Не гуманизация, а рационализация: почему отпустили Голунова

Заказчики ареста Голунова по ложному обвинению не могли предположить, что его имя обгонит в рейтингах популярности Путина и Си, вместе взятых, да еще и в день, когда оба выступали на одном заседании на питерском форуме, пишет на сайте Московского Центра Карнеги его главный редактор Александр Баунов.

Это произошло не потому, что Иван Голунов – знаменитость, тем более политическая. Именно поэтому оперативники, выполняя заказ, действовали так нагло и грубо. Но именно поэтому коррумпированная государственная система получила такой общественный отпор, какого не видела никогда прежде.

Два месяца назад выпустили из-под домашнего ареста под подписку о невыезде режиссера Кирилла Серебренникова: его дело начало разваливаться в суде. Это была большая радость, но не каждый легко сможет сравнить себя с известным режиссером, которого пытались обвинить в растрате государственных средств.

Иван совсем другое дело. Он рутинно, честно и профессионально делал свою работу, был известен среди коллег, но не был участником тусовок и партий. Именно поэтому каждый смог легко увидеть себя на его месте: почувствовать абсолютную незащищенность обычного человека, который просто делает свое дело, перед полицейской машиной, если она захочет раздавить, поскольку все понимают: тот, кто добросовестно и спокойно делает свою работу, не обязательно журналистскую, может задеть чьи-то интересы и вызвать чье-то желание отомстить: честный чиновник, честный летчик, честный инженер АЭС, честный таможенник или полицейский.

За 15 лет нашего личного общения Иван ни разу не говорил о Путине, режиме, демократии и других отвлеченных для него материях, зато интересовался теми темными сторонами русской жизни, которые нелегко лечатся изменением политики и с которыми придется иметь дело при любом режиме. Если бы в России вдруг наступила демократия, он, скорее всего, писал бы о тех же, вечно сопровождающих русскую жизнь вещах, которые не уходят сами по себе. И поэтому тоже все так сплотились ради его спасения. Не каждый чувствует себя оппозиционером, но каждый имеет основания быть недовольным этими темными сторонами русской жизни.

Насколько Голунов не попадает в партийные стереотипы, видно по тому, что весь день ареста и суда он провел в футболке с надписью «Редакция требует крови», из тех, что RT изготовила и рассылала своим недругам и друзьям. Классический либерал-антипутинец такую никогда бы не надел из самых высоких соображений, но тут их нет. Зато и заступились за него не только критики режима, но и некоторые апологеты, вроде Симоньян или Скабеевой. В конце концов, с ними или их друзьями могут поступить так же. Его работа оказалась близкой не только антипутинской партии, потому что это работа не по свержению режима, а по исправлению России.

Протест, вызванный арестом Ивана Голунова, шире и одновременно конкретнее, чем протест против Путина. Это протест против беззащитности, которую чувствует здесь каждый от режиссера и бизнесмена до журналиста и среднеазиатского гастарбайтера перед полицией и спецслужбами, способными выдвинуть ложное обвинение и нарушить все законные процедуры задержания, как это было в случае с Иваном. Только сейчас, когда он вышел на свободу, протест, возможно, будет размываться и делиться на фракции, до следующего большого повода.

Но вот что изменилось. Теперь уже не только «редакция», но и общество требует крови – тех, кто выдвинул ложное обвинение и проводил арест. И, разумеется, заказчиков. Общество не желает ограничиваться обороной, оно хочет перейти в контратаку.

То, что произошло, стало отличной школой гражданского действия для нового поколения, которое не успело поучаствовать в протестах 2011–2012 годов. Студенты выходили и фотографировались с плакатом «Я/Мы Иван Голунов», потому что это задиристо и весело, и вдруг увидели, что это работает.

В последнее время создается впечатление, что система стала гибче, уступчивей, когда дело идет о недовольстве не профессиональных критиков, а настоящих больших групп. Отпущен Иван Голунов, а до этого Кирилла Серебренникова выпустили из-под домашнего ареста под подписку, а Майкла Калви – из тюрьмы под домашний арест, в Чечне по УДО из-под наркотической статьи освободили Оюба Титиева, в Екатеринбурге остановили строительство собора. И только прямой враг спецслужб Юрий Дмитриев вернулся в заключение, но если бы Петрозаводск здесь повел себя как Екатеринбург, и тут могло быть иначе.

В деле Голунова российская власть проявила себя разной – от сдержанного, но своевременно выступившего Собянина до уклончивого Пескова и решительной, хоть и не самой быстрой Валентины Матвиенко. Правящая группа не скована цементом полного единомыслия и тотальной дисциплины, скорее она движется в обратном направлении. А если так, одни ее представители совсем не обязательно готовы брать на себя грехи других в отсутствие прямой и однозначной команды с самого верха.

Российский режим с самого начала не слишком сплочен, это власть вынужденных союзников и случайных попутчиков. Он не является продуктом ожесточенного политического противостояния, победы одной части общества над другой, каким был ранний СССР. В отличие от него политический режим России – не власть победителей над побежденными. Но многие хотели бы видеть его таким. Случай Голунова – тот, где поторопившийся встать на сторону системы встал на сторону ее части, и, судя по реакции самой системы, — во вред целому.

Российскому политическому режиму в 2024 году предстоит попытка сохраниться при передаче власти в не лучших экономических условиях и при не самых довольных гражданах. Более дальновидным его представителям непонятно, зачем отчуждать от себя, превращать в противников или злорадных наблюдателей целые влиятельные группы: деятелей культуры и искусства и их аудиторию – в случае с Серебренниковым; журналистов и их читателей – в случае с Голуновым; жителей Екатеринбурга – в случае с храмом.

Это не гуманизация, а рационализация системы, которая стала осознавать трудности и не хочет лишних издержек. Пока это рационализация бессистемная и хаотичная, но рациональное обычно еще и гуманней.