Никто не забыт...

Никого не смущает, что фигуранты новых уголовных дел уже имеют большие или пожизненные сроки. Обвинения остаются прежними – похищения людей, пытки, убийства, зверские издевательства над политическими оппонентами. Самые громкие расследования последнего времени – о детях, которые родились в тюрьмах и концентрационных лагерях, а потом были отправлены в приемные семьи с подложными документами. Были и такие, что выросли, не подозревая о том, что глава семьи в свое время убил их настоящих родителей. Всего детей было порядка пятисот, более ста удалось разыскать. Остальных до сих пор ищут бабушки, объединившиеся в общественное движение.

От Буэнос-Айреса до Кампо де Майо меньше часа на машине. Жизнь обитателей тюрьмы сводится к монотонному существованию по раз и навсегда заведенному порядку. В 7.45 двери в тюремных ячейках отмыкаются, начинается поверка, 25 минут дается на умывание, потом завтрак, обед, послеобеденный сон, ужин, вечерняя поверка в 10 часов, и решетки задвигаются до утра. Наличие графы «тихий час» в тюремном расписании выглядит трогательно, но большинству грозных в прошлом генералов уже сильно за 80, в этом возрасте сложно находиться весь день на ногах. Шансов на помилование нет. Редкие счастливчики могут рассчитывать на домашний арест, но они в таком состоянии, когда не могут этому радоваться и вряд ли уже понимают, что происходит. Выбор остальных – смерть в клетке или на больничной койке под охраной. В Кампо де Майо содержится и аргентинский заключенный номер один – сам бывший диктатор Хорхе Видела, ныне коротающий дни в камере 5 U 34. У прежде словоохотливого экс-президента сейчас мало возможностей для публичных заявлений. Журналистов к нему не пускают.

Еще 10 лет назад никто из заключенных Кампо де Майо не поверил бы, что жизнь закончится именно так. В 1983 году после падения хунты была надежда, что после громких приговоров все постепенно затихнет, а там можно будет добиться пересмотра дел, сокращения сроков и даже помилования. Сработают связи с аристократией, которая не возражала против любых методов борьбы с левыми политиками, журналистами, профсоюзными деятелями и недовольными студентами. Заступятся крупные собственники, ратовавшие за стабильность и порядок. Лояльная интеллигенция обязательно заговорит о милосердии, считали убийцы. Не зря же всемирно известный писатель Хорхе Луис Борхес в свое время заявил, что страна еще не доросла до демократии, и поддержал военный переворот, назвав его участников «правительством настоящих сеньоров». А самые большие надежды возлагались на людей в погонах. Отчасти эти расчеты оправдались. Начались разговоры о том, что приказы в армии не обсуждаются, а выполняются и что у лейтенантов, которые по приказу сбрасывали людей с вертолетов в океан, не было выбора. Под эти разговоры ближе к девяностым начались послабления для всех чинов младше полковничьего. Потом очередь дошла и до генералов с диктаторами. Тогдашний президент Карлос Менем, несмотря на общенародное возмущение, простил политических преступников, сказал трогательную речь о мире, жалости и раскаянии и объявил амнистию.

Ситуация изменилась только в XXI веке, с приходом к власти президента Нестора Киршнера. В наши дни единственные, кто ходатайствует за палачей, – это жены осужденных. Одно из традиционных мест проведения акций – сквер перед министерством обороны. Там ставятся палатки для круглосуточного дежурства, растягиваются транспаранты, ночью зажигаются сотни свечей. Демонстрантки с подписными листами в руках пробуют заговаривать с прохожими, но большинство даже не останавливаются. Нашему корреспонденту стало интересно, кто же все-таки в этой католической стране высказался за христианское всепрощение, но на листе не оказалось ни одной фамилии за те три дня, что женщины уже просидели в сквере. Иностранцы не могут подписывать такие обращения, но участницы акции рады любому человеку, который хотя бы их слушает. «Мой муж давно раскаялся, – объясняет «НИ» ухоженная дама с дорогой стрижкой и в скромном платьице. – Это уже не правосудие, это жестокость. Его собираются снова судить, хотя что можно добавить к двум срокам в 25 лет и одному пожизненному заключению». Дама убеждена, что власть не может быть безупречной. «К моменту военного переворота, – рассказывает она, – в стране был хаос, в полях партизаны, дикая инфляция в 80%, мы боялись терактов. Ведь кто-то же должен был навести порядок! А это нельзя было сделать без потерь. Столько людей тогда мечтали о «жесткой руке», а теперь все молчат».

«И жен их мне тоже не жалко, – выразила мне мнение большинства аргентинцев Леонора, студентка и активная сторонница наказания преступников времен военной хунты. – Лучше бы эти дамочки пожалели убитых людей или вспомнили, как перед процессами в последние годы внезапно исчезали и погибали свидетели». Она считает, что эти люди до сих пор уверены в своей правоте – а значит, за решеткой им самое место». Леонора задает мне риторический вопрос, почему в тюрьмах, где сидят члены хунты, существует специальное распоряжение о том, что заключенные не имеют права носить военную одежду и погоны, и сама же на него отвечает: «Потому что эти паршивцы пытались и в заключении ходить в своих мундирах. То ли привыкли к субординации, то ли до сих пор считают себя очень важными людьми. Вообще, им слишком хорошо живется в военной тюрьме. Пора всю хунту отправить по обычным каталажкам, чтобы были, наконец, поближе к народу». Так оно, похоже, и будет. «Движение бабушек» тоже высказалось за отмену этих привилегий. А общество, судя по всему, их поддержит. Причем единодушно.