Правеж и поджар: как Иван Грозный лютовал в Новгороде

Сергей Баймухаметов

Публицист Алексей Широпаев в статье «Мы живем в государстве, созданном Иваном Грозным» («НИ», 26 октября 2018) утверждает, что именно этот царь заложил модель имперской пирамиды с ее жестокостью к человеку, и выводит все происходящее в России из той эпохи. Несколько раз он упоминает Новгород, считая уничтожение его вольностей сутью цивилизационного конфликта: с одной стороны — демократический город, с другой — система, основанная на восточном деспотизме и антизападничестве.

Будучи полностью согласен с общими тезисами и выводами Алексея Широпаева, остановлюсь подробней на истории новгородско-московского противостояния, на его завершающей стадии, которой сегодня без малого 550 лет.

В 1471 году великий князь Иван III разбил новгородские войска на Шелони и покорил Новгород.

В 1478 году, 540 лет назад, начался второй карательных поход. Иван III окончательно лишил Новгород вольностей, упразднил вече и вывез вечевой колокол в Москву.

Тем не менее, будучи отныне зависимым от Москвы, древний город продолжал жить своей жизнью. Так продолжалось еще 100 лет.

Через 100 лет, 2 января 1570 года, передовой отряд уже царя Ивана Грозного окружил Новгород. Чтобы ни один человек не ушел. Из окрестных монастырей свезли 500 игуменов и монахов; заковали в цепи и поставили на правёж — каждый день били палками.

Иван Грозный, въехав в город, велел тех игуменов и монахов забить до смерти и развезти по их монастырям для погребения.

На третий день он приказал разграбить казну и двор Пимена, архиепископа Новгородского, а самого архиепископа посадить под стражу.

Затем устроил многодневный суд над горожанами, пытая их огнем и другими смертными муками. Летописец говорит — «поджаром». Что это – объясняет туманно: "некоею составною мудростью огненною".

В течение пяти недель «лучших людей» — новгородских бояр, их жен, детей пытали и топили в Волхове.

«Иван приказал привести к себе в Городище тех новгородцев, которые до его прибытия были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские, выборные городские и приказные люди и знатнейшие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Собравши всю эту толпу перед собою, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать "неисповедимыми", как говорит современник, муками, между прочим, поджигать их каким-то изобретенным им составом, который у него назывался поджар… Потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко везти вслед за собою в Новгород, волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с моста. За ними везли их жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые всплывали… В народе до сих пор осталось предание, что Иван Грозный запрудил убитыми новгородцами Волхов и с тех пор, как бы в память этого события, от обилия пролитой тогда человеческой крови, река никогда не замерзает около моста, как бы ни были велики морозы». (Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей)

После чего царь Иван велел грабить окрестные монастыри, сжигать хлеб в скирдах и в зерне, резать весь скот. Затем пошел по Новгороду, приказав громить купеческие лавки, дворы и хоромы, выбивать окна, двери в домах, уничтожать домашние запасы и все достояние жителей. Затем послал отряды по селам, деревням и боярским усадьбам — разорять, жечь хлеб, истреблять скот и домашнюю птицу.

Через шесть недель пыток, казней, грабежей царь собрал оставшихся новгородцев и сказал: «Жители Великого Новгорода!.. Молите господа бога, пречистую его матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве… А судит бог изменнику владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках; вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно».

С тем и уехал в Псков. Там жителей выгнали на улицы, они падали на колени перед царем, держа в руках хлеб и соль. Но лютых казней не было — царь лишь велел разграбить город, вместе с монастырской и церковной казной.

Поводом для казни Великого Новгорода стала, по всей видимости, обыкновенная провокация, современным языком — подброс сфабрикованного компромата. (Точного подтверждения, что была провокация, нет, но все шито белыми нитками.) К царю Ивану в Москву приехал некто и сказал, что новгородцы хотят перейти в подданство польского короля, написали ему грамоту и спрятали ее в Софийском соборе за образом богоматери. Более потаенного места, конечно, не нашли. И почему спрятали? Если написали — надо отправлять адресату.

