Не конец истории: объявление о смерти либерализма знаменует начало его возрождения

Президент России, похоронивший либерализм вслед за десятками других политических деятелей и мыслителей, невольно срифмовал конец либерального уклада с 30-летием объявления его окончательной победы Фрэнсисом Фукуямой летом 1989 года в знаменитой статье «Конец истории?» - пишет на сайте Московского Центра Карнеги журналист Андрей Колесников.

Конец истории только в XX веке отмечался несколько раз с большим или меньшим количеством жертв. Но Запад, который «закатывается» со времен Освальда Шпенглера и все никак не закатится, всякий раз выходя из нового кризиса обновленным – в 1945 году, в 1968-м, в 1989-м, когда обвалилась коммунистическая система.

Нельзя не отметить, что всю свою последующую карьеру бывший работник Госдепартамента США Фукуяма был вынужден оправдываться за свой заголовок, напоминая, что в его статье после «Конца истории» стоял вопросительный знак, чего нельзя сказать о «Закате Европы» – Шпенглер был не из сомневающихся.

Да и речь у него все-таки шла не о конце истории как таковом – в том же 1989-м много чего происходило архаичного и варварского, от событий на площади Тяньаньмэнь до фетвы в адрес Салмана Рушди, – а о конце коммунистической системы. Больше того, его труд можно назвать пророческим: ведь тогда ещё не начался шквал бархатных революций почти во всех странах Восточной Европы, не рухнула Берлинская стена, не протянулась многокилометровая «балтийская цепь», символическим образом покончившая с советским периодом в странах Балтии, не была дана жесткая политическая оценка пакту Молотова – Риббентропа и вводу советских войск в Афганистан. То есть все, что потом наглядно подтверждало правоту Фукуямы.

Либеральная демократия, по Фукуяме, победила коммунизм и фашизм, стала конечной точкой идеологического развития человечества и, говоря сегодняшним языком, лучшей из управленческих практик. В 1989-м Фукуяма утверждал, что либерализм победил в сфере сознания, но ему еще далеко до победы в материальном мире, хотя скорее ход последующих событий показал обратную зависимость. Спустя почти три десятилетия он признавался, что превращение мира в условную «Данию» оказалось процессом гораздо более сложным, чем он предполагал, а либеральная демократия иногда способна приходить в упадок, или вообще возможно реверсивное развитие.

Фукуяма не ошибся, поскольку свобода - лучше, чем несвобода, свободный рынок эффективнее государственного капитализма, буржуазная эволюция лучше, чем происходящая на наших глазах неоконсервативная революция. Просто нет у либеральной эволюции конца, не говоря уже о том, что естественными элементами истории являются серьезные отклонения от нормативных моделей. Скорее можно вести речь не о конце истории, а о «концах истории», коррекции в развитии.

Если оценивать сегодняшний день с позиций «антиконца истории», можно согласиться с другим философом, Иваном Крастевым в том, что идеология западного универсализма потерпела двойное поражение: ставятся под сомнение ценности 1968 года: права человека и права меньшинств (ибо на сцену вышло его величество большинство – когда-то молчаливое) и идеи 1989-го – слияния наций в либеральных посткоммунистических универсалистских объятиях (политическая демократия и либеральная глобалистская рыночная экономика).

Катастрофа 9/11 объявила новую эпоху – период гибридной войны проигравших от конца истории с победителями образца 1989 года, зацикленными на своем евроатлантизме и не замечавшими весь остальной мир.

Нациям, временно попавшим под влияние Запада и в 1989 году обретшим свою идентичность именно как западную, надоело жить в мире, который они вдруг оценили как чужой и имитационный. Началась эра вставания с колен, понимания всего посткоммунистического периода как унизительного для национального самосознания и поисков новой, «подлинно» традиционалистской идентичности.

Фукуямовский «последний человек», расслабленно вкушавший плоды глобализации и либерализации, оказался неспособным не то что справиться с вызовами национализма, традиционализма, консерватизма, а просто заметить их. Именно потому, что считал себя «последним», венцом «конца истории». А между тем в той самой статье 1989 года Фукуяма, надо отдать ему должное, предупреждал о двух рисках для триумфального шествия либерализма – национализме и религии.

В «Идентичности» профессор попытался разобраться с природой популизма: «Современные либеральные демократии не смогли полностью решить проблему thymos. Thymos – это та часть души, которая взыскует признания достоинства; isothymia – это желание быть уважаемым на равной основе с другими людьми; а megalothymia – это стремление к признанию своего превосходства над другими».

Целые нации, продолжает Фукуяма, попали в ловушку isothymia – они не чувствовали себя равными тем нациям и институтам, которые установили правила либеральной демократии. Megalothymia – это такая штука, от которой невозможно избавить, но ее можно сдерживать.

Однако нации, которые чувствуют себя униженными, начинают искать свою идентичность в «мегалотимических» лидерах, которые канализируют массовую обиду, ресентимент. Появляются Цезарь, Гитлер, Перон, ну, и в наших обстоятельствах – например, Трамп. И тогда торжествует политика идентичности. Она – самая эффективная. С ее помощью берут власть.

Но так ли все ужасно и безысходно? Изжила ли себя окончательно либеральная идея, как провозгласил Путин.

Приравнивание либерализма и модернизации к европеизации или – шире – вестернизации – вот что неизменно оставалось и остается в центре многолетних дебатов, в том числе обострившихся сегодня. Вестернизация, капитализм западного типа провалились – тезис не нов, но звучит-то как новый.

Однако, во-первых, капитализм не раз с 1945 года переживал серьезные кризисы, причем не только экономические и не столько политические, сколько социокультурные – кульминацией стал 1968 год. Всякий раз он выживал: казавшаяся ригидной конструкция западной демократии и буржуазных ценностей великолепным образом переварила контркультуру 1960-х и, обуржуазив ее, продолжила движение к другой точке своей эволюции – тому самому 1989 году. И если буржуазная цивилизация уже справилась с тем, чтобы инкорпорировать левые ценности, то и теперь она сможет стерилизовать правопопулистскую волну.

Во-вторых, если сильно упрощать, речь идет о вечном противостоянии «столбовой дороги цивилизации» и особого пути (от русской «духовности» до исламского фундаментализма). Исторические примеры показывают, что особый путь, как правило, заканчивается массовыми убийствами и гулагами разных оттенков красно-коричневого и черного, а конструкции вечно загнивающего, но не обрушивающегося до основанья западного универсализма, отличаются высокой степенью гуманности и рациональности.

То есть на выходе речь идет о простой дихотомии: варварски подавляющих режимах или открыто гуманных. И в этом смысле, сугубо с человеческой точки зрения, в обществах и государствах фукуямовского «конца истории» как-то приятнее, сытнее и вольготнее жить.

Если признать, что наша цель – не коммунизм, наверное, фукуямовское целеполагание весьма осмысленно. Хотя, естественно, на этом пути возникают многочисленные препятствия.

Нынешний российский политический режим отказывает либерализму в праве на существование. Причем во внутренней политике это становится основой практических действий. У каждого, повторимся, свой благостный «конец истории», и для путинского режима он состоялся в 2014 году в момент присоединения Крыма. Но, как либерализм продолжил свою непростую эволюцию после 1989-го, так и политическая система, целеполагание которой свелось к «строительству светлого прошлого», испытывает некоторые трудности, вступая в эпоху «постконца истории».

Опыт показывает, что слишком звонкое объявление о кончине социально-политического явления (в нашем случае – либерализма) как правило, знаменует начало его возрождения.