Олег Кашин: «Вернуть дома жертв репрессий — это совсем не фантастика...»

На тему репрессий, которая остро обсуждалась в последние дни, с новой стороны взглянул в ФБ публицист Олег Кашин:

«Я, может быть, сейчас такую умеренно людоедскую вещь скажу, но я уверен, что если бы сталинский режим убивал только собственных сотрудников, своих маршалов, своих членов ЦК, своих чекистов, и не трогал простых и ни в чем не виноватых людей — это был бы, в общем, прекрасный по меркам межвоенной Европы режим, почти демократия, и нам бы сейчас в голову не приходило спорить о Сталине, если бы, повторю, он убивал только своих. Но в том-то и проблема, что убивал он не только своих, убивал он в произвольном порядке всех, просто стучал в двери и выхватывал — то великого русского поэта Мандельштама, а то неграмотную школьную уборщицу. То гениального театрального реформатора Мейерхольда, а то старого рабочего, тихо точившего свои детали на станке и никому в жизни не мешавшего. Чудовищность системы в этом и состояла — она слепо и без разбора пожирала всех, виноватых и невиноватых, знаменитых и незнаменитых. До Уборевича «Последний адрес» показывал это с вымораживающей точностью —вот домик, из которого забрали юную метростроевскую комсомолку, а вот питерская парадная, в которой жил гениальный поэт Олейников. Об Уборевича спотыкаешься, он не из этого ряда, он другой. Если бы он держался ближе не к Тухачевскому, а к Ворошилову, то, может быть, его бы вообще не тронули, и он поучаствовал бы и в войне с Гитлером, и был бы сейчас похоронен на Красной площади.

Ссылки на реабилитацию — в них тоже что-то не то. Советский режим убивал, советский же режим и реабилитировал. Первая волна реабилитаций — это как раз Хрущев, между танками в Будапеште и танками в Новочеркасске. Мы что, Хрущева считаем истиной в последней инстанцией по вопросу о виновности или невиновности убитых Лубянкой? Это тоже неправильно, нужен какой-то другой критерий. Мы тоже спорили об этом критерии, я говорю — ну давайте отфильтруем, допустим, членов ЦК и сотрудников НКВД, они не такие же жертвы, как Бабель и Мейерхольд, по ним плакать не надо. И возникает вопрос — хорошо, по Уборевичу не плачем, а по его жене? Она ведь никого не убивала и погибла просто потому, что жена. То есть она заслуживает таблички, а муж не заслуживает? Тоже ведь глупость какая-то.

Если кто-то ждет, что я сейчас, всех вас запутав и смутив, скажу, как правильно — зря ждете, правильный ответ — никак, задача при ее нынешних условиях не имеет решения в принципе. Увековечение жертв — это очень важная, но все же деталь большого и сложного процесса, который можно назвать десоветизацией, если этот термин еще не стал окончательно ассоциироваться с украинской кампанией по сносу памятников Ленину. А что такое десоветизация по-настоящему — это я вам сейчас расскажу.

Тот дом в Большом Ржевском переулке — его не для красных маршалов строил архитектор Мухин. Дом построили до революции, у дома были хозяева, они потратили на него свои деньги, а потом пришла советская власть и отобрала этот дом, чтобы поселить в нем своих командармов. Это, если хотите, ворованный дом, и, когда мы говорим о знаменитых его обитателях, стоит вспомнить о тех, — я не знаю их имен, но это можно выяснить, — о тех, кто жил в этих квартирах до Уборевича и его сослуживцев. И настоящая, а не фиктивная десоветизация — это разыскать потомков этих людей и вернуть им то, что у них украли.

Я сейчас это произношу и сам понимаю, какая это безумная утопия. Но почему-то в странах Балтии эту утопию смогли реализовать, во многих восточноевропейских странах смогли. Мы уверены, что у нас это невозможно? Мы уверены, что дом Рябушинского должен быть музеем Горького, а дом Морозова — домом приемов правительства? Мы уверены, что украденная у Щукиных и тех же Морозовым коллекция живописи французских модернистов — это государственная собственность? Не спешите отвечать, подумайте. Вопрос сложный.

Реституция через сто лет — это совсем не фантастика. А вот такой подход, когда одни деяния преступной системы мы считаем преступлениями, а другие не считаем — это как раз манипуляция и лицемерие. Именно благодаря этому лицемерию возникают такие казусы, как табличка в честь Уборевича. Именно благодаря этому нас, невзирая на смену флагов, учат жизни одни и те же внуки Молотовых и Микоянов, а московские квартиры, полученные прадедами из НКВД, стали теперь недвижимостью правнуков, которые считают это наследство заслуженным и дорожат им так, как будто оно честно заработано. Советский корень нашей реальности — он вот там, он очень глубоко, и если мы его не хотим выкорчевывать (а мы, наверное, имеем право этого не хотеть, почему нет, в самом деле), то тогда нужно терпеть и светлую память об Уборевиче, и памятники Ленину, и улицы Дзержинского. Возможно, они с нами навсегда...»