Posted 28 сентября 2017,, 06:29
Published 28 сентября 2017,, 06:29
Modified 7 марта, 17:15
Updated 7 марта, 17:15
Ответ на вопрос, откуда взялась в стране эта странная установка на соперничество вместо сотрудничества, ищет блогер Вадим Жартун:
«Россияне хотят победить. Не все, разумеется, но это желание буквально витает в воздухе, незаметно пропитывая собой нашу жизнь, выплёскиваясь с экранов телевизоров и звуча в пьяных разговорах на кухне. Европейцам это даром не надо, американцы уверены, что и так давно всех победили, что думают китайцы — мне не понять, а вот нам нужна одна победа, «одна на всех, мы за ценой не постоим», как в песне пелось. Причём, что это должна быть за победа, в чём именно, и над кем конкретно — никто толком не понимает, хотя и чувствует подспудно, что без неё и жизнь не мила.
Отсюда и «культ победы», превративший праздник 9-го мая в костюмированный шабаш, и длинный список геополитических авантюр, и похоронившая репутацию отечественного спорта «мельдониада», и войны с соседями — Грузией и Украиной, и сложные отношения с США. Последнее, кстати, особенно показательно, потому что помогает прояснить истоки «победного» зуда и демонстрирует его иррациональную природу.
США для «патриотов» — враг номер один, хотя именно эта страна была нашим самым сильным союзником в двух мировых войнах, её специалисты провели после революции индустриализацию СССР и она же помогала нам гуманитарной помощью, когда СССР приказал долго жить.
Ну а как же базы НАТО?! А ПРО! Они хотят нас завоевать и уничтожить! Захватить наши недра и милые сердцу берёзки! Я когда слышу такое, всегда спрашиваю: а что будет, если они нас завоюют? Вот представьте себе, что страшное случилось. И?
Завезут в Сибирь негров, чтобы они качали нашу нефть вместо местного населения? Так это в разы дороже выйдет, а мы и так все наши полезные ископаемые готовы принести на блюдечке любому, кто заплатит три копейки.
Жить сюда понаедут, променяв мягкий климат, прекрасные дороги и неизгаженную природу на красоты средней полосы России? С трудом верится, не ломятся почему-то в Россию-матушку заморские эмигранты.
Разгонят наше родное правительство, поставят оккупационную администрацию и сами всем тут управлять начнут, как в побеждённой Германии или Японии? Ой, ужас-то какой! Смотрю на немцев, и сердце кровью за бедняжек обливается — ВВП по номиналу в два раза выше нашего, жизнь на 13 лет длиннее, а средняя зарплата больше в 5 раз.
Не деньги главное! — возражают мне. — Мы народ особый, не можем жить на коленях, в нас генетически тяга к свободе заложена! Точно? Это, случайно, не тогда она в нас залегла, когда после 300 лет татаро-монгольского ига большая часть населения России на 200 лет стала крепостными, то есть рабами?
Загадочна русская душа, не понять её тебе, гниде либеральной, тлетворным влиянием Запада отравленной, — гордо отвечают тогда патриоты и удаляются в закат, удовлетворённые своим явным интеллектуальным превосходством надо мной.
А я — что? Человек простой. Телевизор не смотрю, методички свежие идеологически выверенные мне никто не шлёт, поэтому когда мне что-то непонятно, я думать начинаю. Вредная привычка, знаю, но тут уж ничего не поделаешь.
А когда о чём-нибудь думаешь, сразу возникает масса вопросов:
Как это ни странно, на все эти вопросы есть простые ответы, но обо всём по порядку. Начать придётся издалека.
Берегите хлеб
Мне до сих пор трудно выбрасывать хлеб, и поэтому я ощущаю дискомфорт, если остаётся надкушенный кусок, который как-то некомильфо положить обратно в хлебницу. Съесть его уже не с чем или просто не хочется, потому что он не очень свежий или не очень вкусный, выбрасывать — рука не поднимается.
Нет, хлеб я, разумеется, всё равно выбрасываю, но при этом чувствую, что делаю что-то неправильное, неэтичное. При этом вылить суп, выбросить картошку, или отправить в мусорное ведро макароны я могу без тени угрызений совести. Последнее особенно интересно, потому что макароны сделаны из той же самой муки, что и хлеб. Иностранцы же выбрасывают хлеб без проблем: «я за него заплатил и имею право делать с ним всё, что захочу».
