Владимир Мединский: «Архивы ФСБ открыты, никто не ходит и не смотрит»

О насаждении в обществе новой этики

Вопрос не в людях, которых использую в рекламе, и даже не в ценностях, а в том, какими средствами, как, насколько агрессивно эти ценности продвигаются.

Я не хочу давать моральные оценки – что такое хорошо и что такое плохо, хотя мог бы, но должность всегда сдерживает при даче каких-то резких оценок.

Другое дело, что мы видим, как эти новые этические ценности активно навязываются обществу, вне зависимости от того, готово к ним общество или нет.

Мы видим, например, как большая часть сборных по футболу… Я даже не знаю, в честь чего, как бы это сказать… В честь солидарности с прапрапрапрадедами нынешних афроамериканцев или в честь кого – встают на колено перед матчем? Вот что они этим символизируют?

Чувство исторического покаяния? Кого перед кем кается? За что?

…Монголия, большая красивая страна, я не знаю, насколько там развит футбол, но если там есть сборная национальная по футболу, я думаю, что надо потребовать, чтобы они тоже вставали перед нами на колено.

Может быть, даже на два, поскольку тот урон, который нам нанесли потомки Чингисхана исторически, он ведь колоссален, он даже не сопоставим с ущербом от рабства для современных афроамериканцев.

Я просто бы требовал этого, в конце концов. Почему нет? Тут можно далеко зайти.

……Когда мы смотрим на борьбу с последствиями рабства в США, вот это примерно то же самое, что у нас бороться с последствиями Куликовской битвы.

О сносе памятников

Зачем это делается, я не понимаю. Неужели, в современном мире настолько мало этических проблем, чтобы погружаться в эту историю, сносить памятники основателям США; но это по всему миру сейчас происходит. Для меня вообще загадка, для чего сносить памятники, вообще в принципе.

Вот памятник стоит – это уже прекрасно, даже если он установлен в честь спорной исторической фигуры.

Есть повод для нас с вами, подойти, подвести детей, сказать, вот был такой человек, тогда его считали хорошим, даже памятник ему поставили, а на самом деле он сделал то-то, то-то и то-то. И люди будут знать.

Памятник это ведь не в честь какой-то славы, это от слова «память».

…Я думаю, что это (насаждение новой этики – прим. «НИ») такой стихийный процесс. Нет такого Штаба Новой этики, расположенного где-то в Северной Вирджинии.

Нет, это стихийный процесс, но его используют.

Конечно, это оружие. Потому что любая идея, овладевшая массами, становится материальной силой, вспомним классику.

Новоэтическая идея, овладевшая массами, точно так же становится материальной силой. Достаточно овладеть какой-то долей пассионарной публики - и уже погром на улице.

Об оценке исторических личностей

Вот это очень скользкая, но очень важная тема.

Я попробую пояснить свою позицию. Она касается всех исторических оценок, не только генерала Ермолова, любого исторического деятеля.

Для того, чтобы попытаться дать максимально объективную оценку действиям той или иной исторической фигуры, есть только один способ: мы должны погрузиться в тот контекст, желательно, в его голову и тело, в те обстоятельства, в которых он жил и действовал, и только тогда мы можем понять, поступал он зло или правильно, был он вообще положительным или отрицательным героем нашей истории, и в какой степени его действия вообще могут судиться п канонам нынешнего времени.

Нравственность – это понятие временное: то, что сегодня нам кажется чудовищным, двести лет назад казалось само собой разумеющимся. А пятьсот лет назад могло казаться еще как-то иначе.

Если сегодня вы придёте в православную церковь и плюнете в икону – что с вами будет?

Максимум, на вас зашипит бабушка и вас выгонят из церкви, если будете еще ругаться и брыкаться, вызовут участкового, а если сделаете это менее демонстративно и вызывающе, на вас вообще не обратят внимания.

С Pussy Riot это было демонстративно, это была показательная порка.

