Неподсудны? Почему остаются безнаказанными правители, совершившие преступление

Коронавирус дарит еще одну возможность – поговорить об ответственности первых государственных лиц. Об их ответственности за решения, приведшие к преступлениям, многочисленным смертям, к активации самоубийственных или просто неправильных политических тенденций.

Михаил Берг

Понятно, что Россия здесь плохой образец: это несмотря на то, что ее история богата примерами убийств первых лиц, переворотами, покушениями, заговорами. Или как в случае со Сталиным – посмертным осуждением, демонстративным выносом тела из Мавзолея (символическим лишением права на вечную жизнь), обратным переименованием многочисленных городов, колхозов и заводов. Это все несудебные решения, и даже когда, как в расстреле царской семьи, за наказанием маячит Кровавое воскресенье и то, что именуется политическими ошибками, самого суда, как, скажем, над английским королем Карлом I, российская история не знает.

После смерти политического лидера преемник может побушевать, но это все политическая буря в стакане воды, не обладающая потенцией на кардинальные изменения политической культуры, кроме разве того, что после смерти вождя все поменяет на какое-то время цвет с белого на черный, а потом вернется к обычной черно-серой гамме, никакого иного урока нет.

Казалось бы, в американской истории все иначе и, одновременно, похоже. Есть убийства президентов, политических лидеров, но есть и попытки наказать первых лиц через суд: это, конечно, истории вокруг трех импичментов, один из которых безрезультатно завершился пару месяцев назад.

Но на самом деле сама идея политической ответственности в американском обществе почти столь же не проработана: в обратной исторической перспективе о преступлениях бывших и настоящих президентов говорят, но по большому счету они остаются неподсудны.

Скажем, много говорили об ответственности Буша-младшего за обман с поводом войны против Ирака, а эта война стоила сотен тысяч жизней и неутешительных политических последствий вроде создания ИГИЛ (еще одна цепочка преступлений: ведь ИГИЛ – это была реакция на смену под нажимом американцев правящей конфессии - американцы вместе с Саддамом свергли суннитов, заменив их шиитами, после чего сунниты, из которых состоял, в основном, офицерский и генеральский корпус иракской армии, подняли восстание под религиозным знаменем).

Но об ответственности Буша можно было рассуждать только в риторическом смысле, и Обама, к которому обращались с призывами провести суд на Бушем, ответил с полной отчетливостью: даже если преступления первого лица очевидны (как они очевидны в случае Буша), вводить в политическую практику суд над первым лицом слишком опасно: тогда политический лидер, резонно опасающийся возмездия после отставки, будет не столько осторожен при принятия политических решений, сколько придумывать поводы остаться у власти вечно.

Иначе говоря, появляется вилка: с одной стороны, политическая безнаказанность первого лица, что чревато распространением зоны безнаказанности глубже в юридическую, правовую систему общества, с другой – создание условий для крушения такой важной линии политической устойчивости, как добровольная и периодическая смена власти на выборах.

Тому, что на самом деле сторонники и первой, и второй политической развилки в обществе остались, свидетельство и политическая борьба вокруг Трампа. Его отказ от многих и, казалось бы, рутинных правил политического поведения, что оборачивается многочисленными обвинениями во лжи, вызывает не просто противодействие политических оппонентов, но и постоянно всплывающую тему суда над ним. Несмотря на то, что импичмент не привел к отрешению Трампа от власти, примеры действий, за которые его можно было бы призвать к ответственности (сейчас или после конца его президентского срока) только множатся и сортируются.

Тот же коронавирус лишь длит список: полтора месяца Трамп пытался делать вид, что тему коронавируса раздувают его оппоненты-демократы, а на самом деле это ерунда типа сезонного гриппа. В результате Америка упустила время для подготовки, до сих пор не хватает масок, защитных средств, ИВЛ, больничных коек и прочего, само тестирование запущено с огромным опозданием, как и поиск лекарств и вакцины, и пандемия развилась сильнее, чем во многих странах, что обернулось тысячами уже умерших от инфекции и, возможно, сотнями тысяч в ближайшем будущем.

Вопрос о политической ответственности, безусловно, встанет, тем более, что Трамп продолжает множить поводы: скажем, рекламирует лекарство от коронавируса с не доказанными свойствами, но от фирмы, в которой заинтересован как сам Трамп (у него в этой фирме акции), так и его ближайшее окружение, обладающее в ней чем-то вроде контрольного пакета.

То есть случай Трампа, безусловно, ставит американскую систему перед развилкой: подвергать ли суду президента, совершившего (возможно, совершившего, пока не доказано) уголовные и преступления, или этот суд будет в очередной раз похерен, как опасный для политической системы прецедент с преследованием первого политического лица после окончания его полномочий? Для политической системы это огромный стресс, который чреват чередой последствий и практически трансформацией общества, делающей его более неустойчивым. Понятно, что само избрание Трампа – свидетельство сбоя в политической системе, демократические традиции которой не уберегли ее от избрания совершенно (или мало – мнение оппонентов) неподготовленного лица.

Любая политическая система испытывает нагрузку от преступлений (предполагаемых, конечно, пока они не доказаны судом, но они слишком часто остаются не доказанными) первых государственных лиц. Но эта недоказанность и, одновременно, присутствие в политической памяти есть дополнительная нагрузка, как, не знаю, песок или даже камни в топливной системе. В анамнезе многочисленные войны, объявляемые или начинаемые с подстроенным поводом, различные виды подавления попыток революций в своей или чужой стране, подавление движений за гражданские права, жестокое пресечение попыток политического террора, когда число жертв этого подавления в десятки, если не в сотни раз превышает число потенциальных жертв от самого теракта (реального или мнимого).

Все это способствует неустойчивости общества, умножению тягостных ощущений его несправедливости и ошибочности развития, нарастанию гражданской солидарности вокруг желания не дожидаться мало возможного судебного финала, а убивать первых лиц, как это делали русские народовольцы и эсеры, хотя положительное влияние подобных стратегий сомнительно, что русская постреволюционная история продемонстрировала.

Но вопрос: убивать или не убивать, судить или не судить первых лиц – остается в политическом сознании как дискуссионный, в сформулированном, обсуждаемом или юридически и политически неоформленном виде.

Тот же пример Трампа с его диктаторскими, авторитарными замашками - дополнительное свидетельство:никакая демократия не застрахована от поворота к диктатуре, а лекарство от появления авторитарных или тоталитарных поворотом сюжета в, казалось бы, устойчивом демократическом тренде ищется еще с большим трудом, нежели вакцина от коронавируса.