Юрий Губницын: «У русского человека есть внутренняя тяга к умозрению»

В 2015-м году в Санкт-Петербурге выпускник факультета философии человека РГПУ им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург) Юра Губницын создал издательство «Умозрение». За всё время своего существования издательство выпустило в свет, по крайней мере, четыре следующие, довольно объёмистые, книги: «В поисках истинной жизни: религиозно-философские сочинения» Льва Толстого (2015 год); второй том «Лекций разных лет по философии» Евгения Линькова (2016 год); «Проложные истории как пролог к русскому христианскому мировоззрению» Николая Лескова (2017 год); «Народные рассказы» Льва Толстого (2018 год). Темой моего с Юрой интервью стала «глобальная метафизическая задача» издательства «Умозрение» в современной России. Ниже приведу лишь те выдержки из этого разговора, которые, на мой взгляд, могли бы заинтересовать образованного российского гражданина, который сознательно стремится содействовать всеобщему благу в нашей стране.

Об умозрительности «Умозрения»

— В каком смысле то, что издаёт издательство «Умозрение», является умозрительным?

— Я бы для начала определился с тем, что вообще означает слово «умозрение». Сейчас в русском языке прилагательное «умозрительный» имеет негативные оттенки и означает нечто отвлечённое от реальности, от жизни. В старину слово «умозрение» употреблялось, в основном, в церковной и философской литературе и имеет своим предшественником латинское слово speculatio – мышление абстрагирующееся от чувственного опыта, «чистое мышление». Отсюда, кстати, такое понятие в немецкой философии как «спекулятивный разум». Таким образом, если в обыденной речи «умозрение» обозначает нечто совершенно вымышленное, то в философии это, наоборот, — некий способ познания истины, при котором всё содержание мышления выводится из самого мышления, без обращения к изменчивому опыту. Наибольший вклад в разработку этого метода внесли такие античные философы, как Платон, Аристотель, Плотин, и немецкие классики: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель. Эти авторы и будут являться ядром наших издательских планов.

— Взглянем на то, что вами было издано за последние три с половиной года: «В поисках истинной жизни» Льва Толстого в 2015-м году, «Лекции» Евгения Линькова в 2016-м, «Проложные истории» Лескова в 2017-м и, наконец, вышедшие уже в этом году «Народные рассказы» опять же Толстого. Каким же образом каждая из этих книг является умозрительной?

— Самый умозрительный из этих авторов — это, конечно, Евгений Семёнович Линьков. Он имеет прямое отношение к тем великим философам, имена которых я уже озвучил, поскольку он был преподавателем истории философии в ЛГУ (ныне СПбГУ), и его лекции имели ошеломляющий эффект в то время (1970-1990-е гг). Ему удалось по настоящему изучить и понять историю философии, выразить единство всех великих философских систем прошлого. Для многих, кто был слушателем его лекций, или кто читал изданные нами лекции, Линьков является некоторым идеалом умозрения как способа мышления.

— То есть в самих лекциях Линькова мы и имеем некоторое претворение в жизнь того определения, что умозрение — это развитие содержания мышления из него самого? Что ж, раз это лекции по философии, то, кажется, в них и следует ожидать чего-то такого. Однако как быть с произведениями Толстого или Лескова? Ведь мы привыкли думать, что оба они являются художниками, а не философами…

— По моему глубокому убеждению, без религиозно-художественного познания, без познания в той форме, в которой выступила русская классическая литература, нам до конца не понять и историю философии. Без классической русской литературы будет невозможно схватить и сделать своим собственным, скажем, античный или же немецкий философский логос [«логос» — усвоенный русским языком многозначный термин античной философии, означающий в том числе «понятие», «доказательство», «суждение», «речь», «слово». — А.Д.]. Нужно ещё дорасти до философского логического познания, и нам кажется, что наиболее адекватный способ художественно-религиозного познания воплотили как раз Достоевский, Лесков и Толстой. Лескова и Толстого мы уже переиздали, на очереди Достоевский с его «Дневниками писателя».

В школе изучают ограниченное количество произведений и довольно шаблонно, с уклоном на художественные особенности, сюжет и т.д. И после школы у большинства взрослых есть определённое отторжение от русской классики, пресыщение, многие почему-то думают, что они всё знают уже, и что там ничего нет интересного. А на самом деле, почти ничего не знают. Про Лескова, например, помнят, что он автор повестей «Левша», «Очарованный странник», что какой-то у него язык странный, с устаревшими словами. На самом же деле, у него во многих произведениях содержится очень глубокая мысль. Она, конечно, — ещё не философская мысль, а религиозная…

— В чём же состоит эта мысль?

— Она состоит в том, что все люди тождественны друг другу через единое духовное начало, которое в философии именуется Разумом, а в религии — Логосом, или Богом. В Логосе все люди — братья. Мысль эта является сугубо христианской, почему развивающие эту мысль писатели, особенно Достоевский, Лесков, Толстой — это религиозно и философски мыслящие писатели.

