Синдром крепостного: что у нас осталось от рабства

"Я бы не делил отдельно советского и российского человека, - пишет основатель проекта "Толкователь" и телеграм-канала "Красный Сион" Павел Пряников. - Советский человек - суть производное от дореволюционного российского. Всё плохое в советском от того, что с ним слишком быстро провели модернизацию, вырвав его из крестьянской общины и отправив жить в чужой, враждебный город. И хорошее - тоже из той общины. А у сетевой интеллигенции прям проповедь академика Лысенко: из любого биологического организма можно за короткий срок "воспитать" новый вид. Т.е. советским селекционерам надо вручать Нобелевскую премию по биологии, что за 1-3 поколения воспитали новый вид человека. Но нет, такого не бывает. Советский человек - продолжение дореволюционного.

Как известно, до революции 80% населения составляли крестьяне. Ещё 10% полукрестьяне - рабочие и мещане, у которых наряду с городским заработком был ещё побочный и сельский. Грубо говоря, муж работал на заводе, а жена содержала корову, огород и сад. Даже в Москве до 1960-х где-нибудь в Лианозово или Тёплом Стане люди вели такой образ жизни.И вот ошибка сетевой интеллигенции выводить образ эталонного дореволюционного русского из оставшихся 10% населения. А именно они в наибольшей степени были выбиты Революцией, Гражданской и репрессиями. И преобладающим типом стал - крестьянский. Ну или посадский (человек в переходе из крестьянина в горожанина).

Какие основные черты русского крестьянина, которые являются преобладающими и у нынешнего российского человека?

1)Уравниловка. 400-500 лет жизни в крестьянской общине наложили отпечаток на менталитет россиянина. Отсутствие частной собственности на землю, круговая порука, общинные работы. Община избавлялась от "слишком умных и деловитых" ("кулак-мироед" представлялся большей опасностью, чем помещик; мироеда жгли, заставляли уходить на выселки, сами они уезжали из деревни по столыпинской реформе). И от самых "глупых и девиантных" - сдавали в рекруты, изгоняли из общины.

2)Низкий уровень доверия отличает эталонного россиянина. Но это - к чужим. К семье, к ближнему кругу у россиянина вполне нормальный уровень доверия. Таковым он был и у общинного крестьянина. Подчас за всю жизнь крестьянин не видел и десятка чужих людей. Весь круг его общения вне общины - священник, помещик, урядник, изредка чиновник из города. Врач и учитель, появившийся в конце 19 века, уже вызывал настороженность. Врача могли избить и убить, считая, что он напускает холеру и голод.

Остальные чужаки вызывали закономерное подозрение. В глухой деревне это был потенциальный разбойник, цыган-конокрад или шайка дезертиров. От чужого крестьянин почти никогда ничего хорошего не видел.

3)Жизнь без государства (и без города). Хозяйство крестьянина было натуральным или полунатуральным, в город (правильнее взять его в кавычки, для большинство это был уездный "город" с полусельским образом жизни; но там была ярмарка и рынок) почти не отлучался. Государство для крестьянина выражалось в отдаче сыновей в армию и вере в царя. Больше ни плохого, ни хорошего от государства он не видел. Какая-то волокита шла через помещика - он и был их властью, или через сельского старосту. Суды были свои же, сельские.Отсюда и сегодня у среднего россиянина доверие только к президенту (царю), все остальные институты (СМИ, парламент, суды и пр.) пользуются тотальным недоверием.

4)Неспособность к регулярному труду. Исходит из сельского графика: 5 месяцев адской работы (май-сентябрь), 7 месяцев лежания на печи. Достаток крестьянина выражался не в материальном благополучии (частной собственности на землю всё равно нет), а в уменьшении ломовой работы.

Можно и ещё написать с десяток пунктов. На этом пока остановимся".

"Я тут как-то считал процент, в великороссийских губерниях. Сибирь не добавил, лень. Астраханскую, там к примеру много инородцев. Плюс казаков много, их так же не считал, но в целом картина понятна на. 1897 год, перепись.91,2% крестьян", - комментирует Игорь Мышалов.

"Четвёртый пункт в точку, - пишет Александр Игнатьев. - Стоит обратить внимание на противоположность германскому лютеранству , когда каждодневный труд есть добродетель от Всевышнего".

Vadim Boic считает, что вина советской власти в том, что она законсервировала архаическую ментальность: "Просто при СССР люди, обладающие этими качествами, получили основания считать, что этот образ мышления не просто нормален, но вообще единственно допустим. Вряд ли ярославские ломовые извозчики в 1900-е годы в Петербурге считали что те же врачи или учителя обязаны обладать тем же общинным сознанием. Поэтому при булкохрузме из их детей получались студенты и разночинцы, а в СССР - гопники и жлобье".