Иван послал в Новгород верного человека, тот полез за божницу, а грамота там лежит, его дожидается. Чин чином, подписанная архиепископом Пименом и другими «лучшими людьми». Представьте, сколько дней добирался доносчик из Новгорода до Москвы. Потом царский тайный посланник ехал из Москвы в Новгород. И все это время «грамота» лежала там, за божницей. Повторю: если уж написали, то почему не отправили? Такую бумагу почти на виду хранить — все равно что смертный приговор самим себе подписать.

Иван поднял армию и двинулся в поход.

Вернувшись из него, устроил судилище уже над московскими боярами и дьяками, обвинив их в сговоре с новгородцами с целью предаться Литве, его убить, а на трон посадить князя Владимира Андреевича Старицкого. По этому делу казнили князя Оболенского-Серебряного, Висковатого, Фуникова, Очин-Плещеева, Ивана Воронцова и многих других. А вместе с ними — самых верных опричников — Вяземского и Басманова. Князь Афанасий Вяземский умер под пытками (наверно, если б знал, в чем признаваться — признался бы), а Алексея Басманова убил его сын Федор — по приказу царя Ивана.

Уж им-то, Басманову и Вяземскому, даром не нужны были Новгород или Литва. Это Курбский мог бежать в Литву — он воевода, а не опричник. А Басманову и Вяземскому никуда от Ивана не деться, шаг в сторону ступить нельзя — столько на них крови и злодейств. И потому можно предполагать с большой долей вероятности, что все это — плод параноидального сознания царя Ивана, кровавого маньяка. Современные наркоманы говорят: «Сидит на измене». Или: «Попал под измену». То есть докурился-докололся до того, что в каждом слове близких подозревает заговор против себя.

Царь Иван и был в известном смысле наркоманом. Наркоманом беспредельной власти. Прибавьте тяжелое детство, когда он рос, заброшенный всеми, с ненавистью глядя на бесчинства бояр. Точно так же впоследствии царь Петр жил в ненависти к боярам, вынесенной с детства, с кровавых сцен стрелецкого бунта, когда на его глазах растерзали дядю, Ивана Нарышкина.

Прибавьте очевидную болезнь — параноидальную шизофрению. Вроде бы все понятно и объяснимо. Только надо еще учесть, что речь идет о Новгороде.

Господин Великий Новгород — особый город на Руси. С особой судьбой и историей, поперечный всему, что производила на Руси власть.

Это было государство с отработанной системой демократической власти. Вече — посадник — тысяцкие — сотские — старосты улиц. Все учтено — от жизни улицы и квартала во главе со старостой и сотским до общегосударственной власти. Князь — отдельно. Он — всего лишь наемный начальник наемной дружины. Для защиты от внешних врагов. С князем заключался договор, где прописывались права и обязанности сторон. Князь, кстати, не имел права владеть какой-либо собственностью на территории государства. Ни землей, ни людьми.

Кто знает, как бы дальше развивалось устройство Новгорода. Возможно, вскоре от вече перешли бы к тайному голосованию — к урнам, к бюллетеням. Из бересты. Я не шучу. А если шучу, то чуть-чуть. Только чтобы подчеркнуть — мы мало знаем о том, что Новгород в то время был городом едва ли не повсеместной грамотности. Жизнь — ремесло и торговля, а значит - бухгалтерия, учет.

В Новгороде с 1228 по 1462 год было возведено не менее 150 церквей. Москва о таком строительстве и не мечтала. Подобное мог себе позволить только очень богатый купеческий, ремесленный город. В Новгороде и его младшем брате Пскове дороги и торговые площади мостили бревнами. Страшно сказать — в Новгороде тогда работал водопровод. Москва о нем и не слышала. Узнала через века.

Новгород входил в Ганзейский союз городов. Это удивительное образование. Ганза существовала четыре века, объединяла 70 городов Северо-Западной Европы. Пусть со временем и Ганза не устояла перед централизацией государственной власти, но она заложила многие основы нынешнего европейского миропорядка. Новгород был еще не полноправным членом союза, исключался, затем снова восстанавливался. Но тем не менее — вовлечен, участвовал в европейской жизни европейской торговой организации.

Один из читателей моих книг, предприниматель средней руки, давно еще спросил меня: «А как ты думаешь, мог удержаться этот средневековый русский оффшорчик в Новгороде?»

