Страна коллективной травмы. Россия остро нуждается в психотерапии

Россия проиграла Третью Мировую с ужасающими потерями — пишет Сергей Медведев. И он прав. За последнее время и я узнала столько непоправимо нового — нет, не о глубинном народе; а о людях, казалось бы, ближнего мыслящего круга. Деформации и растление всего общества, увы, неминуемо коснулись и многих из тех, кого по старой памяти мы всё ещё именуем интеллигенцией. Парадоксальным образом эта пандемия высветила высочайший процент заражения несвободой мышления, отсчитывающего всё от действий власти— со знаком плюс или минус уже не так важно: истинно независимому уму должно быть безразлично за колхозы Евтушенко или против.

На деле же именно с пандемией стало понятно, что Россия и даже ее оппозиционная часть тотально не мыслят себя в контексте мира и человечества. Железный занавес в голове стал особенно ощутим именно сейчас. Оказалось, что Европа и остальной мир были не моделью, не частью общего прошлого и будущего, а всего лишь приятной зоной рекреации и отдыха. Мировой опыт остается за кадром. Вся пандемия, все битвы происходят в головах на ментальном пространстве России и ее особого пути. Свой вирус, свой ковид, свои врачи, своя статистика (процеженная через официальное вранье), свои (плохие, в отличие от заветных «импортных) прививки: как будто, речь идёт об ином биологическом виде. Век интернета и доступности любой информации ничего тут почти не изменил. В России не мыслят мировыми войнами— у России только великие отечественные.

И даже на уровне биологии человека, на уровне эпидемиологических мер, универсальных для всего человечества, которые, казалось бы, должны были быть усвоены на уровне средней школы. Но нет, снова первая реакция — это реакция травматиков на прикосновение к МОЕМУ (!) телу: «маски не помогают, это не доказано, а мне (МНЕ!) в них тяжело дышать», а «прививка не проверена»: научный прорыв и чудо создания действующей вакцины в такие рекордные сроки невдомек невежеству— и тут «оптимизация» школ и ужасающее качество естественнонаучного образования оплачены тысячами жизней. Экспертов нет, все равны. Но некоторые равнее - это те, кто громче кричит, а не больше знает. Оруэлл и ферма животных на практике.

Вот, образованный человек, прекрасный специалист с острым умом, пишет из-за закрытых российских границ пост о трудностях путешествий по Европе, о «власти чиновников», о страшных (и, разумеется, с произвольных и бессмысленных) карантинах и ПЦР (в России, кстати, за два года ПЦР от антигена так и не научились отличать — хотя тут это известно каждому ребёнку). И все аргументы о том, как расцветает жизнь после массовой вакцинации (в Италии она приближается к 80%, Россия же занимает почётное провальное место между Парагваем и Гондурасом), как на прошлых выходных я не могла протолкнуться сквозь веселую разноязыкую толпу туристов в центре Рима у фонтана Треви и на piazza di Spagna, как в Венеции заняты в октябре все гостиницы— нет, эти аргументы из реальной жизни не нужны травматикам. Они находятся в отрицании. Иначе слишком больно. И страшно за себя.

Россия — страна коллективной травмы. И нуждается в многолетней психотерапии. Это не новая мысль. Людей корежили, убивали, преследовали, выселяли столько поколений, что Главный сформировавшийся принцип: не трожь меня, не прикасайтесь к МОЕМУ образу жизни, а остальное гори синим пламенем. У МЕНЯ чиновники отняли возможность путешествовать, а то, что рядом задыхаются тысячами, что надрываются врачи, что медсёстрами некогда поесть и сходить в туалет, так я ж этого не вижу. Да и не хочу. И не могу, вероятно.

На днях сегмент русского фб был потрясен постом Лиды Мониавы о том, что она нашла родных ребенка-инвалида, запертого в ПНИ и написала им, что их родственник, объявленный для удобства умершим при рождении, оказывается жив. Родители уже умерли, унеся с собой в могилу свою тайну, и Лида пишет другой части семьи. Казалось бы, что может быть человечнее и естественнее. Сколько классических сюжетов мировой литературы построено на коллизии нашедшегося родственника.

Но снова нет. Тысячи обличающих комментариев… обличающих не гулаговскую систему интернатов, не расчеловечиванию инвалидов, а… внимание!— Лиду, покусившуюся на наследие советского «государство лучше знает и позаботится», на священное право семьи (родителей и их потомков) на нераскрыаемую страшную тайну существования родственника-инвалида за стенами тюремных учреждений без права переписки и УДО. От ребёнка можно отказаться без последствий. Можно объявить живого человека мертвым. Можно стереть сам факт его существования из действительности. Комиссар исчезает. Имя «врага народа» или любого неудобного или не такого или «неполноценного» можно вычеркнуть из жизни и из истории. И в 2021 году люди массово встанут на защиту именно этого права, а не прав более слабых и уязвимых.