— Итак, эта мысль состоит в том, что все люди — братья, или, говоря более философским языком, все они некоторым образом тождественны, а Лесков и Толстой издаются здесь как некоторая подготовка к умозрению в вышеозначенном смысле. То есть непосредственно они не есть некое саморазвитие чистой мысли, поскольку не относятся к собственно философии, однако они являются некоторой подготовительной ступенью к философии?

— Несмотря на то, что у них религиозно-философский поиск истины осуществляется в художественной форме, всё-таки это обстоятельство не препятствовало им восходить к идее разумной, свободной веры. Свободной от авторитета, чуда и тайны. Тем самым они практически сделали важный шаг к преодолению, как сказал бы Кант, исторической, церковной веры. Для Лескова, как автора проложных историй, художественная форма перестаёт уже быть самостоятельной, сознательно становится средством, как он сам и признаётся, для раскрытия христианского смысла жизни. А Лев Толстой, начиная с 1880-х годов, можно сказать, полностью посвящает свою жизнь разумному познанию христианского учения. В работах «В чём моя вера?», «О жизни» ортодоксальное христианство подвергается им серьёзной критике, поскольку оно включает в себя всё, кроме одного: оно не даёт разумного ответа на вопрос «Зачем мы живём?»

Разумное познание – это и есть умозрение, будь оно в художественной, религиозной или философской форме, но для философии предыдущие формы являются необходимыми, подготовительными, как ты говоришь, ступенями.

О смысле этой «умозрительности»

— Каков смысл издания так определённой умозрительной литературы в современной России?

— Этот смысл состоит в возрождении философской классики и классики русской. В том многообразии издательств, которое мы видим, — их сегодня около пяти тысяч, — мы не видим этой близкой нам цели: возрождения классики. <...> Возрождая классический разумный способ мысли, мы в некотором смысле противопоставляем и боремся с доминированием эмпирического и рассудочного способа мысли. Его проявлениями сегодня являются погоня за новыми формами техники, фетишизация денег, тела. Всё это является следствием того, что классика хорошенько забыта и сегодня доминирует эмпирический, то есть, что называется, опытный способ мысли.

— Выходит, что классика нужна, чтобы этот опытный способ мысли не доминировал. Но так мы пока только отрицательно определили, зачем сегодня у нас издавать эту литературу. Как же определить это и положительно?

— Я думаю, что у русского человека исторически была какая-то внутренняя тяга к такому способу мысли, как умозрение, то есть некая тяга понять, для чего мы вообще живём, и построить справедливое общество, особенно имея в виду попытки уйти в народ у интеллигенции, затем построить социализм в отдельно взятой стране или по всему миру. Всё это — корни единой потребности русского человека наконец достичь состояния если не блаженства, то равновесия с природой, окружающим миром и с самим собой. Это возможно только при самопознании: мы должны понять, кто мы такие, каково наше место в мире, и, соответственно, ответить на те вызовы, которые сегодня брошены русскому народу.

— В каком отношении к назначению работы «Умозрения» находится вся сумма объективных экономических, социальных условий, в которых приходится ему работать? Положим, вы нацелены некоторым образом на благородное дело, но сама действительность, в которой это дело приходится делать, — поддерживает ли она его или же препятствует, и вообще в каком отношении она к нему находится?

— Постоянно если и не давление, то сопротивление среды здесь есть.

— Что это за сопротивление, о котором ты сказал?

— Оно проявляется в том, как, например, мы выстраиваем коммуникацию с книжными сетями. Мы предлагаем им свой ассортимент. Пока он небольшой, но интересный: аналогов нет, некоторые книги давно не издавались и отсутствуют на полках книжных магазинов. Однако книжные сети, естественно, хотят больших доходов и объёмов, которые мы, безусловно, не можем предоставить. Соответственно, приходится идти на определенные хитрости, например договариваться с другими мелкими или даже крупными издательствами, включать их книги в свой прайс, и уже с более серьёзным предложением выходить на переговоры. Например, издательство «Наука», крупнейшее государственное издательство, не имеет выхода на книжные сети напрямую, у них просто не было желания договариваться и идти на уступки друг другу. И такое происходит со многими научными издательствами. Мы же смогли договориться и поставляем в сети «Буквоеда», «Читай-город» не только свой ассортимент, но и ассортимент других издательств. Приходится действовать таким способом, продвигая вместе со своими книгами и хорошие книги других издательств.

Когда мы только начинали, не было никакого большого плана, — издавать по сто книг в год, — была лишь идея, что кое-что нужно обязательно издать и уже дальше действовать по обстоятельствам. По сути, мы кинулись головой в омут…

— Вот вы кинулись и, по результату, — выплыли ли вы куда-нибудь?

