Меж Сциллой и Харибдой: чем обернётся для Ингушетии отлучение Евкурова

На прошлой неделе настоящей сенсацией стало сообщение о том, что муфтий Республики Ингушетия заявил об отлучении главы региона Юнус-Бека Евкурова от республиканской общины мусульман. Этот казус многим напомнил подобное же (разве что христианское) отлучение Льва Толстого. Детали и возможные последствия этого события разбирает на сайте московского Центра Карнеги специалист по Северному Кавказу Константин Казенин.

Интересно, что муфтий Ингушетии Иса Хамхоев возглавляет республиканский Духовный центр мусульман (муфтият), который контролирует около 80% пятничных мечетей республики (мечетей, где в пятницу днем верующие собираются на обязательную общую молитву), однако правовой статус таких центров в исламе не урегулирован. К тому же независимо от авторитета конкретных глав духовных управлений всегда есть те, кто сомневается, насколько эти главы вправе выносить решения, обязательные для верующих всего региона. И правда, ощутимых последствий для Евкурова как мусульманина это заявление муфтията не имело.

Сама по себе практика такого отлучения от общины у ингушей имелась, и означала что жителям села запрещалось посещать его семейные ритуалы, от свадеб до похорон, то есть наносило репутационный ущерб. Однако, если отлученный признавал свою вину, решение отменялось. Но эти решения выносятся на уровне сельской общины, а не на уровне муфтията, причем крайне редко.

Если речь идет о политике, а не о религиозной жизни, то вызов, брошенный муфтием главе региона, не был неожиданным. Конфликт Евкурова, который всегда позиционировал себя как верующий мусульманин, с Духовным центром мусульман длится уже несколько лет и у него есть три причины: экономика, политика и Кадыров.

Экономическая причина - самая простая. Два года назад глава Ингушетии создал управление по вопросам религии, которому поручил и координировать организацию паломничества местных мусульман в Саудовскую Аравию (хадж), так что у муфтията стало меньше возможностей влиять на этот весьма выгодный процесс (из Ингушетии в Мекку и Медину ежегодно отправляется более тысячи человек). Кроме того, чиновники и Духовный центр спорили по поводу строительства мечети в столице республики Магасе.

В остальном же ситуация, когда возникают разногласия между руководителями региона и муфтията, для Северокавказского региона довольно нетипична. Надо отметить, что во всех трех кавказских республиках во главе муфтиятов стоят сторонники религиозно-мистического направления суфизма, который основан на моральном и духовном авторитете религиозного наставника.

Также во всех частях Северного Кавказа у суфизма есть и оппозиция – мусульмане, которые считают суфийские практики не основанными на Коране и авторитете пророка Мухаммеда. Причем часто это оппозиция радикальная, иной раз и вооруженная. Проповедники, отрицающие суфизм, даже контролируют в Ингушетии несколько весьма посещаемых мечетей.

Евкуров же всегда подчеркивал, что готов вести диалог с мусульманами всех направлений, если только они не нарушают закон. При этом у него и с несуфийскими лидерами отношения складывались не безоблачно. В своих проповедях они частенько критиковали чиновников за коррупцию. Иной раз споры между адептами разных течений грозили перерасти в силовые столкновения, причем как правило в этой напряженности обвиняли именно республиканскую власть.

Однако и в такие моменты Евкуров держал дистанцию от муфтията и не покушался на полицентризм в местном исламе, а это вызывало недовольство муфтия и близких ему имамов, которые ссылались на соседние регионы, где положение их коллег гораздо тверже. К примеру, на Чечню, в которой духовное управление находится под плотной опекой регионального руководства, которое поддерживает суфийский ислам. В Дагестане муфтият более независим от властей, но и конкурентов у него там намного меньше. Больше того, Кадыров высказывался в поддержку муфтия Ингушетии, что свидетельствует о напряженных отношениях Грозного и Магаса.

Почему же происходит, что в отличие от других регионов, в Ингушетии остаются силы, неподконтрольные главе региона и даже способные бросить ему вызов? – задается вопросом автор.

Дело в том, что в советский период в Ингушетии лучше, чем в других северокавказских регионах, сохранилась родовая организация населения. В Ингушетии не было крупных городов, способных снизить роль этих традиционных институтов, а ингуши, жившие во Владикавказе и Грозном, составляли в последние советские десятилетия не более четверти этого народа.

Далее, в постсоветское время Ингушетия провела более десяти лет между двух огней: воюющей Чечней и зоной конфликта в Пригородном районе Северной Осетии. Но внутри ингушского общества конфликтов, подобных чеченским, не было. А стало быть существующий уклад никак не менялся. Поэтому в Ингушетии наблюдается очень необычная для Северного Кавказа ситуация: старшие представители крупных родов не только ритуально председательствую на свадьбах и прочих мероприятиях, но и выкладывают в сеть видеообращения по ситуации в республике. Кроме того, наряду с родовыми сообществами в Ингушетии стали укрепляться и сообщества религиозные – суфийские братства и содружества учеников несуфийских имамов, не имеющие отношения к родовой структуре.

Поэтому у главы Ингушетии нет других вариантов управления регионом, кроме как прямой диалог с этими родовыми и религиозными сообществами, учет их интересов и опора на их влияние. Другие варианты в нынешних реалиях Ингушетии не проходят.

Нет у главы Ингушетии собственной управленческой элиты, способной контролировать регион без оглядки на фамильные авторитеты. Для подготовки таких управленцев нужны немалые ресурсы, которых у Евкурова и его предшественников никогда не было.

Отсутствует у главы Ингушетии и возможность контролировать регион через сеть удельных князей городского или районного масштаба, а также через местных авторитетных предпринимателей, как это было в Дагестане, где влиятельные главы муниципалитетов и олигархи местного уровня имели собственные силовые ресурсы, не только конкурируя друг с другом, но и обеспечивая республиканской власти управляемость своих территорий.

В Дагестане эта система выросла благодаря тому, что регион длительное время слабо контролировался федеральными силовиками, был своего рода тихой гаванью для местных неформальных армий. Ингушетия тихой гаванью никогда не была и возможности управлять ею через неофициальных смотрящих за территориями.

У Евкурова же такого способа управления, который бы игнорировал неформальные родовые и религиозные сообщества, попросту нет. А стало быть, ничего удивительного в том, что в отношениях с кем-то возникают конфликты, которые часто решаются диалогом. В отличие от неблагоприятной экономической ситуации в республике, ситуация с муфтиятом пока ничем не угрожает Евкурову. Пока он обеспечивает общую стабильность в республике, вряд ли у Кремля появятся к нему серьезные претензии.

Полностью здесь