ничего плохого в том, чтобы посочувствовать страданиям палестинцев. Это вполне законно. Во вторых, я думаю, проблема в той механистической, искусственной манере, в какой Восточная Европа представляет себе суть этого конфликта. Это не борьба между добром и злом, все, как всегда в жизни, гораздо сложнее. Кроме того, я полагаю, подобное суждение имеет прямую связь с тем состоянием подавленности, которое испытывают сейчас молодые европейцы – ведь Европа больше не вершит судьбы мира. Этот континент, бывший в свое время столь сильным и могущественным – Испания, Италия, Португалия, Россия, Франция, веками вершили судьбы планеты, – утратил свое привилегированное положение. Теперь подобные прерогативы принадлежат Америке, Китаю. И Европа нашла себе единственное место, на котором она может вымещать свои комплексы – это Ближний Восток. Так что пусть наслаждаются! Думаю, все замешано на чувстве вины. Это довольно сложное, путаное отношение.

– На ваш взгляд, возможно ли совместное демократическое государство Израиля и Палестины, где все были бы защищены законом и спокойны?

– У меня есть друг палестинский режиссер Элия Сулейман, мы вместе как-то сняли документальный фильм. Но сейчас не можем найти общего языка. Продюсер с французского канала ТФ-1 рассказал мне, что Сулейман запретил ему показывать свой фильм, если тот хочет показать мой. Это было нечто вроде шантажа. Мне кажется, подобная ситуация – прекрасная иллюстрация к вашему вопросу. Если мы не можем договориться даже по поводу телеэфира, вряд ли нам удастся прийти к согласию в целой стране.