Вопрос дня - от старых большевиков: "Что же мы будем делать, если ОПЯТЬ победим?"

Сергей Баймухаметов

Взгляд из США

Сразу же после 25 октября 1917 года конгрессмен Мейер Лондон, один из двух социалистов (!) в парламенте США, заявил на страницах «Нью-Йорк таймс», что власть большевиков падёт в считанные дни.

Он писал, что большевики выражают настроения самой темной части населения, которая хочет хорошо жить, ничего не делая, а только лишь отбирая богатства у тех, кто их имеет. Так долго не проживешь. Однако подобные люди этого не понимают. Потерпев крах, они сочтут, что во всем виноваты большевики, обвинят их в предательстве пролетарского дела и погонят в шею. На смену большевикам придут новые демагоги, которые наобещают новые золотые горы и, разумеется, не выполнят обещания. Их тоже вышвырнут, появятся другие, ещё невежественнее и бессовестнее. В итоге голод и разруха образумят людей, появится правительство, которое будет работать, а не пытаться обогащать одних за счет других.

В редакционном комментарии «Нью-Йорк таймс» соглашалась с Лондоном. Но с оговоркой, что счёт может пойти на годы: «Ленин и Троцкий… падут от рук своего же народа, ибо пообещали ему достать луну, а она всё ещё на небе».

100 лет назад написано. Это была американская уверенность, основанная на знании американского народа? Жизнь показала, что насчет российского они заблуждались. Значительная часть народа привычно покорна власти, другая - устрашена, третья - довольна. Хоть и голодные, нищие, но зато без помещиков и фабрикантов!

Об этой стороне российского классового сознания конгрессмен и редакция, видимо, не догадывались.

Через полтора года, в апреле 1919-го, «Нью-Йорк таймс» опубликовала интервью с Лениным: «В большевистском государстве, где за всё необходимое следует расплачиваться только трудом, существование денег не оправдано ничем… Самый простой способ истребить капиталистический дух... - это затопить страну бумажными деньгами с высокой номинальной стоимостью, не подкрепленной какими-либо финансовыми гарантиями… Люди перестанут жаждать денег и копить их, как только обнаружат, что на них ничего не купишь, и великая иллюзия о ценности и значении денег, на которой основывается капиталистический строй, будет полностью развеяна. Такова подлинная причина, по которой наши станки печатают рублевые ассигнации днем и ночью, без остановки. Но для того, чтобы эта простая процедура стала по-настоящему действенной, ее следует осуществить в мировом масштабе».

Можно представить, с каким изумлением читали это американцы, что думали о жизни людей в России.

Тем не менее, государство, созданное Лениным, существовало 75 лет. И рухнуло не по воле масс, как предрекали конгрессмен Лондон и «Нью-Йорк таймс», а по совокупности многих причин.

И еще интересный факт. В противовес «Нью-Йорк таймс» в те же ноябрьские (октябрьские – по тогдашнему календарю России) дни 1917 года «Нью-Йорк ивнинг пост» утверждала, что власть большевиков – надолго. «В мире случались и более удивительные вещи», - философски заключала газета.

Ослепившие себя поводыри слепых

В 1970-80-е годы для образованного общества самыми малосимпатичными персонажами были партноменклатурщики среднего звена – работники райкомов и горкомов. Понятно, мол, что никаких идей и тем более идеалов у них нет. А лишь стремление к теплому местечку, к спецпайкам, ради чего и произносятся высокие слова. Им противопоставлялись комиссары Гражданской войны, пламенные большевики 20-х годов. А уж Ленин и Троцкий – так те просто апостолы революции, столпы веры.

Но, если подумать, всё наоборот! Отвлечемся от карьеры, корысти, пайков и прочего. Поставим партийного или комсомольского секретаря райкома 70-х годов рядом с Лениным и Троцким. И посмотрим, что их отличает. В корне.

Отличает знание об окружающем мире.

