Александр Зубков

– Александр, значит, соперники вас теперь побаиваются?

– Вот этого я не знаю. Но то, что уважать стали, – точно. Раньше мы боролись за места в десятке. Зацепился за десятку – ты уже человек. А кто дальше – это, скажем так, люди второго сорта. Теперь же все подходят, спрашивают: как у тебя дела, все ли в порядке, как ты сегодня будешь стартовать? До этого могли пройти мимо и не поздороваться. Сейчас – нет. Такое отношение приятно.

– И психологически совсем не тяжело? Марку же нужно держать…

– Согласен, быть в десятке – одно дело, а когда ты каждый раз бьешься за место в тройке – совсем другие ощущения. Здесь очень много зависит от тренера, именно он должен придать тебе уверенности. Да и сам постоянно твердишь себе: я обязан, обязан бороться за победу… Только так и вырабатывается психология победителя. Вот в нынешнем сезоне у ребят совсем другой настрой. Мы все поверили, что на равных можем бороться с любым соперником, даже с олимпийскими чемпионами – немцами. Но эта вера не имеет ничего общего с зазнайством. Если бы было так, мы бы не готовились, а сидели и говорили: «Зачем? Мы и так сильные». А мы работаем даже больше, чем в прошлом сезоне.

– У вас вообще уважительный вид спорта? В том смысле, что палки в колеса, то есть в полозья, никто друг другу не вставляет? Вот новую машину, например, вам делали немецкие инженеры – братья Зингеры. Так, говорят, вся немецкая пресса, пишущая о бобслее, просто кипит от возмущения: как, мол, наши могут готовить каких-то русских?!

– Раз возмущаются, значит, принимают за серьезных конкурентов… С Зингерами, к слову, большими профессионалами в своем деле, мы заключили контракт на обслуживание. А уважительный наш спорт или нет? Я бы сказал, что уважительный. Есть, конечно, исключения… Так такие везде есть. А в основной массе – народ хороший. Вот парни из первого немецкого квартета теперь периодически подшучивают над нами, просят: «Может, притормозишь?» Ну и я, естественно, отвечаю тем же.

– Кроме немцев, кто ваши основные соперники сегодня?

– Швейцарцы, канадцы, американцы… Выиграть на Олимпиаде может любой из первой десятки.

– А зачем вы меняете свой успешный прошлогодний боб, тем более в олимпийском сезоне?

– Мы пробуем. Но не уверены, что в Турине поедем именно на нем. Если будут проблемы, останемся на старой технике, но пока новые машины ведут себя нормально. Окончательное решение примем в конце января, после чемпионата Европы в Санкт-Морице. Вообще, замена машины – нормальный процесс. Все идут вперед, техника, которая создавалась несколько лет назад, устаревает.

– Расскажите немного о том, что мы, болельщики, не видим, что происходит за пределами трассы. Известно, например, что разгоняющие в ваш вид спорта приходят, как правило, из легкой атлетики. Но вот то, что российские разгоняющие лучшие в мире, знают, наверное, только специалисты.

– На разгон нам действительно грех жаловаться. Оптимальный разгоняющий – бывший спринтер. Но вот Дмитрий Степушкин в свое время прыгал тройным. В разбеге очень важна взрывная скорость. А Алексей Воевода, помимо того, что прекрасный разгоняющий, еще и девятикратный чемпион мира по армрестлингу в тяжелом весе.

– Интересно, а из бобслея можно перейти в легкую атлетику?

– Были случаи, когда наши разгоняющие приходили на зимние чемпионаты России, выступали на спринтерских дистанциях и выигрывали медали, хотя сами удивлялись, почему так быстро бегут. Вес у них увеличивался (разгоняющие обычно очень мощные телосложением люди. – «НИ»), но взрывная сила оставалась прежней.

– Какую скорость может развивать боб?

– Рекорд самой быстрой естественной трассы в Санкт-Морице 147 километров в час.

– И как ощущения?

– Там нечего думать! За две секунды нужно все успеть. Некоторые удивляются, как вообще в такой ситуации можно рулить. Только смотришь вперед, как в туннеле…

– Страшно?

– Любому человеку страшно. Если страха нет, это что-то странное.

– Боитесь перевернуться? За желоб вылететь?

– Боюсь за людей, которых сзади везу. Я же отвечаю за них. Но если страх у пилота – единственное чувство, тогда лучше в боб не садиться.

– Олимпийская трасса в Чезане уже побила все рекорды по количеству травм. Это случайности или бобслей очень опасный вид спорта?

– Трасса уж больно сложная… А так, травмы у нас, конечно, бывают, но очень своеобразные. Самые опасные – ледовые ожоги. Представьте: падаешь на голову, и получается, что тебя выбрасывает из снаряда, а ты плечами в лед упираешься. На такой скорости все стирается. Не лицо – его шлем закрывает, а тело. Ткань комбинезона тоненькая, рвется быстро. Вот и появляются раны, которые долго не заживают. У меня есть разгоняющие, у которых уже по два-три ожога. Очень неприятные эти травмы. На лечение уходит три-четыре месяца, а то и полгода. А если, не дай бог, сразу квалифицированную помощь не получил, нужна пересадка кожи. Потому что она сверху вроде корочкой покрывается, а внутри-то не заживает, как желе, кровоточит... Но организаторы турниров продумывают, конечно, всякие нюансы в технике безопасности. Даже немножко перестраховываются. В том же Санкт-Морице раньше трассу поливали водой, чтобы лучше замерзала, а теперь делают напыление. Едешь как бы по снегу, а не по льду.

– Многие из тех, от кого ждут медалей на Олимпиаде, признаются потом, что накануне мечтают лишь об одном – ночью крепко заснуть. Не дают им покоя предстоящие Игры. Вам олимпийские заезды не снятся?

– Нам постоянно напоминают: «Вы выиграли Кубок мира и обязаны завоевать в Турине как минимум бронзовые медали». Но все и так это понимают. А заезды… Нет, вы знаете, мне они почему-то вообще никогда не снятся. Перед соревнованиями действительно ждешь старта, ворочаешься всю ночь, забываешься на три-четыре часа… А старт прошел – наоборот – как убитый, мертвым сном засыпаешь…