Очевидно, что пиетет по отношению к хлебу иррационален: съедаем мы его в год примерно 40кг, что по объёму в разы меньше, чем овощей, и заметно меньше, чем круп, картошки и молочных продуктов. Хлеб сейчас точно не основной продукт нашего рациона. В затратах на питание он и вовсе теряется, не дотягивая и до 10% от общей суммы. Полезного в хлебе тоже мало (сплошные углеводы), и чем меньше мы его едим, тем, в общем-то, лучше. В последнее время потребление хлеба падает примерно на 2% в год — люди стараются питаться правильно.
Откуда же у меня (и у миллионов россиян) такое отношение к хлебу? А нас с детства учили, что «хлеб — всему голова», «хлеб — наше богатство», «берегите хлеб» и всё в таком же духе.
Некоторым особо упоротые бабульки даже внушали, что выбрасывать хлеб — это грех. Я читал Библию, помню заповеди — там нет ничего про это. Хлеб в Библии выращивают, продают, едят — просто так и запивая вином, — творят с ним чудеса, Иисус сравнивает себя с хлебом («Я хлеб живый, сшедший с небес»), но нигде не сказано, что нельзя выбросить в ведро чёрствый батон!
С голодом отношение к хлебу тоже не связано: никто из моей семьи вплоть до прапрабабушек и прапрадедушек не голодал, их не коснулся Голодомор, они не попадали в блокадный Ленинград, никто из них не нищенствовал. В любом случае, если бы дело было в голоде, то тогда было бы логично беречь еду вообще, а не исключительно хлеб. Но почему-то никто не говорил: «яйца — наше богатство», «греча — всему голова», «берегите мясо». Речь шла только о хлебе.
Тогда, может быть, отношение к хлебу это и есть те самые пресловутые духовные скрепы, память поколений, мудрость предков и национальная идея одновременно? Да как бы не так, не обольщайтесь.
Опущенная целина
В послевоенные годы в СССР с продовольствием было не ахти, но тут всё понятно — восстановление разрушенного войной хозяйства требует времени и колоссальных усилий.
В начале 50х началась масштабная программа по освоению целины и залежных земель. На неё уходило до 20% всех вложений СССР в сельское хозяйство и почти все новые трактора и комбайны. На целину отправляли в сезонные командировки механизаторов, а на время летних каникул — и студентов.
Благодаря этому, в первые годы целина давала от трети до половины всего производимого в СССР хлеба. В 1954 году СССР собрал 85,5 млн тонн зерна (в том числе 27,1 млн тонн на целине), а в 1960 году уже 125 млн тонн (58,7 млн тонн на целине). Проблема питания была решена!
Правда, как оказалось, ненадолго. Нарушение экологического равновесия и эрозия почв привели к появлению пыльных бурь. Из-за авралов и штурмовщины никто не озаботился высадкой полос из древесных насаждений, адаптированных к климату сортов зерновых тоже не было, поэтому в неурожайные годы на целине не могли собрать даже посевной фонд, все грандиозные вложения в инфраструктуру — дороги, зернохранилища, жилье и ремонтные базы — оказались напрасными, а зерно приходилось закупать за границей.
Ситуация усугублялась перекосами в ценообразовании. К 1989 в Испании видеомагнитофон стоил столько же, сколько 300 батонов хлеба. В Москве, продав видеомагнитофон, можно было купить 24 тыс батонов хлеба. Иными словами, в Москве хлеб стоил в 80 раз дешевле, чем в Испании, если взять за единицу для сравнения видеомагнитофон.
К этому моменту колхозники уже давно смекнули, что кормить на домашнем подворье свиней ароматным, свежеиспечённым хлебом с румяной корочкой выгоднее и проще, чем ворованным из колхоза комбикормом, купить который легально было невозможно из-за постоянного дефицита.
Расходы на импорт зерна быстро росли: если в 1967 году на закупку зерна было затрачено 50,2 тонны золота, то в 1972 году — уже 458,2 тонны.
В довершение всего СССР пережил девять сильных неурожаев (1969, 1972, 1974, 1975, 1979, 1980, 1981, 1982, 1984 гг.) один другого хуже. Всё было очень плохо в 1975, а с 1979 по 1982 неурожаи следовали один за другим. В 1981 году результат оказался настолько катастрофичным, что впервые после смерти Сталина Минстат не опубликовал данные о производстве зерна.
Плановая экономика, авралы, очковтирательство, экстенсивное развитие сельского хозяйства и нестабильные климатические условия сделали своё дело — импорт зерна в СССР достиг головокружительных значений.
Чем на это ответили коммунисты? Тем, что они умели лучше всего: агитацией. Если с экономикой и сельским хозяйством не получается, если производство зерна не растёт, значит, нужно снизить его потребление.