Что знал о мире секретарь райкома в 50-70-е годы? Примерно то же, что и мы. Примерно то же, что и хозяйка, у которой снимала угол Евгения Гинзбург, автор книги «Крутой маршрут». По её рассказам, получив по карточкам селёдку, хозяйка говорила: "Вот, селёдку выдали. А как там, в Америке, бедные рабочие? Им-то небось никто селёдки не даст, пропадай как хочешь".

И мы ведь примерно так же рассуждали. В принципе. Мол, у них безработица, а у нас все заборы объявлениями увешаны. У нас в любой институт поступай (и действительно так было!), а у них денежки плати.

И мы, и наши секретари райкомов-горкомов родились и выросли в тюрьме. И мы, и они были слепыми и глухими от рождения. Иного мира не знали и не видели. Нам не с чем было сравнивать, не было выбора.

А вот Ленин и Троцкий, их товарищи и соратники знали и видели мир. Жили в эмиграции - пользовались благами и свободами буржуазного общества. И готовили ему смерть. И тщетно обращался к большевикам академик, революционер-народник, знаменитый писатель и правозащитник Владимир Короленко. Да посмотрите же, взывал он, в Европе социал-демократия добилась улучшения жизни рабочих, их прав и свобод без крови, разрухи, войны. В Европе рабочий богаче и свободнее, чем при вашем новом строе!

Знали, видели, слышали – и не хотели слышать и видеть? Про них нельзя сказать цитатой из Библии: слепые поводыри слепых. Это мы были слепые от рождения. Они – ослепившие себя поводыри слепых. Сознательно или подсознательно – кому какое до этого дело?

Ленин – есть смутные намеки в его последних работах - к концу жизни начал осознавать, что они натворили. Некоторые его последние письма – крик отчаяния. Что бы с ним сталось, проживи он дольше – можно гадать.

С Троцким гадать нечего. После высылки из Советского Союза в 1929 году он еще одиннадцать лет жил на Западе, в мире буржуазной демократии, писал книги о своей борьбе с этой демократией. Хотя должен был ужасаться – он, вождь антибуржуазной революции, спасается в буржуйских странах!

Нет, не понял. И разве только Троцкий? Сколько их было, апостолов революции, бежавших на Запад! Жили там, писали, обличали Сталина – и никто не задумался, не посмотрел вокруг.

Наверно, это уже патология. Но она не снимает вины.

Потому и утверждаю, что советские партноменклатурщики в определенном смысле были искреннее, чем Ленин и Троцкий.

Революция и апельсины в тюрьме

В январе 1968 года, через 2 месяца после грандиозного советского праздника - 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции, в новом доме культуры североказахстанского целинного совхоза «Ждановский» проходило совещание животноводов Возвышенского района. Подведение итогов, награждение победителей социалистического соревнования.

Из фойе сквозь стеклянные стены первого этажа было видно, что у закрытого входа толпятся местные жители, в повседневной совхозной одежде – ватники и кирзовые сапоги, валенки с глубокими галошами. Заметив их, первый секретарь райкома Аскольд Викторович Бойченко закричал на секретаря совхозного парткома Аслана Нуровича Нехая: «Немедленно разгоните своих людей, что вы тут развели!!!»

Меня, восемнадцатилетнего корреспондентика, еще слегка верящего в служение партии советскому народу, это поразило: разве может партийный руководитель так относиться к нашим труженикам?! А собрались те труженики у закрытого входа в дом культуры потому, что прошел слух: в выездном буфете для участников совещания будут «давать» апельсины! Может, и пустят, позволят приобрести редкостный фрукт.

Он был редкостным не только для жителей сельских глубинок, а для всех граждан СССР в малых и больших городах, исключая Москву и Ленинград. Апельсины в продуктовых наборах, которые назывались «заказы», продавали, на советском языке - "давали" только по праздникам, но не всем, а, в основном, сотрудникам партийно-государственного аппарата. В нашем областном городе им специально приказали носить «заказы» только в непрозрачных сумках, дабы не возбуждать население. В стране победившей революции апельсины (колбаса, мясо, сыр и многое другое!) были особым продуктом, знаком и символом.

