По-семейному: как возникают отношения любви-ненависти между отцами наций и их детьми

Сергей Митрошин

Отношения «отцов наций» и народов в полной мере попадают под алгоритм семьи и семейных отношений. Как и в семье, «отец народа» обычно берет ответственность за всё, а народ отвечает уважением, покорностью, признанием авторитета, в которые, однако, временами примешиваются недоверие, ревность, эдипов комплекс, вплоть до тяги к восстанию и ниспровержению опостылевшего папаши. Со своей стороны, отец тоже не всегда бескорыстен в заботе о народе. Как и всякий отец, он может запить, пойти «налево», вообще поступить с народом в соответствии с фразой из анекдота: «Нет, сынок, теперь ты будешь меньше есть!»

Классический такой «отец» – Иосиф Сталин. До сих пор наши люди считают его хоть и мрачным тираном, но и упертым тружеником (не чета современным «отцам»), фанатичным проводником социалистической религии, данной ему в скрижалях «Капитала» богопочитаемого Маркса. Но насколько вчерашний хитрый абрек был фанатиком идеи, а насколько идеей он прикрывал инстинкты хищника – жрать всё, на что падет его взгляд аллигатора, мы так никогда и не узнаем.

Более того, сам вопрос об этом возник лишь в последнее время, когда мы снова оказались лицом к лицу с поколением отцов, в отношении которых уже ни у кого не осталось никаких сомнений, что все их идеи, о состоятельности которых никто больше не беспокоился, лишь уводящий с тропы туман. Так, может, и прежние «отцы» были точно такие же? Говорили, что «работают», а сами хихикали над народом и развлекались?

Но на самом деле, «отцы» двадцатого века, вовсе не хихикали, а были, скорее всего, настоящими «отцами». То, что делал с народом сын учителя Ульянов-Ленин, он придумал себе сам (тому есть документальное подтверждение), сам же объяснил и сам же подробно записал. При этом он мог быть сколь угодно бесчеловечен в тактике и стратегии своих свершений, мог усеять свой путь реальными жертвами поколения, но маяком считал именно придуманное им целеполагание, а не личное обогащение, искренне уверившись, что таким образом несет народу процветание.

Таким же человеком, очевидно, был и другой известный учитель - Пол Пот, который сегодня многими воспринимается дремучим фанатиком чуть ли не из джунглей, но который в реальности был очень даже интеллигентным человеком с образованием, полученным во Франции. Свои начальные идеи он подчерпнул у того же Ленина, а окончательные ничем не отличались у него от идей Глазьева или Делягина с Хазиным, во всяком случае, от того, как последние доносили их до аудитории зомбоящика.

Да и на первый взгляд, ничего плохого не было в том, чтобы расправиться с американским империализмом, переселить города в деревни и напрочь отменить деньги, а с ними и судный капитал – этот порок современного мира. Плохо, что «что-то пошло не так», нагромождая горы трупов. И, судя по всему, «что-то пошло не так» и в «полпотовских» планах борьбы с международным империализмом у российской политической элиты, поскольку цоевский стих: «Весь мир идет на меня войной» реализовался у них отнюдь не метафорически.

Хотел бы обсудить еще один аспект «отцовства», того, без которого «нет народа» (существует такая формула). При демократических назначенцах с таким феноменом как исчезновение нации вместе с «отцом», конечно, не столкнешься. Демократический назначенец уходит без проблем, как только перестает удовлетворять ожидания избирателя, - возьмем хотя бы Бориса Джонсона, - а нация остается на месте. Однако с «отцом» такой номер не проходит. «Отец» - ключик, на котором собирается вся Система, вынул ключик – и система рассыпается на мелкие детальки. Вот почему настоящие «отцы» никогда не уходят сами, но и отношения с народом в результате приобретают дополнительную напряженную интимность. В ряде случаев эта интимность запускает также ненависть и к народу-тюремщику, не дающему «отцу» соскочить на заслуженный отдых. «Отцы» начинают ненавидеть свои покорные народы.

Данный феномен отрефлексирован у двух известных публицистов. Себастьян Хафнер сделал странное предположение, что в 1943-1944 года Гитлер, уже предчувствуя катастрофический финал своих авантюр, испытывал странное удовлетворение от того, что и немецкий народ тоже будет наказан нестерпимыми бедствиями. Ведь они недостаточно поверили ему, Гитлеру в том, что силы зла сгустились над Германией и что евреи исподволь портили арийскую нацию, а вот теперь воочию убедятся к чему приведет такое неверие.

А в 2013 году российский исторический публицист и шоумен Эдвард Радзинский выпустил трехтомник «Апокалипсис от Кобы», в котором изложил экзотическую, сплошь нафантазированную, но не противоречащую историческим фактам теорию. Согласно этой теории, стареющий «Отец народа», обидевшись на ускользающее время жизни, на своих распоясавшихся соратников, а вместе с тем и на народ, не компенсировавший это ускользание верностью (народ как бы уже поглядывал на часы), решил всех наказать. Он придумал нечто (шло оно от «Дела врачей»), что окончательно разрушит возможности политического сотрудничества Востока и Запада, в которое СССР засунули – не спросили, а затем предъявит послевоенному миру, основанному на признании новых ценностей, такое безобразие, такое покушение на порядок, на которое тот не отреагировать уже не сможет.

Эта концепция публициста (а публицист свои концепции ловит из космоса) приводит нас к объяснению иррациональности финала собственно Сталина и иррационального итога государства, построенного по сталинским лекалам. Стареющий вождь, спланировавший напоследок грандиозную мировую катастрофу («мы, как Гитлер, через 10 лет после окончания войны, сами окончательно решим еврейский вопрос, а Запад нам этого, конечно, не простит, а мы в ответ вдарим по нему всей мощью нашего ядерного оружия»), испугался грандиозности собственного черного безумия. И испугавшись, дал… себя убить столь же смертельно перепуганным соратникам. Но важно не это (теперь видно, что важно не это), а то, что драма на том не закончилась, все архетипы сохранились, и мы вынуждены как бы замерзнуть внутри этой древнегреческой трагедии: «отец», грозящий катастрофой, соратники, выбирающие между сопротивляться или разбежаться, хор масками изображающий ужас, часы Апокалипсиса, показывающие без двух минут двенадцать ночи… И уж видеть мне эту сцену, не развидеть.