В ход пошли плакаты, в каждой столовой висели растяжки, о хлебе писали поэмы и снимали мультфильмы (я знаю как минимум «Слово о хлебе» 1971 и «Берегите хлеб» 1982), из каждой газеты, из каждого утюга звучали призывы беречь хлеб, под этим лозунгом проводились какие-то дурацкие конкурсы.
Насколько это снизило реальное потребление хлеба, сказать сложно, но бесследно усилия пропагандистов не пропали, это точно. Отношение к хлебу, как к чему-то особенному, прочно внедрилось в массовое сознание на уровне ценностей — без осмысления и критики, как аксиома, не требующая доказательств.
Нет у революции конца
Обеспечение населения продовольствием это, конечно, важно, но были у коммунистов дела и посерьёзнее. Например, с самого начала перед ними стоял вопрос состоятельности всей их идеологии.
Ещё в 1847 Энгельс в своей работе «Принципы коммунизма» на вопрос «Может ли революция произойти в одной какой-нибудь стране?» дал чёткий и недвусмысленный ответ: «Нет. Крупная промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них зависит от того, что происходит у другого. [..] Поэтому коммунистическая революция будет не только национальной, но произойдет одновременно во всех цивилизованных странах, то есть, по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии. [..] Она есть всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную арену.»
Вот только победила революция не в Германии и не в Англии, а в России — фактически, на периферии цивилизованного мира — и никак не хотела идти дальше.
Троцкий открыто сомневался — не поторопились ли большевики взять власть, Ленин надеялся, что «возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира.»
Сталин подвёл черту: «развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах.»
Блок в своей поэме «Двенадцать» сократил все их рассуждения до гениально лаконичного «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем».
И они начали раздувать. Как могли (а могли они очень многое), используя всю мощь пропаганды, помноженную на отсутствие иммунитета к ней у населения.
В их распоряжении была ничем не ограниченная власть — они могли строить зиккураты на главной площади ещё совсем недавно православной страны, они могли расстреливать тысячами тех, кто имел наглость им возразить, они могли переписывать историю и школьные учебники, к их услугам были поэты, писатели, художники и режиссёры, облекавшие коммунистическую идеологию в совершенные, величественные и безусловно привлекательные формы.
Человечество не знает более грандиозного по масштабу и длительности PR-проекта. Не всё получилось, как задумывалось. Разумное, доброе и вечное приживалось с трудом, люди как-то не спешили превращаться в строителей коммунизма без страха и упрёка.
Зато гонка вооружений, поддержка любой обезьяны, пытающейся сделать революцию, и противостояние со всем цивилизованным миром почти никому не казались сумасшествием. Мы делали ровно то же, что и Ким Чен Ын сейчас, разве что были больше размером и получалось у нас чуть лучше.
Максимальных же успехов пропаганде удалось достичь там, где дело касалось самых темных человеческих инстинктов — страха и ненависти. Ненавидеть «империализм» и «капитализм» слишком сложно для толпы — это абстрактные и довольно сложные понятия. Гораздо проще бояться и ненавидеть конкретных людей — «проклятых буржуев» и определённые страны. Это мы с удовольствием и делали.
СССР в конце концов не выдержал противостояния со всем миром, а заложенная им идеология — осталась, как необезвреженная мина.
Что-то со временем стёрлось и потускнело — мало кто сейчас думает о том, чтобы построить во всем мире именно коммунизм и плохо понимает, почему капиталисты — это зло. А что-то — ненависть и желание во что бы то ни стало показать всем «Кузькину мать» — осталось.
Ситуация усугубляется тем, что руководят страной и транслируют свои идеи сверху вниз не просто бывшие коммунисты, а сотрудники спецслужб с их профессиональной паранойей и любовью к теориям заговоров.
Пора на похороны
Я понимаю, почему Ельцин, бывший член ЦК КПСС, не мог даже задуматься о люстрации. Почему в 1991 нельзя было похоронить Ленина. Почему чучело Сталина всё время пытаются достать из чулана, и почему мы до сих пор находимся в плену представлений о мире, созданных 100 лет назад группой опасных безумцев. Всё понимаю.
Но из-за всего этого мы сейчас просто сублимируем давно протухшую идею коммунистического интернационала в «русский мир» и рвёмся на войну, на которую, кроме нас, никто не пришёл.
Пора с этим заканчивать. Вытаскивать из себя, как занозы, чужие и чуждые нормальной жизни стереотипы. Выбор у нас невелик: либо мы навсегда похороним их, либо они — нас.»
Фото: www.globallookpress.com