Будущее в прошедшем: как власти России используют историю

Нет другой такой страны в мире, которая в столь высокой степени была заворожена своим прошлым. Причем прошлым как реальным, так и выдуманным, отмечает Андрей Колесников.

И хотя ни к победе, ни к полету Гагарина, ни к прочим эпохальным событиям никто из нынешних лидеров страны отношения не имеет, они с легкостью объявляют себя их наследниками, производя все новые и новые мифы для собственной легитимизации... Так, допинговый скандал — это оборонительная война, а сирийская кампания — наступательная. Самые популярные министры — это защитники России: министр обороны Сергей Шойгу и министр иностранных дел Сергей Лавров.

Феномен влияния прошлого на настоящее и будущее России привлекает западных авторов. В самое последнее время вышли несколько книг, посвященных этой теме. Так в «Утраченной империи» профессора Гарварда Сергея Плохия рассматривается зарождение во времена царя Ивана III имперской идентичности. Аннексия Крыма — это акт, удовлетворяющий массовые фантомные боли утраченной империи. Крым для обывателя несравнимо важнее для восстановления исторической справедливости, чем «Новороссия», Абхазия, Южная Осетия или Приднестровье

Причины массового одобрения крымской аннексии исследует в своей книге «Долгое прошлое» журналист Шон Уолкер, который называет это событие 2014 года главным в постсоветской истории России.

В книге Уолкера описаны иллюзии, которые разделяют относительно своего будущего не только крымчане и россияне, но и украинцы. Все они находятся в поисках постсоветской идентичности. Для одних маяком оказывается путинская Россия, для других образ лидера украинских националистов Степана Бандеры. Вот только один пример из этой книги. Полевой командир донбасских сепаратистов по кличке Цыган ведет такой диалог с автором: «Массовые казни казались несколько неуместными в двадцать первом веке», — предположил я. «Никто не упрекает хирурга в том, что он вырезает опухоль скальпелем. Именно это мы и делаем с этим обществом», — таков был ответ. Война дала шанс этому человеку с жестким кодексом поведения возвысится, и своими дикими взглядами он делится не с коллегой в курилке, а применяет их на практике, чувствуя себя властелином геополитических процессов. Вот что дает война таким людям.

Название книги Маши Гессен «История — это будущее» — очень точное в том смысле, что будущее России не просто определяется ее прошлым. Проектирование будущего элитами, массовые представления о возможном и желаемом будущем обуславливаются пониманием того, что в прошлом было хорошо, а что плохо. «Обеление» темных страниц истории, сознательное пропагандистское упрощение понимания исторических фактов лишают Россию будущего. Получается, что в нашей стране, где нет четкого образа будущего, а его идеальные герои, вроде Сталина, импортируются из «славного» прошлого, история и есть будущее.

Назначение Путина преемником Ельцина объяснялось стремлением не допустить прихода к власти тандема, состоявшего из двух стариков-тяжеловесов — советского внешнеполитического гуру Евгения Примакова и московского мэра-госкапиталиста Юрия Лужкова. Выбор Путина мотивировался попытками сохранить демократические и рыночные завоевания ельцинской эпохи, а также дать гарантии безопасности самому Ельцину и членам его политической «Семьи». В результате же именно Путин разрушил почти все значимые достижения 1990-х, а свою харизму построил на критике этой эпохи.

Механику исторического сознания россиян и механизм легитимации Путина за счет приватизации им Победы в Великой Отечественной войне хорошо раскрывает Шон Уолкер. Точно так же поступал Брежнев — в советские годы критика режима считалась неприличной, потому что тем самым критиковалась наша священная Победа. Но у Брежнева на это были хотя бы какие-то основания — он был участником войны.

Впрочем, заключает автор свой обзор, взгляды Путина никакой эволюции и не переживали: он всегда был сторонником русского национализма, смешанного с имперским синдромом, сдобренного православием и ностальгией по СССР, глядя на историю глазами офицера КГБ. Просто ему потребовались годы. Сначала он пытался стать равным мировым лидерам, играя по чужим правилам, а когда ему это не удалось, начал устанавливать правила сам. Это развязало ему не только руки, но и язык — президент стал говорить ровно то, что думает на самом деле.

Полная версия материала здесь