— Не скажу, что результат оказался сказочным. Конечно, результаты продаж книг, — а это основной параметр оценки деятельности издательства, — для нашей большой страны могли бы быть намного лучше. Вместе с тем, мы поняли определённую специфику этого дела: недостаточно просто разослать по всем книжным магазинам страны наши книги, этого сегодня недостаточно. Мы поняли, что необходимо проводить просветительскую деятельность, люди должны не только знать, что за книги у нас выходят, но и понимать, зачем им читать классическую философию или русскую классику, зачем перечитывать Льва Толстого. Особенно эффективно такая пропаганда работает в социальных сетях.

— По твоим словам, вы не то, что бы просто верите в то, что делаете, — действительно аудитория есть. Значит вы не напрасно всё это издаёте, но коммерческого какого-то отклика от этой работы ждать не стоит. Эта работа, в общем говоря, сейчас, по крайней мере, ради самой работы, «ради идеи», как не совсем точно принято у нас говорить. Да?

— Конечно, да. Тут надо понимать, во-первых, что Линьков — это вообще величина, которая будет известна и популярна только в будущем. Мы это понимали и для вечности издавали Линькова. Это не было ориентацией на какого-то текущего потребителя. Мы издали просто потому, что это Линьков. Мы не могли не издать его. А что касается остальных авторов и наших планов, мы все равно планируем развиваться, увеличивать тиражи, количество выпускаемых книг, банкротами мы точно не хотим стать. И нам это удается пока делать. Издательский бизнес — слишком сложный и рискованный: туда никто ведь не вкладывает деньги, нет инвесторов, люди не видят там денег. Книги вообще многими воспринимается как уже устаревшая технология, опасная для инвестирования. И выгодные, успешные проекты в издательском бизнесе — это всегда проекты с большой историей, с большим запасом книг, большой номенклатурой, с большим количеством тиражей. Когда, грубо говоря, мы будем в магазины не по коробочке возить наши книги, а паллетами грузить — вот тогда это будет всё оправдано экономически. Для этого нам нужно запастись терпением и научиться более чутко воспринимать запросы наших читателей, чтобы не печатать того, что никто не будет покупать.

О роли «Умозрения», уже сыгранной в российском обществе

— На твой взгляд, какую роль в российском обществе к настоящему моменту играет издательство «Умозрение», издав всё то умозрительное, что оно уже издало, за три с половиной года с начала своей работы?

— Ответ на этот вопрос я бы разделил на две части. Если ты спрашиваешь о некотором количественном масштабе, то, конечно, роль эта до сих пор незначительна, тиражи у нас маленькие, группы в социальных сетях насчитывают пока несколько тысяч подписчиков. Если же говорить о той роли, которую мы играем по сути, то её невозможно преувеличить. Мне тут для примера приходит в голову фраза Аристотеля о том, что такое философия: «Философия — это самая бесполезная наука, но лучше неё нет ничего». Издавать классическую философскую литературу есть первостепенная наша функция и, можно сказать, глобальная метафизическая задача. Тут нет какой-то полезности практической, по крайней мере в современном понимании этого слов, больше денег наши читатели не будут зарабатывать. Но сама философия является квинтэссенцией культуры: она делает из человека человека, когда человек наконец понимает, кто он такой, понимает, с кем он имеет дело, то есть с другим человеком, и понимает, в чём состоит единство всех людей. Отсюда он по-другому и строит жизнь с другими людьми, в этом, возможно, и есть её высшая полезность.

Есть масса небольших издательств, которые также издают классическую философию, но у них нет артикулированной позиции, и они издают и современную философию, и классику. Для них это одинаково интересно.

— И вместе с тем, для них это тоже не является коммерчески целесообразным.

— Конечно, ну кто сейчас будет массово скупать Канта или Гегеля? У нас и государственные издательства, то же издательство «Наука», по сути дела, уходят в банкротство. Возможно, они скоро станут банкротами, а ведь у питерского филиала науки были известные и успешные серии: в художественной литературе — «Литературные памятники», в философии — «Слово о сущем». Недавно они перезапустили старую советскую серию «Мыслители прошлого», в которой поучаствовал наш научный редактор. Но всё это мало отношения имеет к зарабатыванию денег, к бизнесу, ведь у самого издательства «Наука» имеются большие объекты недвижимости в центре Москвы и Петербурга, целая армия сотрудников, обслуживающего персонала. Если всё это учесть, то даже самые успешные книги не могут покрыть такие расходы, у них долги будут только увеличиваться. Думаю результат уже понятен, крупных научных издательств у нас не будет, вся философская классика будет издаваться мелкими частными издательствами, как это происходить в Европе.

— Допустим, что появится кто-то, кто будет сознательно издавать только классическую литературу. И тогда вам, если он появится на вашем веку, придется конкретизировать вашу роль, чтобы не сливаться с ним по функции в обществе. И ему тоже нужно будет...

– Да, конечно, я готов даже объединяться с другим издательством, зачем усложнять жизнь? В этом плане я всегда присматриваюсь к новым издательствам. Стараюсь познакомиться с интересными маленькими издательствами, которые что-то похожее выпускают. Но пока либо я просто не нашел такого издательства, либо их просто нет.

Беседовал Артем Дудин