Posted 17 августа 2008,, 20:00
Published 17 августа 2008,, 20:00
Modified 8 марта, 07:56
Updated 8 марта, 07:56
Дорога на Гори
Таксисты отказывались меня везти в Гори – опасно. Да и все равно, говорили, полиция не пустит. Подбросили до первого кордона, где уже была огромная пробка. Там же стояли колонны грузинских солдат на грузовиках и бронемашинах. Когда я объяснил военным, что я журналист из России, который собирается написать правду, они очень удивились этому сочетанию несочетаемого и объяснили, что, может, и хотели бы взять меня с собой, но только это запрещено. Посоветовали найти каких-нибудь журналистов с машиной.
Вскоре, и правда, отыскались ребята из заморской Daily Mail, согласившиеся меня подкинуть. Но ехали мы недолго – увидев большое скопление грузинских военных, англичане вышли их пофотографировать, а затем заявили мне, что поедут только вслед за этой колонной – дескать, иначе опасно. Как оказалось, таких журналистов оказалось немало – многие репортеры остались на окраине Тбилиси после того, как сами или через коллег узнали, что позволяют себе мародеры в Гори. Канадские телевизионщики мне рассказывали, что у их коллег там отобрали камеру и машину. Несколькими днями раньше под российскими бомбами в Гори погиб и голландский журналист. По версии пострадавших, в городе орудовали в основном осетинские ополченцы и казаки, пользующиеся попустительством военных. «Могут и просто шмальнуть вслепую, им за это ничего не будет», – говорили журналисты и советовали остаться с ними.
Поскольку у меня не было ни дорогой камеры, ни машины, которые было бы жалко потерять, я решил отправиться дальше. Из 70 километров от Тбилиси до Гори я проехал где-то 40 вместе с разными местными жителями. Но у последнего грузинского блок-поста пришлось выйти. Дальше машины не пропускали. Постояв там с полчаса, я решил пойти пешком: 30 километров можно пройти где-то часов за 5–6, про запас есть хачапури, а 30-градусная жара к вечеру должна спасть. Подмога появилась оттуда, откуда я ее не ждал: уже через пару километров около меня притормозил джип с грузинским спецназом. Они согласились меня подбросить.
Правда, не до самого города – в паре километров поодаль остановились: «Извини, друг, но нам надо сворачивать, тут уже рукой подать». Я удивился – впереди до горизонта не было никаких поворотов. Как я понял позже, вокруг Гори повсюду маскировался грузинский спецназ. Временами российские военные на них натыкались, но все обходилось без перестрелок.
У самого въезда в город, рядом с гигантской надписью, которая извещает вас о прибытии в Гори, возвышается указатель на музей Сталина. Невольно это напомнило мне о постоянных упреках в восстановлении тоталитарных и экспансионистских традиций, которые озвучивает Саакашвили после российской бомбежки Гори. Кому роднее эти традиции, понять невозможно – как мне удалось убедиться, Сталина любят в Гори и русские солдаты, и местные жители. Русские – несмотря на массовые репрессии. А грузины – несмотря еще и на то, что именно при Сталине Южная Осетия и Абхазия стали автономиями.
Рядом с указателем стоит танк, и роятся полчища журналистов, сующих микрофоны под нос озадаченным российским военным. Везде вокруг виден дым. То и дело слышны взрывы. Метрах в двухстах – молчаливая грузинская полиция. Грузины журналистов пропускают, русские – нет. Утром на несколько часов они, казалось бы, уже отдали Гори в распоряжение прессы и полиции, но «галстуки» (так политиков называют русские солдаты) в последний момент не договорились и вновь всех выгнали из города.
Ближе всех к танку стоял французский журналист, пытавшийся на ломаном русском заставить наших солдат попозировать и что-нибудь сказать. Он улыбался, шутил и, казалось, был готов вприсядку плясать, лишь бы понравиться танкистам, но те над ним лишь посмеивались. «Бамбарбия. Киргуду», – серьезно сказал один из них французу, и тот просиял, что вытянул пару слов. Правда, он не понял, что это значит. «Бомбард, бомбить?» – переспрашивал он. «Он говорит, что если вы откажетесь прекратить свое фотографирование, он вас зарежет», – еще более серьезно пояснил другой танкист. Француз остолбенел. «Шутка!» – сказал я. Солдаты засмеялись, но папарацци так и не понял тонкого советского юмора. Танкисты узнали во мне русского и сразу напросились фотографироваться. «Я тоже фотографировать, я друг!» – печально кричал француз и просился на танк. «На танк друзьям нельзя, на танк только братьям можно», – отвечали они, кивая на меня. Пропустить «брата» в Гори они отказались, хотя сами же доказывали мне, что никаких мародеров там нет и в городе полная благодать. Так мы стояли-болтали, пока я не признался, что хочу есть: «Так что ж ты молчишь, – удивились они, – пойдем с нами, у нас сейчас ужин будет».