Тут нельзя не вернуться к истокам – к революции, к ее буревестникам. Самых опасных врагов царизма заточали в казематы Шлиссельбургской крепости. Об условиях заключения написал Григорий Гершуни (1870-1908) - глава Боевой организации эсеров. В 1904 году он был приговорен к смертной казни, замененной на вечную каторгу. В 1907-м бежал с Акатуя - знаменитой ещё со времен декабристов каторжной тюрьмы на Нерчинских рудниках в Забайкалье.

Особо важно, что цитируемые заметки относятся к декабрю 1905 года. В Москве вооруженное восстание, может быть, РЕВОЛЮЦИЯ. И заключенные по поведению охраны, по рациону пытаются угадать, что там происходит? Если охрана грубит, плохо кормят - значит, революцию подавили? А если вежливы, угощают вкусным - значит, боятся, подлизываются, значит, революция побеждает?

Итак, читаем:

«Приближалось Рождество... Эконом явился к старосте спросить, что мы желаем: гуся или утку. Мы возликовали: значит, не все ещё погибло... Гусь - гусем, доказательности его всё ещё не совсем доверяли. Вопрос должны были решить сладости... Настал первый день Рождества. Гусь, каша, пирог, - как будто ничего дела, - довольно жирные. Но вот судок со сладостями. Дрожащей рукой поднимаешь крышку - и весь холодаешь: один апельсин, одно яблоко, виноград жалкий, шоколаду совсем нет!.. С тоскою перебираешь маленький мандарин, засохшее яблоко и в них видишь символ поражения народа и победы самодержавия...

Но вот, назавтра к обеду, вахмистр подает два громадных апельсина!..

Что ж это? Значит, не так уж плохо? На третий день та же история: два большущих апельсина, да еще коврижки какие-то!

Снова окрыляемся, снова парим в небесах...»

(Григорий Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание Центрального Комитета Партии Социалистов-Революционеров. Париж, 1908.)

Не надо сравнивать с советской и современной российской тюремной действительностью. В царской России политические и уголовные заключенные, а также лица высших и низших сословий содержались раздельно. Тем не менее, прочитав заметки Гершуни (это было невозможно, т.к. мемуары Гершуни и многих других революционеров в СССР были литературой запрещённой, неизвестной вообще), любой советский человек спросил бы: «А зачем они революцию делали? За что боролись?»

Наверно, за то, чтобы рождественский гусь и апельсины-мандарины с шоколадом были на столе у каждого рабочего и крестьянина. Не в тюрьме, разумеется, а на воле.

Власть против Ленина

О людоедских приказах Ленина мы не знали. («Расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат», «Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше».) В 60-70-е годы - после разоблачения сталинских преступлений и постепенного возврата к сталинским же формам правления - интеллигенция и народ всё еще пребывали в убеждении, что есть праведный, ленинский (!), настоящий (!) коммунизм, искаженный Сталиным и нынешними гадами-начальниками. Был даже анекдот: воскресший Ленин, ознакомившись с советской действительностью, кричит Дзержинскому: «Батенька! Уходим в подполье и все начинаем сначала!» Интеллигенция и народ сотворили из Ленина идеал честности, скромности, подлинной демократичности вождя.

Ленин, в отличие от Сталина, всегда был тайно неугоден коммунистической власти.

Он стал не нужен партноменклатуре сразу после смерти. Мешал своими «письмами» и статьями, к примеру, о кооперации, о государстве, которые воспринимались властью чуть ли не как прямая антисоветчина. Да, его возвели на постаменты, учили детей, клялись его именем, сделали всенародной иконой. Но на самом деле любое серьёзное изучение, распространение, напоминание о нем раздражало правителей. В 1980 году мы с моим другом Александром Егоруниным, работая тогда в "Литературной России", хотели к 110-летнему юбилею вождя опубликовать неизвестные воспоминания о Ленине, взятые из газет, вышедших буквально на следующий день после его смерти. Так сказать, живые, горячие слова. И рядом с ними — коротенькие записки самого Ленина, в которых он просил тех или иных начальников позаботиться о здоровье стенографистки, пайке уборщицы, больном ребёнке дворничихи и тому подобное.

