Демон развития vs ангел регресса: чем вызвано всеобщее увлечение экологией

Политолог Аббас Галлямов анализирует природу всеобщего увлечения экологией и перспективах тяжелой промышленности:

«Природа и туризм вместо заводов». Судя по развернувшейся в Башкирии дискуссии именно эта идея овладела умами жителей республики. Люди уверены, что в мире достаточно желающих полюбоваться местными красотами и они способны наполнить региональный бюджет не хуже, чем это делали до сих пор промышленные гиганты. Тяжелая индустрия в регионе явно не в почете - счёт протестных инициатив против неё скоро пойдёт на десятки.

Знакомому с отечественной историей читателю настроения эти напомнят народничество XIX века и «писателей-деревенщиков» второй половины века XX. Помните распутинское «Прощание с Матёрой?» Там тоже воспевались близость к природе, простота и «неиспорченность» сельской жизни; большой же город с его консъюмеризмом, цинизмом и масштабными промышленными проектами представал источником зла.

Главной причиной активизации подобных умонастроении всегда было разочарование интеллигенции и ее отчуждение от политической системы. Именно в такие моменты она отправлялась на поиск «истинных ценностей» куда-нибудь подальше от мегаполисов и вообще цивилизации - в глубинку, в консервативную крестьянскую массу. Тому аналоги есть и на Западе, там интерес к селу тоже время от времени возрастает. В середине 60-х, например, англоязычное научное сообщество породило целый комплекс так называемых peasant studies. Причины схожи с нашими - рост протестных настроений, усиление левых, антикапиталистических тенденций, жажда возрождения извечных нравственных ценностей, экологическая тревога, поддержка процессов деколонизации «крестьянских народов» и так далее.

Предтечей всех этих культурных феноменов стала эпоха романтизма. Это было начало XIX века, европейцы тогда страшно устали от рационализма Просвещения и порождённых им глобальных проектов радикального переустройства мира. Оглохнув от грохота барабанов, ошалев от войн и революций, люди отбросили идею прогресса и воспели стихию, народный фольклор, а также наделённого природной мудростью «благородного дикаря». По призыву Руссо человек «встал на четвереньки и пополз назад к природе». Вспомните героя «Соломенной шляпки» в исполнении Михаила Козакова - то, с каким восторгом он пересказывал сочиненный им романс: «Представьте себе - лужок, коровки, коровки пасутся, и все сгребают сено, и бычок, такой, знаете ли - бык... И на лужайке молодой пастух, такой, знаете ли, молоденький-молоденький... пастушок! Очень современно!»

Обратите внимание на то, что вещал о коровках и пастушке герой Козакова не в придорожном трактире, а в роскошном дворце, окруженный родовитой французской аристократией. Такая тогда в Европе была мода - пикники, туризм, народные сказки, рассуждения о «корнях» и единстве человека с природой. После этого на протяжении вот уже двух сотен лет любой более-менее длительный период политических разочарований неизбежно сопровождается всплеском интереса к проблемам сохранения природы и исчезающего в результате безжалостного давления современности культурного наследия предков. Деяния предков и нетронутые ландшафты идут в романтическом дискурсе рука об руку. Это две разных стороны одной медали. Способ противостоять давлению современности во времени и в пространстве.

На смену разочарованию, однако, рано или поздно приходят новые мечты. Таков человек, dum spiro spero. В эти самые моменты воспевание природы и истории сменяется прославлением человека-творца и мечтами о светлом будущем. Люди вновь начинают грезить идеями переустройства мира.

В качестве примера автор предлагает вспомнить Италию конца XIX века. История сохранила очень хорошее описание настроений той эпохи. Вот фрагмент воспоминаний жившего тогда на Апеннинах журналиста и философа Владимира Жаботинского: «Среди моих товарищей-студентов я уже знал нескольких, которые с горечью и гневом протестовали против иностранного туриста, упорствовавшего в своем восприятии Италии как «музея», хранилища остатков прошлого великолепия, относившегося к новому итальянцу как если бы он был лишь элементом пейзажа: элементом, излишним и мешающим, если он пытается строить фабрики, которые портят впечатление от живописного вида древних руин».

А вот и планы тех же студентов, изложенные Жаботинским: «Придет день, и мы пошлем ко всем чертям этих туристов. Новая жизнь, фабричные трубы — вот истинная Италия; может быть, лучше сжечь все картины от Ботичелли до Леонардо, разбить все скульптуры, и на месте Колизея построить колбасную фабрику». В общем, все ровно противоположное тому, что мы наблюдаем сейчас в Башкирии: «Аэропланы прекраснее трелей неаполитанского романса, будущее лучше прошлого; Италия — страна фабрик, страна машин и электричества, она никак не выпас для прогулок мирового безделья, которое ищет в ней эстетическую забаву».

В раннем СССР подобного рода настроения тоже были в моде - примерно до 60-х. Как и в Италии рубежа XIX-XX столетий, строительство будущего в раннем Советском Союзе находилось в явном приоритете по отношению к сохранению прошлого. «Пальнем-ка пулей в Святую Русь», помните? То же и относительно природы. В отличие от доминирующего сейчас желания сохранить ее нетронутой, тогда логика была прямо противоположной - тогда девственная природа особой ценности из себя не представляла; то было время, когда ее преобразовывали. Достаточно вспомнить фильмы вроде «Сказания о Земле Сибирской», герои которого глядя поверх роскошных сибирских лесов, восхищаются встающими на горизонте трубами будущего целлюлозно-бумажного комбината: «Всего полгода назад здесь была тайга, жил зверь, и редко какой охотник заглядывал сюда, но затем пришли люди, взорвали тайгу и скоро здесь будет белое царство бумаги». Или вот что писал в 1917- пролетарский поэт Кириллов:

Слезы иссякли в очах наших, нежность убита,

Позабыли мы запах трав и весенних цветов.

Полюбили мы силу паров и мощь динамита,

Пенье сирен и движенье колес и валов...

Италию конца XIX века и СССР первой половины века XX-го объединяет одно - это были страны, устремлённые в будущее. Они в него верили, они строили новую социальность и прощались с прошлым. Еще, из того же Кириллова:

Мы во власти мятежного, страстного хмеля;

Пусть кричат нам: "Вы палачи красоты",

Во имя нашего Завтра - сожжем Рафаэля,

Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.

Ничего, даже отдаленно напоминающего подобные настроения, сейчас нет. Не только в Башкирии, по всей России. Никаких перспектив переустройства общества в более честное и справедливое люди не видят, чувство единой цели давно исчезло и непонятно, ради чего преобразовывать природу или переделывать прошлое. Сейчас у нас словно снова 60-е - когда героика человека, хозяйской поступью идущего по тайге с тем, чтобы ее вырубить и на ее месте что-нибудь построить, сменилась эстетикой лирика, поющего об этой самой тайге ночью у костра под гитару.

История циклична. Сначала ее ветры дуют в сторону заводов; затем - в сторону священных гор. Абсолютных - на все времена - ценностей не бывает. Сменится поколение, появятся новые идеи, поменяется и эстетика. Человек повесит гитару на стену, возьмёт в руки бензопилу и вновь отправится покорять природу.

«Бывает время собирать камни и время разбрасывать камни».