Андрей Звягинцев

– C момента вашего триумфа в Венеции прошел месяц. Каким он был для вас? Как вы его прожили?

– Прожил, практически не принадлежа самому себе. И по сей день я принадлежу обстоятельствам. Шестнадцатого ноября фильм стартует в десяти кинотеатрах Москвы, после этого я хочу поставить точку на своей общественной жизни...

– Примете обет молчания?

– Начну искать сценарий и заниматься делом. Ведь весь этот месяц я встречаюсь с людьми, постоянно даю интервью, говорю одни и те же слова. Повод информационный себя уже исчерпал, а я все продолжаю говорить. Я стал как заведенная кукла. Это не может длиться вечно, пора с этим завязывать.

– Вы получили престижнейшие награды, ваш фильм куплен чуть ли не сорока странами мира, и все же, когда речь зашла о прокате в России, вы натолкнулись на рифы – у вашего фильма не будет широкого проката.

– Странно это, конечно. Да, в «Пушкинском» фильм не пойдет. Зато с шестнадцатого октября он стартует в четырнадцати кинотеатрах страны. Удивляет то, что весь мир купил – от Австралии до Северной Америки, и Япония, и Бельгия, и Люксембург, Англия, Италия, Франция… Но Россия почему-то не реагирует на внимание во всем мире.

– Вы полагаете, это заговор?

– У меня нет ответа на этот вопрос. Скорее это какое-то чиновничье равнодушие. Или же это делается из коммерческих соображений – без всякого злого умысла. Тот, кто делает на кино деньги, полагает, что «Возвращение» – это арт-хаус (авторское независимое кино. – Прим. ред.), и зритель не пойдет. А я уверен, что зритель пойдет. Фильм сделан так, что там есть для любого зрителя пища, в том числе и для того, кто предпочитает мейнстрим и ждет от кино просто зрелища, то есть сюжета, истории. В «Возвращении» есть история, пусть она очень простая, незатейливая, но она держит. Есть история, и интрига есть. Я видел очень много залов и не видел, чтобы кто-нибудь ушел с показа.

– Как вы себе представляете дальнейший творческий путь? То есть какой путь вам ближе: всю жизнь рассказывать одну и ту же свою историю, как Тарковский, или все время ставить эксперименты над собой и стараться брать новую высоту, как, скажем, это делает Кончаловский?

– Я не знаю. Судьба может сложиться так или иначе. Вот попал в руки сценарий «Возвращения», лег на душу, и кино такое получилось. Экспериментировать – это опасно, но очень интересно. Как, например, экспериментирует Ларс фон Триер, как его бросает из одной стихии в другую – это же мощно. А выдумать себе какой-то один путь? Не знаю... Тарковскому это было по силам. В преддверии проката фильма в России я хочу одну вещь сказать. Мне очень не нравится та тема, которая муссируется в прессе…

– Что вы второй Тарковский?

– Да, да. В Сarerra della serra Кезич – один из самых авторитетных итальянских критиков, знатоков кино – написал, что фильм «Возвращение» – это шедевр. Вот этими словами: «шедевр», «второй Тарковский», еще какими-то эпитетами подняли мой фильм на такую высоту, что я боюсь, как бы он не рухнул в глазах тех, кто придет его смотреть. Поэтому я хочу обратиться к зрителю, чтобы они не верили этим словам, не верили до тех самых пор, пока сами не увидят фильм. Чтобы, придя в кинозал, они забыли о том бэкграунде, который существует у «Возвращения». Потому что все эти завихрения – эти два «Льва», эти «вторые тарковские», они разрушительно действуют на фильм. Люди смотрят настороженно и не на экран, а куда-то мимо. Мой самый большой страх на сегодня, что встреча зрителей с картиной не состоится.

– А вы не опасаетесь, что все эти медные трубы могут стать проклятием не только для фильма, а и для вас лично?