Не мог. Ход нашей истории таков, что никак не мог. Централизация власти в Средневековье объективна. Что для Руси, что для Европы. Взять ту же Германию или Италию с их вольными городами-республиками.

Но отличие — как земли от неба.

В Италии и Германии единое централизованное государство складывалось из многих вольных городов. А Новгород на Руси — один-единственный, с особым устройством. И он один противостоял уже сложившемуся централизованному государству. Новгород для всех — почти чужой. Подобен зерну между громадных каменных жерновов.

Пойти на политический союз с Западом, чтобы полностью оторваться от Руси, он не мог, потому что народ православный. Вера имела основополагающее значение. Хоть Новгород сам выбирал архиепископа, но духовная власть Московского патриарха распространялась и на новгородских священников, и на народ. В Литве уже победило католичество, Литва становилась чужой. А Москва — своя. Страшная, опасная, но своя.

Веками Новгород пытался через договоры сохранить свою независимость в рамках федерации, как сказали бы мы сегодня. В статусе особой экономической и политической зоны. Москва соглашалась, подписывала договоры, но с каждым десятилетием все больше и больше прав забирала себе. Не забудем, что и население города, и высшие, и низшие слои были политически неоднородны — среди них и сторонники Москвы, и сторонники Литвы. Но когда стало окончательно ясно, что Москва не пощадит новгородские вольности, вече постановило идти на союз с Литвой.

В 1471 году Новгород заключил с польским королем Казимиром договор.

По нему королевские тиуны (наместники), живя на Городище, не имеют права держать при себе более пятидесяти человек. Король не покушается на православную веру. Король не ставит римских церквей ни в Новгороде, ни в пригородах, ни по всей земле Новгородской. В случае похода на Новгород московского князя король обязуется «садиться на коня со всею Радою литовскою и оборонять Новгород».

Но было поздно. Великий князь Иван III пошел в поход на Новгород. А король Казимир не защитил новгородцев — у него возникли свои внутренние и внешние политические сложности. Новгород остался один на один с московской ратью. Битва на Шелони закончилась полным поражением новгородцев. Затем — еще несколько лет волнений, второй поход Ивана III, окончательное лишение вечевых вольностей, вывоз вечевого колокола в Москву в 1478 году.

А жестокая, кровавая, маниакальная расправа Ивана Грозного, через сто лет (!) после вывоза вечевого колокола в Москву, не имела никакого серьезного повода. Но такова была ментальная ненависть русских самодержцев к Новгороду. В Иване Грозном — помноженная на его психическую болезнь.

Повторю: в Германии и в Италии при включении торговых городов-республик в общее централизованное государство речь шла только о власти. Не было столкновения менталитетов. Столкновения систем, основ жизни. Жизнь, устройство жизни оставались такими же, как и при статусе вольных городов.

В случае с Новгородом — все иначе.

Все усобицы на Руси были понятны обеим сторонам — и великокняжеской власти, и ее врагам, удельным князьям и заговорщикам-узурпаторам. К примеру, одновременно с новгородско-московским противостоянием разворачивалась кровавая смута потомков Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Василий Косой сверг с великокняжеского трона своего двоюродного брата Василия. Но затем тот, набрав сил, разбил рати Косого, взял его в плен и выколол ему глаза.

Через некоторое время поднялся родной брат Василия Косого — Дмитрий Шемяка. Он захватил в Троицком монастыре великого князя Василия и выколол ему глаза. В отместку за родного брата, которого в свое время тоже предавал. Затем Шемяка взял Москву, провозгласил себя великим князем, но на троне долго не удержался. Бояре и дружинники, верные великому князю Василию, названному Темным, изгнали Шемяку из Москвы.

Страна содрогалась и корчилась в муках.

Но тем не менее это был спор — пусть и кровавый — между собою. Он проходил, можно сказать, в традиционных рамках тогдашних нравов. Почти каждый из противников на месте другого вел бы себя так же — оспаривал трон брата, вырывал удел из-под его власти, рубил головы и выкалывал глаза.

А Новгород в этом не участвовал.

Он жил и хотел дальше жить по своим, особым правилам вольного города, что всегда было ненавистно самодержцам на Руси. За то и был казнен Великий Новгород лютой казнью.