«Умом Россию не понять»: Тютчев верно сказал, потому что понимать особо нечего...

Не скажу, что слюнотечение при упоминании России, характерное увы не только для патриотических масс, но и для значительной части культурной элиты страны, вызывает удивление – чего нет, того давно нет. Но все же явление это безрадостное.

Естественно, что никаких рациональных аргументов к этому не прилагается. А тот, кто по наивности все же пытается таковые сформулировать оказывается немедленно «бит»: или аргументы на поверку оказываются надуманными, и найти предлагаемые отличия россиян от жителей других обществ не удается (разве что в худшую сторону), или таковые особенности прямо вытекают из условий жизни. То есть следуют из России, а не полагают ее. Ну в самом деле, как может не быть «щедрой душой» человек, если ни возможностей, ни гарантий сохранить то, что он имеет, нет на протяжении столетий? Как не быть готовым поделиться, если лозунг «тащи отсюда каждый гвоздь» стал естественной нормой? Отчего же по-братски не поделиться гвоздями с соседом, если ты не покупал их за свои кровные, трудом и потом заработанные, а и сам спер с «родного завода»? Конечно, соответствующий тип реакций и характерных поведенческих особенностей будет формироваться.

Поэтому граждане, реагирующие на Россию рефлексами, стараются избегать конкретизации. Апеллируют к Тютчеву с его «умом Россию не понять…», или в крайнем случае к дорогим сердцу именам писателей и поэтов.

В последнем скрыто присутствует особый вид подлости. Как бы тщательно наша интеллигенция не вытесняла из сознания тот факт, что уникальность некоторых художественных черт российской литературы прямо следует из непереносимых обстоятельств российской жизни – в глубине души они об этом знают, и принимают эту, совсем недобровольную жертву, ради ее «вкусных и сочных» плодов. Ах, как же красиво он кричит от невыносимой боли. Браво, брависсимо, гений. Русский гений - не чета сытым европейским собратьям.

Но в принципе, Тютчев, конечно, прав. Восприятие России как самостоятельной ценности есть нерационализируемое непосредственное переживание, чистое чувство.

Другое дело, что Россия к этому чувству не имеет никакого отношения.

Нечто подобное можно представить, как особое чувство, которое человек испытывает к фонарю, под которым у него было первое свидание с любимой девушкой. Вплоть до того, что быть готовым убить любого, кто не дай бог на фонарь покусится.

Вот вам смешно, а я читаю посты, где люди на полном серьезе признаются в любви к московским улочкам и ленинградским статУям.

Особое чувство к жизненному и культурному контексту, в котором человек вырос и сформировался, даже к такому искусственному, как российский, человек испытывает лишь потому, что благодаря синхронии внутренней организации сознания и внешней организации социо-культурного пространства, ему непосредственно видно (хотя, как правило, не отрефлексировано) субъектное культурообразующее основание своего бытия. Нет, не российское. Нет отдельных субъектных оснований, российских, немецких или полинезийских. Как нет и национальных богов. Субъектное основание, переживание которого и осознается как переживание сверхценного – одно. Но отчетливо различаемо оно, именно благодаря наличию синхронии индивидуального и коллективного.

Такое переживание естественно для жителей любой страны и любого народа, хотя стоит иметь в виду, что в свете процесса индивидуального присвоения субъектного и культуры, фиксация «на фонаре» у большинства народов ослабевает.

Но с Россией действительно другая история. Если в большинстве стран нашей цивилизации, со своими отклонениями и торможениями, все же происходил процесс превращения культурообразующего импульса в культуру. И культурные формы, социальные образцы, непосредственно выражали степень субъектной самоосознанности общества, могли служить образцами, примерами, презентующими переживаемое сверхценное в формате именно этой культуры, то Россия, с ее отсутствием собственного культурообразующего процесса, хотя и создавала синхронию необходимую для непосредственного переживания субъектного в коллективной форме, но не создавала собственных образцов презентующих субъектное в своей социокультурной данности. По крайней мере не архаичных образцов. Какие-то всегда есть, поскольку в сознании индивида представлена культура такой презентации по итогам сотен тысячелетий развития, до того, как Россия заблокировала эти процессы на подвластных территориях.

Отсюда и возникает та ситуация, когда «ж@па есть, а слова нет» - переживание самой субъектности, психологически проецируемое на контекстную социокультурную реальность есть, а социокультурных образцов, на которые можно показать пальцем – нет. Поэтому, «умом и не понять», что понимать нечего. А чувство, переживание есть, и оно свербит. А от того, что у него и объективированных форм нет – свербеж кажется особо священным и сакральным.

При том что, еще раз скажу, что само переживание легитимно и даже прекрасно. Только вот Россия, как тот фонарь, тут совершенно ни при чем.

Оригинал здесь