Андрей Плахов: " Кинофестивали не вымрут. Они изменятся"

- В мире существует огромное количество фестивалей: это целая культура, со своими внутренними законами и «распорядками». Как фестивали взаимодействуют с масскультом? Мне кажется они иногда не соприкасаются совсем.

- Фестивали долгое время существовали в форме довольно элитарной институции. В конце ХХ века все начало стремительно меняться. Появились такие фестивали, как Торонтский, ориентированный на широкую городскую аудиторию и на рынок. Берлинский и сравнительно новый Роттердамский тоже переориентировались на городскую публику. Даже сугубо профессиональный Каннский стал показывать коммерческие боевики, чтобы создать ажиотаж, привлечь публику и накрутить рейтинг. Но, как говорил Жиль Жакоб в конце 1990-х или в начале нулевых, мы зовем Шэрон Стоун и Катрин Денев, чтобы пришла публика, которая заодно посмотрим Оливейру и Сокурова. Вообще масскульт давно стал частью фестивального организма, сердцем которого изначально было искусство.

- Я стала это замечать и не без огорчения. У кино особая роль: фестиваль – особенно если он крупный, известный, вроде Каннского, - мгновенно доносит информацию (литература медленнее, пока переведут книгу, пройдет время). В этом смысле они репрезентативны: за 10-12 дней можно увидеть панораму жизни в разных частях света. Как, по-твоему, работает этот механизм – объединяет ли он людей и их духовные, так скажем, усилия? Или просто служит дальнейшему продвижению победившего фильма, на который публике, по сути, наплевать?

- Если говорить про Канны, в его художественной политике стало происходить так много ошибок, что победа в конкурсе совсем не гарантирует ни коммерческого успеха, ни места в истории кино. Хотя в целом картина, конечно, репрезентативна, и рыночные механизмы работают, фильмы продаются и покупаются. В той или иной степени это относится и к фестивалям калибром помельче. Но ни отборщики, ни жюри теперь практически не определяют тенденций развития киноискусства.

- Судя по последнему Каннскому фестивалю (на мой взгляд, он был слабее других), «попса» не сдается, коммерция, пусть не в чистом виде, проникла уже и сюда. Я имею ввиду коммерцию идеологического свойства.

- Самое печальное – подчинение искусства политической конъюнктуре. В Каннах и раньше случалось, что побеждали политические фильмы, но это были исключения. На последнем фестивале господствовала гендерная политика. Правда, она сама себя скомпрометировала – такими слабыми спекулятивными фильмами, как “Девушки солнца” Евы Хассон. Но Тьерри Фремо, худруку фестиваля, все же пришлось подписать декларацию – фактически о введении квот на участие в конкурсе женщин-режиссеров.

- Мы это обсуждали с ребятами. И пришли к выводу, что это унизительно, с одной стороны, а с другой – смехотворно. Совок какой-то: в президиуме должны сидеть поровну доярок и механизаторов.

- И тем не менее…

- Жиль Жакоб (экс-президент Каннского фестиваля – прим. автора) бы не подписал. Мне вообще хотелось бы поговорить с тобой о роли личности в истории - как раз в связи с Жакобом. То, что он сделал, трудно, как писали в советских газетах, переоценить. На самом деле это чудо и так не бывает. То, что нам казалось естественным, такая громадная культурная работа, близкая к совершенству, какую он проделывал – оказалось редкостью. Не всё решают корпорации, как выяснилось.

- Да, Жакоб сумел провести Каннский фестиваль через трудное переходное время – от модернизма к постмодернизму и его закату. Он привел к пальмовой славе Линча, Коэнов, Тарантино, Триера. На этом его время кончилось – когда кончился ХХ век и окончательно ушел в прошлое классический кинематограф. Дальше всё стали решать технологии, Netflix, Amazon и пр. И даже вернись Жакоб, дела уже не поправишь…

- Да уж…Печально. Ты работаешь на многих фестивалях как отборщик и программный директор. И какова роль твоей личности в этих «историях»? Авторитет же очень важен – я сама это знаю, поработав в нескольких жюри. Ты давишь? Я вот давлю, если честно.