Наши
Выяснилось, что главный тут на танке – Витя, коренастый малый славянской внешности. Мы раскрываем несколько пайков – наши и трофейные, грузинские. «У нас вообще лучше еда, натуральнее, а у них разве что чикен-сальса ничего, острая курица в переводе». В сравнениях тут проходит половина бесед. Ботинки наши надежнее, но неудобнее. Носки хуже по всем параметрам. А калашников по всем параметрам лучше, поэтому и грузины тоже не ходят с натовскими автоматами. Трофейная бронетехника – тоже лучше и надежнее на порядок, правда, толку в ней нет, потому что без запчастей и снарядов ее себе не возьмешь. Приходится взрывать – вот откуда дым и шум вокруг.
Разводим костер, начинаем пить чай. «Красивая у вас посуда», – говорю я, глядя на золотые ложечки и миловидные стеклянные чашки с разными рисунками. «Это нам выдают такие», – хитро улыбнувшись, говорит Витя. Тут подходит и комбат. С виду прямо как из кино вышел: голос хрипловатый, решительный, первые проблески седины, спокойный и добродушный нрав. Уж не знаю, из-за этих золотых ложечек или нет, но я начинаю осторожно говорить о царящем в городе мародерстве.
«Мы тут в городе ничего пальцем не тронули, наоборот, помогаем этих бандитов ловить, – рассказывает комбат. – Вот, например один «Мерседес» угнанный вернули местным жителям. Но мы не можем стоять тут и за порядком следить. Для этого нужны внутренние войска, а их сюда нельзя брать с собой. Потому что это территория другого государства. Так-то, может, и надо было – втихую их ввести за нами. Никто бы не обратил внимания на это нарушение. А то бандиты, что ни натворят, – все на нас списывают».
Что это за бандиты, комбат не уточняет. Но потом это выясняется само собой. «Завтра, может быть, будут уже пускать, пойдешь в город», – говорит один из танкистов. «С ума сошел, хочешь, чтобы его осетины убили? – возмущается Витя. – Нет, с нами завтра поедешь». Я уточняю, почему именно осетины. Мстят, что ли, за Цхинвали? «Да. И потом объясняют, что грузины в Осетии и не такое вытворяли. Я сначала и не знал, что им ответить, но потом все-таки понял, что если хочешь отомстить – иди воюй, а не машины угоняй».
Уже стемнело. Мы сидели вокруг костра, раскуривая мою предусмотрительно прихваченную с собой трубку, когда бурную дискуссию вдруг оборвал комбат: «Тихо, это кто?» Я, привыкший круглые сутки жить в Москве на фоне шума машин, не заметил приближения танка. А мои собеседники же не только услышали это, но и поняли на слух, что танк не из их батальона. С секунду они прислушивались. «Кажется, не наш», – сказал Витя, вскочил на ноги и заорал что есть сил: «К бою!» Вокруг все заметались, и уже через секунду наши танки ожили, задвигали пушками и башнями. Мне, конечно, было тоже любопытно и, продолжая попыхивать трубкой, я пытался поверх кустов разобрать что-то в темноте. Как оказалось, это все-таки были наши, непонятно каким образом оказавшиеся на грузинской стороне.