Ольга Монастырева пишет, что полукрестьянское сознание и сегодня свойственно многим городским жителям: "Бабка работала на хлебозаводе, дед воевал, потом был стекольщиком и плотником, но живя практически в центре Вологды в квартире в сталинке на первом этаже, как мать рассказывала, в подполе всегда держали хряка, кур, где-то сажали картошку и тоже там хранили, было множество банок со всякими варениями-солениями, а под окном в палисаднике малина росла, даже я еще успела той малины пощипать, а когда земли под дачи стало возможно получить, все свободное время проводили там, на трёх сотках, и мать и сестра ее к даче относились очень ответственно, даже самоотверженно, и не могли понять, что себестоимость той картошки космическая, даже если не учитывать собственные трудозатраты. О том, чтобы продать дачи, и слышать не хотят."

"Что до самого понятия советского человека, то все очень просто: его никто конечно не выращивал специально, русских людей освободили от русских национальных традиций и включили в новые ритуалы, которые внешне напоминали нам ритуалы старые по форме, но имели уже совсем иное содержание, - считает Константин Синюшин. - При этом, русские люди доказали свою высокую адаптивность, выраженную по разному: большинство при внешней лояльности уходило в мир семьи или банды, меньшинство старалось выслужиться и так повысить свой статус личный за счет окружающих.

Из первого произошел обычный человек, из второго человек - коммунист. А в круг внешней лояльности входило обязательное для всех из нас на словах ругать врагов партии и правительства. Это совсем не отражало реальной вражды, за исключением подвергнутых специальным манипуляциям людей из второго типа активистов. Плюс важный вывод, который мы сделали из самой советской власти: как бы не было плохо, перемены скорее всего несут риск большей беды и это тоже вполне работает сегодня.

А теперь вернемся к крестьянам: у них были проблемы не совсем те. Они объективно хотели с одной стороны своей земли иначе никогда бы не случилась революция и развал фронта - это идет в полный разрез с демонизацией общины, но с другой стороны, община имела объективные преимущества, вот например внутри нее крестьяне сами умели решать почти все свои вопросы местные, включая социальные и это как раз и утрачено сейчас полностью. Беду представляли крестьяне из общинных правил деревенских вышедшие и не прикаянные в городе к правилам городским, они и дали собственно всех деклассированный революционный элемент рабочей среды.

В кадровых рабочих рядах, воспитанных долгое время, ничего не наблюдалось подобного, из них кстати и случились потом и немногие приличные революционеры, пока их не вытеснили активисты. Посмотрите биографии последних известных и вы там не найдете историй про кадровую рабочую карьеру никогда. А уж про деклассированную интеллигенцию это новая тема..."

Сто лет назад о "хтони", с которой с к своему ужасу лицом к лицу столкнулись в годы революции образованные слои населения, писал Иван Бунин в своих "Окаянных днях". Помните, почти общеизвестное сегодня? - "Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка - и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток: "Вставай, подымайся, рабочай народ!"

Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские. Римляне ставили на лица своих каторжников клейма. На эти лица ничего не надо ставить, и без всякого клейма все видно".

Но можно привести и менее известные воспоминания художника Константина Коровина о своих буднях в первые годы советской власти: "Я спросил одного умного комиссара: "А кто такой буржуй, по-вашему?" Он ответил: "Кто чисто одет"...

Один взволнованный человек говорил мне, что надо все уничтожить и все сжечь. А потом все построить заново.

- Как, - спросил я, - и дома все сжечь?

- Конечно, и дома.

- А где же вы будете жить, пока построят новые?

- В земле, - ответил он без запинки...

Странно тоже, что в бунте бунтующие были враждебны ко всему, а особенно к хозяину, купцу, барину, и в то же время сами тут же торговали и хотели походить на хозяина, купца и одеться барином...

Один коммунист, Иван из совхоза, увидел у меня маленькую коробочку жестяную из-под кнопок. Она была покрыта желтым лаком, блестела. Он взял ее в руки и сказал:

- А все вы и посейчас лучше нашего живете.

- Но почему? - спросил я. - Ты видишь, Иван, я тоже овес ем толченый, как лошадь. Ни соли, ни сахару нет. Чем же лучше?

- Да вот, вишь, у вас коробочка-то какая.

- Хочешь, возьми, я тебе подарю.

Он, ничего не говоря, схватил коробочку и понес показывать жене".

"Системно все сохраняется. Тонкая прослойка и хтонь. Ну, по большому счету. Ничего особенно не изменилось, к сожалению. Советы успели дать массам образование, но культурные коды так быстро не открываются. Им нужно больше времени", - комментирует Эля Джикирба.

"Потихоньку россияне осваиваются в городе. Уже поняли ценность денег, передвижения, личной свободы. Думаю, начало 2020-х станет переломным", - даёт более оптимистичный прогноз Павел Пряников.