С этих страниц Ленин представал не просто как "самый человечный человек", но и как человек обыкновенный, демократичный, свойский без сюсюканья и панибратства. Например, посланцы Южного фронта, приехавшие в Москву за деньгами и патронами, почему-то знали в Москве только один телефон - Ленина. Созвонились, встретились, поговорили. Ленин отправил их к Петровскому, в банк. А там матрос не пускает: мол, звони вначале Петровскому, а если телефона не знаешь, то, значит, и нечего тут делать. И тут кого-то из них осенило. "А позвони-ка ты к Ленину! - предложил он товарищу. - У Ленина-то должен быть телефон Петровского". Сказано - сделано. И вот уже Ленин кричит им из Кремля: "Сейчас, сейчас, уже бумажку нашёл!"

Тогда, на фоне анекдотического культа личности Брежнева, но совсем не анекдотической партийно-чиновной недоступности любого средне-крупного начальника - это был вызов власти, обвинение.

Ничего удивительного, что напечатать ЭТО нам не позволили.

Вдумайтесь: в юбилейный номер газеты о Ленине не "пропустили" записки, написанные самим Лениным! Вроде бы - полный абсурд. Но мы приняли запрет как нечто естественное, как норму. И больше бы удивились, если б разрешили напечатать.

Вторая смерть

Многие, если не большинство делегатов X съезда РКП(б) в марте 1921 года приняли доклад Ленина о введении нэпа – новой экономической политики – как предательство дела революции.

Но у Ленина было два мощных козыря. Первый — голод, разруха, страна в параличе. Ту жизнь - военный коммунизм - представить невозможно: ведь была отменена торговля, отменены деньги, то есть нигде ничего не стало. Второй аргумент — он заверял соратников: «Временное отступление… Мы ещё вернемся к террору, и к террору экономическому».

Но уже в январе 1922 года огорошил их тезисами о профсоюзах и нэпе: «Государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет, то есть, по сути, в значительной степени на коммерческие и капиталистические начала».

Через год – и того пуще: «Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм».

Ни много ни мало - коренную перемену всей точки зрения на социализм.

Ленин в мыслях и планах все дальше уходил от государственной экономики к тому, что он называл кооперацией, государственным капитализмом.

Но 25 мая 1922 года случился первый инсульт, 16 декабря – второй, 9 марта 1923 года – третий. Правительством Ленин не руководил с декабря 1922 года. Однако страна ещё несколько лет двигалась по заданным им рельсам новой экономической политики - и быстро преобразилась. Появились товары, продовольствие, денежная система. В промышленности начали действовать тресты, синдикаты, иностранные концессии. Собственно российский частный сектор к 1928 году давал пятую часть промышленной продукции.

Что было бы, если бы Ленин не умер в 1924 году? Если бы прожил еще лет десять?

Он бы отменил нэп? Или его самого, Ленина, «отменили» бы? Ведь большевики, от его соратников из узкого круга до широких революционных масс включительно, ненавидели нэп: «За что кровь проливали?»

Вполне могли заставить Ленина свернуть реформы. Или просто свергнуть его.

А без Ленина нэп был обречён. Через 6 лет после того, как свободные крестьяне накормили страну, началась коллективизация, затем – переход от рыночной торговли к государственной, национализация предприятий и коммерческих банков.

Уже было что снова национализировать и огосударствлять.

«Что будем делать, если опять победим?»