«Объяви русским войну, они сами друг друга перестреляют», – цитирует запыхавшийся Витя знаменитую, по его словам, народную мудрость. Судя по всему, он цитировал ее уже не в первый раз, потому что из услышанных мной в эти два дня разговоров я узнал о многих других поводах вспомнить о блистательной организации в рядах Российской армии. И мне стало понятно, почему международные информагентства дважды выпускали «молнии» с заголовком «Русские танки идут на Тбилиси». Один из офицеров рассказал мне, что его танковый батальон потерял с остальными связь и ушел далеко вперед. Когда поняли, что идут куда-то не туда, остановились и тут же были окружены местными жителями, которые с наводящей на нехорошие мысли осторожностью спрашивали танкистов о дальнейших планах. Оказалось, что батальон остановился в 30 километрах от грузинской столицы. Еще бы полчаса... А вот другой пример: проходя через четырехкилометровый тоннель в сторону Цхинвали, танкисты стали задыхаться от выхлопов. Кто-то догадался надеть противогаз, но от угарного газа они не спасают – и, уснув, можно было бы легко погибнуть. Колонна двигалась очень медленно, люди провели в тоннеле почти час, и многие уже думали о том, чтобы броситься бегом, люди были близки к панике. Еще бы полчаса...
Тем не менее бойцы производят впечатление очень даже дисциплинированных людей – трезвые, аккуратные, умудряющиеся и в военное время бриться и стирать одежду. Не похожи они на грабителей и мародеров. «Нет, мы, конечно, можем взять то, что нам жизненно необходимо – какую-то еду, одежду иногда, – откровенничает Витя, – но не будем же мы машины угонять – что с ними делать будем? У нас в любом случае на таможне все отнимут потом. А могут и под суд отдать». Им важно, чтобы местные жители не считали их захватчиками. И с гордостью говорят, что в Гори их встречали хлебом-солью. Потом я спрошу об этом местных жителей, и они подтвердят: «Мы же понимали, что пока они здесь, бомбежек больше не будет».
Все, кого мне довелось тут видеть, – контрактники. А тот танковый батальон, в который я непосредственно попал – из Чечни. «Я своей маме, чтобы успокоить, всегда говорил раньше, что в Чечне мирно и безопасно, что нас там на случай войны с Грузией держат. А тут бах, и, правда, война». Мама, конечно, расстроилась. И не только она. «Я со своей женой так ни разу нормально и не поговорил, я ей как ни позвоню, она все плачет, – продолжает Витя, – ни слова так она и не сказала, плачет и все». А у майора, что сидит рядом, жена спокойная, привыкла. Он первый раз воевал еще во вторую чеченскую, когда она была беременная. Теперь ей уже не так страшно.
Зато сами военные боялись не на шутку. «Я как узнал, что на передовую пойдем, жутко страшно было, хотелось сразу извиниться перед всеми друзьями, кого когда обидел, – рассказывает Витя. – А теперь смотрим – они бросают все: позиции, оружие, технику и бегут. В Чечне не так было».
Витя считает, что сам бы он так свою страну легко не оставил. Но что-то общее с грузинами у него все-таки есть. Он тоже устал от цензуры в СМИ: «Почему никто о коррупции в армии не пишет? Газетам нашим верить нельзя. Я вот раньше интересовался вопросом фашизма в Эстонии и Латвии, а потом поговорил с людьми – оказалось, все полное вранье. Просто они теперь члены НАТО, вот газеты и настраивают против потенциального противника. А теперь против Грузии настраивают».
«Сначала бомбили, теперь помогают»
Утром меня будят и сообщают: «Рома, у нас для тебя две новости – одна хорошая, другая плохая. Плохая в том, что журналистам в город сегодня все-таки въезд запретили. А хорошая в том, что мы туда поедем за маслом и тебя можем подкинуть».
Через некоторое время мы уже на грузинской военной базе. Пока Витя ищет нужное масло, я брожу по окрестностям: повсюду брошенная техника, какие-то детские бронежилеты, отчетность на грузинском. Три наших солдата ломами и палками пытаются что-то вскрыть. Тут же находят и какие-то документы. «Там карты секретные, – говорит мне один из военных, – только ты их не бери. А то тебя с ними повяжут еще». Секретные документы оказываются обычными учебными картами, причем не новыми. Но Витя карту у меня забрал: «Они все равно секретные».