– Я очень надеюсь, у меня хватит сил все это пережить. Но я гораздо комфортнее чувствовал себя два-три месяца назад, когда был безвестным человеком, сидел себе тихо и занимался тем, чем хотел. А теперь, я это понимаю, этой возможности у меня не будет. И это сильно меня расстраивает. Потому что теперь весь мир на меня смотрит. Наверное. Я не знаю, мне так рассказывают газеты. И все ждут – что же дальше будет. И как мне этот второй шаг сделать на виду у всех?

– То есть вы начали с медных труб, а теперь придется пройти огонь и воду?

– Наверное. Воду мы прошли на съемке. Огонь там тоже был. Но теперь будет другая вода и другие фанфары.

– Не так давно была встреча министра культуры с молодыми кинематографистами, где Михаил Швыдкой спрашивал: «Что вас беспокоит» и «в чем ваши проблемы»? Вы в этой дискуссии не участвовали, но вряд ли вас ничто не беспокоит.

– Ну а чем может помочь министр культуры? Поиски идеи, вызревание замыслов, как может помочь в этом министр? Не знаю. Проблемы? Они какие были, такими и остаются. Проблемы есть у тех, кто вкладывает деньги в кино, хочет их вернуть, но не имеет возможности. Восемьдесят девять процентов нашего рынка – это американское кино, и только пять процентов – российское. Я не знаю, почему такая дискриминация. И как втискиваться в этот узкий сектор, когда восемьдесят девять процентов – это «Матрица», «Терминатор» и прочее?! Я хочу увидеть «Чеховские мотивы» Киры Муратовой, а кругом один «Халк» – во всех кинотеатрах, на всех сеансах. Будучи нешироко представлены, не имея трибуны, мы попадаем в ловушку, потому что вынуждены делать что-то такое, «чтобы зритель пошел смотреть». А это и есть заблуждение. Из чего исходим? Какой такой зритель? Мы себе выдумываем какого-то мифического зрителя и рассуждаем – наверное, он «Халка» хочет смотреть. Я не очень хорошо знаю рынок, поэтому вынужден только невежественные заявления делать. Но мне кажется, что победить сегодня можно, только сделав какую-то блестящую упаковку. А что такое блестящая упаковка?! Значит, ты забудь об авторском кино вообще, о том, что тебя волнует, о том, что является для тебя естественным и важным, о том, за что ты готов отвечать перед людьми, которые придут смотреть твой фильм. А за блестящую упаковку необязательно отвечать.

Что бы я мог сказать министру культуры? Чего бы я хотел лично для себя, так это вернуться к тому состоянию, в котором я был два месяца назад – ничего не знать о том, что происходит, о том, какие решения принимаются в Госкино. Я хочу просто сидеть за столом, читать сценарий, понимать, что я хочу сделать. И делать это.

Андрей ЗВЯГИНЦЕВ родился в феврале 1964 года в Новосибирске. Учился в ГИТИСе. Сыграл в нескольких театральных спектаклях режиссера-экспериментатора Владимира Агеева. Актерская карьера для него не стала звездной. До последнего времени работал на Ren TV, где снял всего три эпизода для киноальманаха «Черная комната». «Возвращение» – дебют Звягинцева в качестве режиссера. Над фильмом работали два года. Этим летом на 60-м Венецианском кинофестивале картина удостоена сразу двух высших наград. Это третий за историю российского кинематографа фильм, победивший в Венеции. В 1962 году «Золотой лев» достался «Иванову детству» Андрея Тарковского, а в 1991-м – фильму «Урга – территория любви» Никиты Михалкова. «Возвращение» уже продано в прокат во Францию, Италию, Швейцарию, Великобританию, Португалию, страны Бенилюкса, Латинской Америки, Японию, подписан прокатный контракт с американской компанией Columbia Pictures. Союз кинематографистов России принял решение выдвинуть фильм Звягинцева на соискание премии «Оскар».