Posted 7 января 2018,, 07:50

Published 7 января 2018,, 07:50

Modified 7 марта, 17:05

Updated 7 марта, 17:05

Почти по Собянину: мир будущего будет состоять из гигаполисов

Почти по Собянину: мир будущего будет состоять из гигаполисов

7 января 2018, 07:50
Мегаполис с населением в 100 миллионов человек уже сегодня существует в Китае. А,к примеру, Лондон обеспечивает более трети роста британской экономики. Эксперты уверены, что будущее принадлежит именно супергородам, которые постепенно вытеснят национальные государства и нации.

В 2017 году мэр Москвы Сергей Собянин высказывал идею о концентрации населения России в нескольких крупных агломерациях.

Однако последствий такого развития событий никто предсказать пока не берется. Об этой проблеме журналу Strelka Magazine рассказал политолог Михаил Магид:

Профессор Стокгольмской школы экономики Кьелл Нордстрем отмечает, что государства умирают как структуры. По его мнению, через 50 лет вместо 219 стран будет 600 городов. В самом деле, если мы посмотрим на современные страны, то увидим быстрый процесс урбанизации. Например, в Лондонской агломерации уже проживают около 20 миллионов человек, треть населения Великобритании. В Сеульской агломерации — 25–27 миллионов, половина жителей Южной Кореи.

Но приведённые цифры — ничто в сравнении с китайским гигаполисом —первым стомиллионником в истории человечества. Этот гигант формируется на участке размером 300 на 200 километров, где расположены Шанхай (24 миллиона человек, плотность населения — 3 800 чел./кв. км), Нанкин (8 миллионов), Ханчжоу (8 миллионов) и два десятка городов поменьше с общим населением порядка 3 миллионов человек. Общее же население этого региона превышает 100 миллионов человек. Его вклад в ВВП составляет 1 триллион долларов, около 10 % ВВП Китая.

Нордстрем утверждает, что оставшаяся территория превратится в заброшенную: «Этот процесс уже происходит в России, в Австралии, в США и даже в Китае. Сейчас мы наблюдаем рождение мультигородских корпораций вместо мультинациональных. Мы видим, как города начинают чувствовать свою независимость от страны и требуют свободы. Лондон после Брекзита заявил, что хотел бы остаться в ЕС. Лондон представляет собой треть британской экономики. И эта треть заявляет о том, что она имеет свой взгляд на вещи».

Преимущества гигаполисов с точки зрения капиталистической экономики очевидны: все процессы в них идут намного быстрее. А скорость — важнейший фактор развития «турбокапитализма», как называет современное состояния мира Эдвард Люттвак. Система производства «точно в срок», система нулевого складирования, оперативная доставка товара клиенту — всё это проще осуществить в одном большом городе, чем в десяти небольших, разнесённых на большие расстояния. Промышленное производство, склады, даже аграрное производство — всё это теперь выгоднее сконцентрировать в одном кластере.

В цивилизации городов-гигантов резко возрастает плотность социальных связей. Это общепризнанный фактор, ускоряющий экономическое и научно-техническое развитие. Именно здесь создаются рабочие места, генерируется ВВП, сюда стягивается население. Города гиганты, став центрами производства, услуг, финансов, неизбежно станут диктовать свои условия правительствам, полагает Нордстрем. И это означает гибель национальных государств.

По мнению бывшего главного редактора журнала Foreign Policy и исполнительного директора Всемирного банка Мойзеса Наима в современном мире, благодаря возрастанию как численности населения, так и уровня его образования, а также благодаря росту числа и плотности социальных связей, происходит процесс, который он назвал «конец власти». Всё это связано с современной урбанизацией — скоплением людей в городах-гигантах.

Общество стало лучше разбираться в политике, а количество социальных связей постоянно растёт. Поэтому постоянно растёт число центров микровласти, бросающих вызов существующим институтам. Это могут быть гражданские социальные движения, религиозные общины, популярные блогеры и так далее.