Потом меня высаживают в городе на глазах у местных жителей. Так я ненадолго оказываюсь единственным журналистом в Гори. Местные, увидев, что я большой друг танкового батальона, начали мне рассказывать, что никакого мародерства нет и в помине, а жизнь их легка и прекрасна. Один старичок в очках не выдержал этого издевательства над самим собой и повел меня по местам событий. Рассказывая о бандитах, разъезжающих по городу на машинах без номеров, он подводит меня к своему дому, где уже сидит группа местных жителей. Все сплошь старики. «Зачем ваши солдаты делают так, что мы начинаем ненавидеть русских?!» – кричит один из них. Вскоре мне начинает казаться, что меня тут сейчас съедят заживо. Но для этих людей не столько важно, что я русский, сколько то, что я хочу узнать правду. Для них это редкость. Поэтому они начинают с пылом рассказывать мне о произошедшем.
Скоро мне удается узнать, что на тот момент, когда русские вошли в город, его покинули не только грузинские войска и полицейские, но и большинство местных жителей. Тут же начались грабежи, избиения, поджоги. Нападавшие все были в военной форме, жители заметили белые повязки (так ездят наши миротворцы). Но обычные люди плохо разбираются в военной форме, да и самый разгул преступлений был ночью, поэтому понять, кто именно совершал преступления, сложно – то ли русские войска, то ли ополченцы, то ли и те, и другие.
Похоже, что и те, и другие, и еще третьи. Большинство из тех, с кем мне удалось пообщаться (а я поговорил, наверное, с 60–70 жителями Гори), утверждают, что поначалу русские военные как минимум не вмешивались в то, что происходило подчас прямо на их глазах. Их умоляли помочь, но грабежи и побои продолжались. Более того, на окраинах города, далеких от расположения наших войск, отчетливо видны танковые следы. Жители этого района говорят, что они видели, как к зданию Финансовой полиции подъезжал русский танк. Здание полностью разграблено, исчезла все оргтехника. Есть ли на вооружении ополченцев бронетехника? Даже если и есть, то раз уж она спокойно перемещается на глазах Российской армии, то причастность к этим преступлениям наших войск – уже вопрос определения понятий.
Меня водят по улицам, показывая следы мародеров. Во всем городе ни одного целого стекла – в центре их выбило взрывной волной, на окраинах – выстрелами грабителей. У входа в разграбленный магазин валяются две большие красивые собаки, с неестественно прямыми ногами, вытянутыми вверх, как будто это не настоящие собаки, а перевернувшиеся пластмассовые игрушки. «Их расстреляли, когда мародеры вламывались сюда, – рассказывает мой проводник, – а тут вот «скорая» пыталась увезти раненного, на врачей напали, выкинули из машины и угнали ее». Тут действительно валяются медицинские носилки, и я уже готов всему поверить, не задумываясь как-то, зачем мародерам машина «скорой». Кто бы мог подумать, что вечером я буду возвращаться в Тбилиси ровно на этой самой машине. Нет-нет, ничего плохого со мной не случилось, просто сотрудники некоммерческой организации «Польские врачи» подхватили меня по пути, по просьбе русских солдат, с которыми я ранее пообщался на выходе из города. Руководитель этой организации – молодая женщина-врач, пытавшаяся спасти в Гори раненного юношу. Но по ним начали стрелять, и пришлось уехать с места событий. Но не из города, а в центральный район, где они стали раздавать хлеб. Гуманитарные организации распределяли помощь сразу в нескольких местах, и вокруг каждого из них роились толпы возбужденных людей. Город в блокаде, и кроме этой гуманитарки можно есть только то, что здесь же растет на деревьях. Повезло, что сейчас не зима.
А еще повезло, что большей части города все-таки удалось уехать до блокады. Из 50 тысяч жителей остались около 500. И им до сих пор несладко. Мародерство продолжается и сегодня, то есть уже четвертый день. Хотя сейчас военные пытаются больше контролировать ситуацию и уже не раз прижимали бандитов, заставляя вернуть награбленное. Сейчас уже русских солдат только хвалят, благодарят за помощь. Один из местных жителей так комментирует этот парадокс: «Вот к нам приезжали ненадолго иностранные журналисты, спрашивали: как вы относитесь к русским?». Я говорю – хорошо, они нам сейчас помогают. Они спрашивают – сначала бомбили, а теперь помогают? И что тут им ответишь? Ответить нечего».
