Уроки истории: «глубинный» народ жил еще во Франции в XVII веке

Интересный факт привел в своем блоге экономист и публицист Дмитрий Травин:

«Читая книги по французской истории XVII века, случайно обнаружил, откуда Владислав Сурков черпал вдохновение для своей концепции глубинного народа России, имеющего нечто вроде мистической связи с Путиным, через которого выражаются народные чаяния. «Вдохновляемый божественной благодатью, король выражает ГЛУБИННУЮ (выделено мной – ДТ) волю своих подданных, которой они, возможно, не сознают, а то и отвергают, но тем не менее это их воля, соответствующая их жизненным потребностям и благу их душ» (Ролан Мунье «Убийство Генриха IV». СПб.: Евразия, с.298). Ничего специфически русского в «глубинном народе» нет. Сурков просто воспроизвел мир далекого прошлого. Не знаю, читал ли он книгу Ролана Мунье? Вряд ли. Но Владислав Юрьевич чует главное. Он предлагает нам для осознания нашей идентичности с главой государства концепцию, распространенную четыреста лет назад. Причем не только в России, а по всей Европе (во Франции, в частности). «Глубинный народ» – не сказка. Это народ традиционного общества. За народ этот размышляют кардиналы, а правят короли. Сам народ не знает, конечно, что король выражает его глубинную волю, но жить иначе не умеет. И живет так сто лет… двести… триста… Пока вдруг не проснется и не отрубит очередному королю голову на гильотине, несмотря на вдохновляющую его божественную благодать.

***

Если этот пост разъясняет феномен «глубинного народа» в России, то один из предыдущих и не менее интересный пост Травина, названный им «Три парадокса России», посвящен тем, кто стоит «над» этим народом:

«Те, кто в советское время до хрипоты спорили на кухнях о том, что все надо менять, не приняли перемен девяностых и снова стали говорить, что все надо менять. Так появилась интеллектуальная оппозиция. Она дождалась Путина, а затем заявила, что ничего не надо менять, поскольку народ плох и ничего все равно не изменится.

Те, кто в советское время имели все, пили водку, жарили шашлыки, но ни о чем не спорили, в девяностых (так же тихо, под шашлычки, ни о чем не споря) стали сколачивать состояния. Так появился бизнес ушлых партократов, комсомольских активистов, сотрудников госбезопасности, красных директоров и внешнеторговых работников.

Но главный парадокс, конечно, состоит в том, что те, кто молча нахапал себе всего, нынче взяли на вооружение риторику неудовлетворенной интеллигенции и стали говорить, что в девяностых, оказывается, все было не так. Бабло при этом они народу не возвращают, ругают Америку, покупают там дома, хвалят Советский Союз и строят большие храмы (очевидно в память об невинно убиенном СССР)...»