Что это, как опять не та же коллективная травма: не трогайте нас, не делайте нам больно… мы не можем этого вынести, нам страшно. Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на крондштадский лёд, боевые лошади уносили нас, на широкой площади убивали нас… а сейчас довольно, просто оставьте нас в покое. У нас нет сил ни на солидарность, ни на ответственность.

“Нас не трогай, и мы не тронь”.

На днях же мы бродили по древнеримской Остии с замечательной Славой Швец. Мою младшую 11-летнюю дочь (она даже написала об этом в сочинении о своих римских каникулах) больше всего потрясла одна фраза, цитата из Горация, сказанная Славой, чтоб объяснить, почему в античности люди придавали такое огромное значение надгробным памятникам и эпитафиям и готовы были платить баснословные деньги за то, чтобы поставить свое надгробие в первом ряду у дороги, ведущей в город: «Весь я не умру».

Пока хоть одни губы читают моё имя, я жив. Мы не можем вернуть ушедших, но мы можем не дать им исчезнуть в небытии, куда их отправило безжалостное государство, которое «позаботилось» даже об исчезновении их имен. В древнеримской судебной практике худшим наказанием было именно damnatio memoriae, стирание имени с памятников, постаментов, вымарывание его из текста и контекста публичной жизни. Римляне понимали в этом толк. Именно поэтому для России так важна акция «Возвращение имен» убитых, замученных, сгноенных в Гулаге, которое традиционно должно состояться 29 октября. Пока хоть одни губы…

Homo sovieticus —человек-инвалид с разорванными связями: семейными, логическими, временными. Это человек, социально-исторический сирота, отчаянно кричащий о своем сиротстве каждым комментарием в фб. Человек недолюбленный, лишенный преемственности и доверия к миру, не помнящий и уже не могущий вспомнить родства, ибо это досталось ему в наследство: сначала было опасно, а потом ушло в небытие. Человек, едва могущий проследить свою родословную на пару поколений, в то время как у европейского человека эта преемственность прослеживается непрерывной ниточкой через века.

Простая лидина логика — сделать то, что делает каждый человек рано или поздно: узнать, кто он и откуда. Чтобы «ничейный» узник интернатовского ГУЛАГа смог вернуть прошлое, преемственность, связи, вернуть личность, обезличенному государством, и дать возможность другим возможно ничего не подозревающим родственникам узнать о его существовании — встречает тысячи злобных комментаторов, якобы защищающих права другой семьи на частную жизнь, а на самом деле, защищающих себя, свой страх и свои скелеты в шкафу. Увы, часто буквальные: люди в интернатах выглядят как скелеты и живут недолго. Казалось бы, написать частное письмо взрослым людям, способным самостоятельно сделать свой выбор. Больной же ребёнок это самостоятельно сделать не может, как не может, например, ходить. Лида действует просто в его интересах, оставляя дееспособным право решать за себя — но не за счет вранья и незнания, а с открытыми глазами. И да, от этого может быть кому-то больно. И наверняка будет. Но в ситуации многолетнего вранья и выкинутого из жизни целой семьи человека, объявленного мертвым, не может не быть боли. «Возвращается боль, потому что ей некуда деться…» (Галич). Ярость благородная захлестывает. И это, конечно, та же самая реакция травматиков: не трогайте, нам может быть больно.

Не это ли мы видим и в деле Юрия Дмитриева Дело Дмитриева и «Последний адрес» и вообще во всем сопротивлении памяти о Гулаге и его жертвах?

У Лиды особый талант и призвание попадать в болевые и самые нездоровые точки общества. Такие люди всегда оказываются первой мишенью. Разворошенное и годами копившееся, как гной, выстреливает в первопроходца. Люди не хотят признаться себе, что живут за счет более слабых, уязвимых (и «притворная» жизнь, как ни в чем не бывало при ковиде— ровно то же самое), не хотят видеть проблему и ответственность в себе — они ищут виноватого и это всегда будет тот, кто нарушил их комфорт жить, пусть в диких, но в удобных для них представлениях. Кто открыл страшную тайну сданного государству человека, или кто ввел (или поддержал) ограничительные меры для предотвращения заболевания и смертей. И вся ярость, фрустрация, травмы целого общества, искореженного враньем и насилием, тяжело бьет по тому, кто попал в эту точку. Но когда нарыв вскрыт, то начинается новый процесс заживления и оживления. Он долгий, но оно того стоит.

Мне повезло с друзьями, однокурсниками, коллегами, с современниками. Среди них Юлия Галямина. И я с особым восхищением и слежу за ними. За теми, кто принимает на себя первый удар. Кто не по незнанию, а по призванию продолжает бороться за то, чтоб Россия стала попросту частью человечества, ибо в корне не только этого слова, но и понятия: человек. И его абсолютное достоинство.

В наших же силах помочь им быть услышанными и понятыми. Почитайте — начинать ведь можно совсем с простого.

Оригинал здесь