Мы наталкиваемся на огромное дерево, поваленное на дорогу и утянувшее за собой провода. «Вчера этого не было», – говорят мои проводники. Провода – больная сейчас тема. Электричества нет во многих районах, а там, где есть, – периодически отключается. Меня передают другому местному жителю – высокому грузину Демуру лет 60, который покажет мне центр города, где он живет. Едва мы туда направляемся – он указывает на дорогу: «Смотри! Едут!» По дороге мчат «Жигули» без номеров. Моя рука тянется к фотоаппарату. «Ты что, убьют!» – кричит мне Демур, и я пытаюсь щелкнуть мародеров втихую – из-за его спины. Получается только издали, но я хорошо разглядел лицо, которое видел в окне. Упитанное славянское лицо, с наглым взглядом. Это явно не солдат и не офицер. Тут-то я и вспомнил, о каких казаках говорили мне, не сговариваясь, многие журналисты и местные жители.
Книги не для мародеров
Демур ведет меня к себе в дом, где мне тут же готовят помидоры и еще какую-то еду, которую я лишь из вежливости пробую чуть-чуть, так как, по-видимому, у них нет ничего, кроме того, что на столе. Оставляю там грузинский паек, который меня заставили взять на всякий пожарный танкисты. Большой дом Демура глубоко во дворах, но и туда долетели осколки, пробито стекло. «Было несколько налетов авиации, – рассказывает он. – В основном пострадали те дома, что рядом с военными базами. Но били и целенаправленно в людей. Например, когда уже после бомбежки люди собрались на центральной площади, где им оказывали помощь, туда тоже бросили бомбу. Семь человек погибли сразу, много раненных».
На площади и, правда, видна огромная воронка. Еще несколько таких виднеются и на других центральных улицах. Все стекла в центре выбиты, здания покорежены. Что недоделали бомбы, доделали мародеры. Там же, в центре, повсюду разбитые машины. На обычно многолюдных улицах тихо и пусто, однажды только раздается резкий рев сирен – мчит огромный кортеж из блестящих черных машин, скрываясь где-то далеко. Говорят, это приехал грузинский каталикос. Время от времени по городу проходят колонны российской бронетехники. Здания по обе стороны центральной улицы совершенно пусты. Все стекла выбиты, видны черные следы пожаров над окнами. Некоторые дома поменьше уничтожены полностью. Ближе к окраине Гори натыкаюсь на еще одну военную базу. Солдаты набрасываются узнавать новости: что в Тбилиси, что в Москве, как там относятся к происходящему. Отвечаю, что в Москве рассказывают, какие все грузины ужасные люди. «А что, разве они не ужасные? – вдруг с вызовом спрашивает один из военных, совсем молодой парень кавказской внешности, – да уроды они, ты бы видел, что они в Цхинвали творили. Убивать их надо всех!» Тот, что был ко мне поближе, снисходительно улыбнулся: «Ты его не слушай, он под впечатлением. Извини, брат. Удачи тебе».
По дороге встречаю двух сестер-грузинок. Говорят они по-русски плохо. «Разве можно стрелять друг в друга? В каждой нации есть и плохие, и хорошие. Русские неправильно делают. И Саакашвили неправильно делает. Если хотел Осетию присоединить, надо было сделать так, чтобы в Грузии жить было хорошо. Они сами тогда бы к нам пришли». Эх, если бы все понимали эти простые слова. А ведь что-то я раньше и сам не понимал до конца. Когда я допытывался, какой национальности все-таки были мародеры, один из местных ответил с удивлением: «Национальность? У них нет национальности». Может быть, многое было бы намного проще, если бы все понимали, что у зла не может быть национальности. Зло только пытается в ней найти себе оправдание. Может быть, это становится очевидным только тогда, когда увидишь этот опустошенный пятиэтажный дом с детскими фотографиями на стенах, заливаемых льющейся с потолка водой? Опустошенным сначала убегающими людьми, а затем и мародерами. Единственное, что они не тронули на этой улице, – библиотеку, в ней для них не нашлось ничего интересного. Я зашел туда через разбитое окно: все так, как будто тут просто обеденный перерыв, даже телефон на пианино еще работает. Рядом на полу разбитая фотография Михаила Саакашвили, как будто нарочно положили. Я сел за пианино – оно было страшно расстроено. Но я все равно сыграл на нем, ведь на этой пустой улице, кроме меня, никто не услышал бы фальши. Я играл долго, потому что спешить было некуда. До мира и покоя в этом городе еще так далеко.
Смотрите фоторепортаж Романа Доброхотова
"В Гори и в печaли"