В 70-80-е годы XX века экономика СССР вступила в полосу кризиса. Он был закономерен как следствие неэффективности системы в целом. В начале пути Ленин обосновывал социалистический способ производства гегелевской диалектикой, гениальной теорией «самодвижения» как процесса, имеющего источник развития в самом себе. Но мировая практика социализма показала, что в государственной экономике «источника самодвижения» нет – по природе вещей.

Масштабные достижения СССР относятся к сталинскому периоду экстенсивного индустриального роста, расширения. Это - достижения лагерной экономики. Тысячи заводов, комбинатов, шахт, рудников построены руками заключенных. Далее предприятия должны совершенствоваться, давать продукцию высоких технологий. Колхозы, куда загнали миллионы крестьян - обеспечивать страну продовольствием.

Но ни того, ни другого – не было.

К тому, что все годы советской власти мясо и колбаса продавались только в магазинах Москвы, Ленинграда и Киева, советские люди давно привыкли. И реагировал анекдотами:

- Мы, рабочие Челябинска, с горечью и недоумением узнали из программы «Время», что рабочие Детройта недоедают. Просим все, что они недоедают, присылать к нам».

- Рассеянный покупатель спрашивает в рыбном магазине: "У вас мяса нет?" Продавец отвечает: "У нас рыбы нет! А мяса нет в магазине напротив!"

- Что будет, если в пустыне Сахара построить социализм? Первые пять лет ничего, а потом начнутся перебои с песком.

Но вот стиральный порошок – не мясо и молоко. Однако представьте: выступает году в 1978-м (золотые застойные времена?!) руководитель самой большой страны на планете и говорит, что нет в торговле стирального порошка и мыла, и потому надо увеличить, углубить, расширить производство. Смешно?

Да пусть смешно! Пусть враги злорадствуют! Лишь бы после вмешательства Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Председателя Совета Труда и Обороны стиральный порошок появился. Так ведь нет! Стиральный порошок так и оставался дефицитом – даже в Москве. Наряду с туалетной бумагой.

В конце каждого года проводились закрытые пленумы ЦК КПСС, на которых говорили о реальном положении дел. Поэтому их материалы в печати не публиковались, распространялись по спецканалам – только для партийно-государственных руководителей. Например, в 1973 году на декабрьском пленуме Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев констатировал: мы тратим на производство станков столько же металла, сколько США, Япония и ФРГ вместе взятые, но по числу сделанных из этого металла станков и по их производительности отстаем от каждой из этих стран в отдельности. СССР выплавляет стали, производит цемента, добывает нефти почти в два раза больше, чем США, выпускает тракторов и комбайнов в десять (!) раз больше, чем США – а результата нет. Финляндия производит древесины в 10 раз меньше, чем СССР, а выручает валюты от экспорта в 2 раза больше.

Оказалось, что экономика социализма по природе своей не способна к развитию. Технологическое отставание от Запада приобрело формы цивилизационного разрыва. Он и был таковым. И с каждым годом увеличивался и увеличивается.

И все вроде всё понимали - от ЦК КПСС до рядовых граждан. Хотя массовое сознание было зомбированно-раздвоенным. С одной стороны, гонялись за импортными вещами; провинциалы, приезжая в Москву, осаждали магазины, где «выбрасывали» заграничные товары, запасались всем - от одежды и обуви до зубной пасты. С другой, они же считали, что в СССР - самая передовая промышленность. Как это укладывалось в одной голове - уму непостижимо. И в то же время все, от министра до слесаря, видели абсолютную неэффективность системы, поскольку сами же в ней работали. Можно ли считать анекдоты отражением народного сознания и знания? Приведу один из позднейших. Исторический. Как итог эпохи. Или – приговор.

Итак, члены Политбюро, в поисках выхода из кризиса, решили все начать заново: распределили роли, назначили сроки захвата Зимнего, почты, телеграфа. Но тут встал самый старый из них - член Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов с первых дней Февральской революции, участник Октябрьского вооруженного восстания Арвид Янович Пельше и спросил: «Товарищи члены Политбюро! А что будем делать, если ОПЯТЬ победим?»