- Наши фестивали, как правило, не имеют первооткрывательских амбиций, хотя некоторые пытаются их имитировать. Задачи гораздо более локальные, но вполне благородные – сопротивляться одичанию, воспитывать синефильскую публику, вкус к качественному кино. Никакого давления и зомбирования, я этого не выношу, только режим диалога. Жюри – другое дело, там иногда приходится свою точку зрения отстаивать всеми возможными средствами. Когда-то я был в жюри дебютов в Венеции вместе с Мохсеном Махмалбафом (выдающийся иранский режиссер – прим автора) и Гильермо дель Торо. В программе было 26 фильмов, а приз только один, но очень существенный – 100 тысяч евро. Мы провели в обсуждениях целый день – от завтрака до ужина - и не могли договориться. Один член жюри заявил: “Если фильм такой-то получит приз, я покончу с собой!” В итоге награда досталась компромиссной картине, которая никому так уж сильно не нравилась. Но еще хуже, когда в жюри, как теперь принято на больших фестивалях, доминируют актеры и другие медийные лица, нет ни одного критика, историка кино или фестивального куратора. Отсюда и самые абсурдные, нелепые решения. Раньше в Каннах было правило: в жюри обязательно быть кинокритик. А тот же Жакоб, если кого-то из членов жюри недостаточно знал, по полгода вел с ними переписку, чтобы лучше узнать вкусы и предпочтения. Он не давил, он заранее формировал жюри так, чтобы спрогнозировать желаемый результат. И его добивался, как правило. Но в конце своей эры Жакоб уже дал слабину: в каннских жюри критиков не стало.

- И он тоже.. Эх… Как ты думаешь, изменится ли общая – так скажем, «всемирная», - концепция фестивалей в связи с изменением многих привходящих? Мир-то меняется – и боюсь, не в лучшую сторону. Наступление архаики – и не только в политике, но и в искусстве может сказаться?

- Думаю, многие фестивали станут виртуальными и будут проходить в интернете. Это уже происходит. Но пока люди еще сохраняют потребность в живом общении и коллективном потреблении зрелищ, окончательно фестивали не умрут, однако будут меняться и приспосабливаться к новым реалиям.

- Кто, по-твоему, определит культурный пейзаж в недалеком будущем? Будут ли ориентироваться на средний вкус или продолжится продвижение истинного искусства? Или будет и то, и другое?

- Будет и то, и другое. Возможно, с кино произойдет нечто подобное тому, что случилось с оперой. Ей прочили увядание и смерть, но она обрела новую форму существования и даже процвела в ней.

- Какую роль, по-твоему, играет пресса, аналитики и культурологи для анализа кинопроцесса? Возможно ли такое, что их роль станет менее заметной, и искусство кино в его старинном понимании станет только для избранных, уйдет в гетто университетской, киноманской культуры?

- Пресса сегодня описывает в фейсбуке или твиттере премьеру фильма почти синхронно ей самой (потому в Каннах и передвинули пресс-показы, поставили их не раньше официальных). Глубокого анализа в таких скороспелых текстах быть не может, фестивальная кинокритика все больше становится графоманией. Однако в этом есть и плюс: старая критика была крайне неповоротливой и медлительной, теперь ей приходится поторапливаться, менять привычный и комфортный ритм, иначе она станет совсем невостребованной.

- И, наконец, как ты видишь свою роль в кинопроцессе? Ты ведь работаешь с разными формами кино и стараешься объединить их, найти общий контекст?

- Если говорить об актуальном процессе, меня привлекает кино, в котором есть сильная эмоция, художественная загадка, современный киноязык. Остальное – социальность, провокативность – тоже важно, но все же во вторую очередь.

- Твоими бы устами…Загадка и парадоксальность мышления всяко лучше социальности. Спасибо за интервью.

Беседовала Диляра Тасбулатова