И это, в общем-то, было правильно, потому что нужно было обозначить красную линию, через которую желательно не переходить.

Если бы Pussy Riot – я не беру пример с мечетями, это другая культура – что-то подобное произвели в православном храме несколько сотен лет назад, скорее всего, их бы сожгли. Хотя ведь у нас сжигали крайне редко, все-таки у нас не Европа, к этому делу у нас подходили осмотрительно.

За плевок в икону можно было без языка остаться, язык бы, нос, уши – всё бы сразу отрезали, сказали бы, иди куда-нибудь, поплюй подальше.

Это один и тот же поступок абсолютно по-разному трактуется в условиях разного времени.

То ест мораль, и нравственность, и закон, и право – это вещи временные.

То, что сегодня нам с вами кажется недопустимым, чудовищным или, наоборот, совершенно нормальным, у наших прадедов и прабабушек могло вызывать совершенно другие эмоции.

Это не значит, что они были плохие, они просто вот так жили.

Не очень правильно было бы судить о деяниях Ивана Грозного, который был малосимпатичным человеком, с нашей сегодняшней точки зрения, по сегодняшним канонам морального кодекса строителей коммунизма.

…Я могу долго рассказывать про поход Ивана Грозного на Казань.

Сепаратизм всегда происходит сегодня, не в истории.

Люди выдёргивают исторические аргументы в пользу своих сегодняшних действий.

Если это правда (речь о дне памяти жертв, павших при штурме Казани – прим. «НИ») – сейчас столько фейков… Не знаю, зачем нужен такой день памяти, для меня это загадка.

Нельзя судить, прочитав сообщение в новостной ленте. Надо выслушать аргументацию людей.

О рассекречивании архивов ФСБ

…Они все открыты. Кроме каких-нибудь секретных архивов службы внешней разведки.

Всё открыто, слушайте, никто не ходит и не смотрит.

Придёте, садитесь… Засекречено что – как у нас, как в Англии, как везде, собственно, есть данные каких-нибудь разведывательных операций, такого плана; конкретные фамилии, потому что это может отразиться на сегодняшней ситуации политической.

Вот какой-то узкий очень небольшой момент, он закрыт.

Во-первых, я об этом не знаю. …Не верю, не верю, я вообще не верю в это историю (речь о жителе Томска, Денисе Карагодине, который ведёт расследование убийства своего прадеда сотрудниками НКВД, в результате чего ему инкриминировали уголовные и административные статьи, о чём «Новые Известия» не раз писали – прим. Ред).

Вот нечем больше ФСБ заняться, как преследовать какого-нибудь любопытного товарища, который хочет чего-то получить в архиве, чего получить нельзя.

Отказали бы ему и забыли.

Какие-то архивы рассекречены. Просто там, где тайна…

Ну, давайте так, предположим, давайте про этический такой момент. Не рассекречены все архивы, связанные с массовыми репрессиями и пофамильными списками людей, которые утверждали расстрелы.

Родственники против. Родственники тех, кто подписывал приговоры. Боятся.

Неловко им, стыдно.

При этом ведь мы не говорим о том, что те, кто подписывал приговоры, через одного были извергами и садистами, нет. Они работали в системе.

Может быть, кто-то из них искренне верил, что это враги. Кто-то делал это из карьерных соображений; кто-то - потому что он конченная свинья и ему плевать на людей, а кто-то искренне верил: работа у меня такая, палач - это просто работа… А кто-то искренне верил, что он действительно борется с врагами.

Я вам более того скажу, что… А кто вам сказал, что из тех, кто тогда сидели, все были невиновными? Наверняка были и расхитители, и жулики, и прочие.

Поэтому это очень сложная тема.

Я вам просто привожу пример, почему иногда эти дела, по просьбе родственников как раз, не делают публичными, не оцифровывают и не выкладывают в публичный доступ».

Целиком запись программы «Специальный гость» с участием Владимира Мединского можно посмотреть здесь.