Обыденность как обитель зла

Тогда как он всего лишь нечто неопределенное, бессубъектное, приспособившееся к социальной реальности. Но как только настройки реальности сдвигаются, он обнаруживает свое истинное лицо. Удивление культурного сообщества перед этим «открытием» — само по себе есть помесь лицемерия и инфантилизма. Разве мы видим что-то, чего не видели в XX веке, да и на протяжении всей истории развития человечества? Вы фактически придумали «психопата» и «социопата», вы просто маркировали так субъектов, ускользающих от социальной матрицы, не подверженных импринтам. Но при этом вы умудрились не разглядеть в «обыденном человеке» настоящее садистическое шизо.

Люди идут к психологам, чтобы получить одобрение на чувства. Страдать или не страдать, а если страдать, то в какой степени. В общем, все это советско-детсадовское «Что такое хорошо и что такое плохо». Удивительный инфантилизм. Жажда общественного одобрения здесь опять проистекает из бессубъектности, а непонимание собственных чувств из непонимания собственных подлинных желаний и своего подлинного я. Стремление заменить интеллект чувствами — из порочной идеи их всепоглощающей ценности. Однако, в большинстве случаев чувства заменяют ум, а часто и отменяют его. Почему религиозные иерархи боялись теплохладности? Потому что она ведет к рационализации. Рационализация — к решениям, решения — к действиям. Рефлексировать — равно бездействовать. Удобный способ ничего не делать.

Надо выйти из религиозных мифологем и констатировать, что т.н. зло есть не отдельная метафизическая субстанция, а совокупность деструкции и дискомфорта. И часто деструкции, порождаемой дискомфортом (в нашем случае — социализмом). Таким образом и добро являет собой не столько концентрат абстрактных моральных догм, сколько комфорт, удобство и цивилизацию.

Бесконечный «русский» мир — это дорога дураков. Россия — страна, где негативный опыт буквально врастает в человеческие сущности, сливаясь с ними. Поэтому условные «другие» желают нам зла, сколько бы не говорили о добре. Не в силах вынести бремени собственного бесполезного опыта страдания, они лишь желают наделить им остальных, в том числе и прежде всего — собственных детей.

Российский социализм — это принудительное равенство — «Никому ничего не достанется», вместо немецкого «Каждому свое». Здесь — никому ничего. Те, кто не раз обманулся, заманивают других повторить их путь, чтобы им было не так обидно «за бесцельно прожитые годы». В этом и состоит основная тайна «российского общества». Почему между поколениями не существует механизма передачи субъектного опыта? Именно поэтому.

Экзистенциально потерянному обывателю подсознательно нравится идея фашизма потому, что фашизм, любая идеологизированная диктатура вообще — комплиментарны по отношению к нему. Они ставят человека с его идеями и мыслями в центр вселенной, пусть и в неудобной позе, а то и просто распинают. Но современный цивилизованный мир кажется им равнодушным, этаким «богом-чиновником», бесстрастно глядящим сквозь них. Выглядит как подкоп под основы антропоцентризма? Не глубоко ли мы копаем? Глубоко. Но иначе невозможно понять, что случилось не только с Россией, но и с миром в принципе.

Помимо необъявленного экономического, идет ползучий (гибридный) дефолт и во многих других сферах. Дефолт общественного договора, культурный дефолт, ценностный, в принципе. То есть, экзистенциальный дефолт. Наступает переломный момент для радикального пересмотра отношений между народом и государством. Если обязательства не выполняются с одной стороны, то нет никакой нужды выполнять их с другой.

В контексте происходящего, меня спросили, под какой диагноз попадает «отсутствие эмпатии». Я с большим скепсисом отношусь к «диагнозам» психопатия, социопатия, нарциссическое расстройство и пр., и пр. Это не более чем моралистские управленческие конструкты, попытка выдать социальные нормы за научные. Подлинный диагноз будет звучать иначе. Отсутствие эмпатии — свойство обыкновенного человека в принципе. А тем более обывателя времен тоталитаризма. У которого не хватает ни только экзистенциальных, но и физических сил влачить собственное существование. Откуда же у него силы на жалость?

Но порой в нем просыпается садизм. И это уже свойство тех самых теток-старух, прототипом которых может служить образ матери — главной героини фильма «Маленькая Вера». Носительница звериной жестокости, запрятанной в консервированном равнодушии. Которое, конечно, равнодушием не является. Зря вы ругаете теплохладность. Теплохладность как раз не рождает садистов.

Здесь постоянно вспоминают советские времена, сравнивая происходящее с ними. Забывая или не понимая того, что Совсоюз был абсолютно искусственным, нежизнеспособным нецивилизационным проектом. Мы имеем дело с предельно детерминированным сознанием, которое как «реальное» может рассматривать лишь то, что было и то, что им внушили. Тогда как Россия, в отдельности и на фоне остального мира как раз не является реальной.

Один публицист верно заметил, что русские (россияне) — нация бюджетников, живущих внутри распределительной системы и не мыслящих себя вне и помимо нее. То есть, государство «дает» и «отнимает» и вне этого никаких возможности нет. Таким образом, если ты обретаешь субъектность (свободу действий вне государства) — ты «не русский», ты выключен из матрицы «российской нации». Не удивительно, что при таком подходе наиболее талантливые, креативные, честные и свободные люди оказываются вне закона. Что же касается представлений о жизни вообще, большинство, увы, те же ментальные и экзистенциальные бюджетники. Они верят в то, что им показали и не знают того, что есть на самом деле. Да и не хотят знать.