Этот процесс заметен и в России. В самом деле, в Москве и Петербурге намного сильнее протестная динамика, выше гражданская активность, чем в других регионах. Если бы в Москве жила половина населения страны, Россия с политической точки зрения была бы совершенно иной страной. Яркий пример — Южная Корея с её столицей Сеулом, где проживает половина населения. Южная Корея — одна из самых динамичных в политическом плане стран мира, где граждане осуществляют жёсткий контроль над действиями государства.

Современные социологи, отмечает Наим, видят постепенное падение доверия к институтам представительной демократии. Этот процесс охватывает развитые страны. Возможно, человечество нуждается в новых, более демократических системах управления, нежели парламентаризм? Например, в системах прямой демократии (принятие решений на общественных собраниях, электронных форумах, референдумах)? Или же, напротив, кризис политической системы может привести к формированию авторитарных режимов? Этот вопрос остаётся открытым. Мы видим рост значения референдумов в современном мире и одновременно выдвижение политиков, манипулирующих общественным мнением.

Только ли в этом проявляется кризис наций? Мегаполисы космополитичны. В них концентрируются сотни этнических и конфессиональных общин, представителей различных субкультур. Корейцы, индусы, ирландцы, англичане, немецкие или румынские эмигранты, живущие в Лондоне, — кто они все? Кем бы они ни были, их дети читают Гарри Поттера, ходят в клубы по интересам, говорят на одном языке. Они не англичане, не корейцы, не индусы, они — лондонцы.

В то же время в крупных городах порой формируются этнические гетто, наблюдается межнациональное напряжение. И мы не знаем, к чему это приведёт. Ряд обществ принимает это довольно тяжело, о чём свидетельствует подъём националистических крайне правых и антиэмигрантских движений в США, Франции, Германии. Таким образом, в области национальных отношений наблюдаются разнонаправленные процессы: наряду с развитием новой космополитичной цивилизации имеет место рост этнических и расовых конфликтов.

Современный левый мыслитель Карл Рот отмечает: «За последние десятилетия сотни миллионов людей постоянно кочевали по континентам и на другие континенты, убегая от нищеты натурального хозяйства и ужасов гражданских войн или же зарабатывая средства на поддержание семей, оставшихся дома. Массовые миграции внутри Китая, из Южной и Юго-Восточной Азии в страны Персидского залива, из Африки в Южную Европу через Средиземное море, из Восточной Европы в Западную, из Южной и Центральной Америки в Северную. В странах центра и многих развивающихся странах мигранты составляют от десяти до двадцати процентов наёмных работников. Со временем друг на друга накатились несколько волн миграции, и сейчас формируется новая трансграничная, многоязычная и весьма разумная бытовая культура. Но стремление к интернационализму в этой культуре сочетается со стремлением к самоутверждению этнической идентичности».

Прогноз Кьелла Нордстрема отчасти совпадает с прогнозом Карла Рота. Рот, однако, предсказывает концентрацию в гигаполисах массовой бедности и вспышки социальной классовой борьбы. Этот процесс можно наблюдать в Афинах, давно ставших горячей точкой Европы. Здесь сконцентрированы 6 из 12 миллионов жителей Греции, включая сотни тысяч нелегальных мигрантов. В Китае тот же процесс связан с крупными забастовками.

Другой важный фактор, вызывающий противоречия, — экология. Китайские города задыхаются от смога, и правительство этой страны не в состоянии изменить положение дел. А согласно Всемирному фонду дикой природы, «дельта Янцзы является самым крупным источником загрязнений в Тихоокеанском регионе».

Известный современный социальный исследователь Георгий Дерлугьян задается вопросом: «Пока новый виток индустриализации и урбанизации не выйдет на стабильное плато, как быть с экологией? Кто заплатит за экологическую перестройку мировой экономики, если это вообще возможно? А если, упаси боже, прогнозы изменения климата нашей планеты всё-таки подтвердятся? Как будут реагировать на, казалось бы, преодолённую и полузабытую угрозу массового голода различные регионы мира, социальные группы, политики и военные?»

"