Фобии новой драмы

Пожалуй, в погоне за расширением пространства организаторы несколько перестарались, практически полностью отказавшись от каких бы то ни было профессиональных критериев отбора. И это понятно. Из 1200 пьес, собранных в «новодрамском архиве», дай Бог, найдется десяток условно годных. Поэтому общий тон фестивалю задавали спектакли любительские и полу-любительские. Жюри в этом году было упразднено. И практически к представленным работам надо предложено относиться не как художественным созданиям, но как фактам социальной активности.

Если представить, что от нашей цивилизации сохранятся только тексты «новой драмы», то потомкам останется только гадать: каким образом выживали и существовали столь ужасные, столь несчастные, столь отвратительные и гротескные существа. Жизнь, описанная «новыми драматургами», отвратительна в целом и тошнотворна в частностях. В самых разных концах земли герои страдают дома и на работе, в компании и в одиночестве, группами и по одному. В немецкой пьесе, где все действие происходит в приемной – источник страданий – кнопка вызова в кабинет начальника, подвергающая в панику ожидающих в приемной подчиненных, ненавидящих друг друга, свою работу и свое начальство.

В спектакле We are kamera режиссера Петера Делера рассказывается о буднях семьи немецкого шпиона. Тут собраны в пышный букет самые разнообразные домашние ужасы: и пьянство отца, и распущенное сексуальное поведение матери, и маниакальную страсть к поджигательству (пироманию) у сына, и суицидальные комплексы дочери. В этой семье плохо даже хомячкам, умирающим самыми разнообразными смертями.

Польская пьеса «Жены польских солдат в Ираке» Павла Демирского и Анджея Маньковского написана в технике вербатима (документальной драмы), поэтому в нее включены реальные монологи жен польских военных. Авторы пьесы отобрали самые характерные. К примеру, монолог стервы, готовой пожертвовать мужем ради страховки. Заканчивается спектакль длинным монологом хозяйки, потерявшей мужа, и обращенным к несовершеннолетнему сыну. Смысл примерно такой: потерпи, сынок, скоро и в Польшу придут американские танки, и все будет хорошо. Воображение отказывается представить себе, насколько ужасна должна быть польская жизнь, чтобы американские танкисты воспринимались кем-то вроде ангелов возмездия.

«Скандал, безобразие»,– громогласно восклицает женщина, покидая зрительский зал вскоре после начала екатеринбургской «Клаустрофобии» Константина Костенко. В спектакле рассказывается о жизни трех зеков в одной камере. Двое старших, соскучившихся в заключении по сексу, совращают младшего, применяя самые разные приемы и способы. Известный драматург и режиссер Николай Коляда сохраняет в неприкосновенности авторскую лексику, выстраивает достоверную картинку. Все непристойные жесты, позы и недвусмысленные прикосновения показывает вполне реалистично. Достоверности железных кроватей соответствует достоверность голого тела несчастного мальчика «с нежной кожей и способностью застенчиво краснеть». Описывать этот спектакль практически невозможно. Этот тот вид театральных действ, описывая который, начинаешь чувствовать себя соучастником. Между тем совсем ее не заметить нельзя. Потому что «Клаустрофобия» – в каком-то смысле спектакль показательный. Тут и явный расчет на скандал (на который рассчитывает большинство пьес «новой драмы»). Тут и смакование ужаса, непристойностей и всякого рода грязи, опять же непременные составляющие новой драматургии.

Считается, что «новая драма» показывает мировому театру перспективы развития. И с этим нужно согласиться с той оговоркой, что пока «новая драма» чаще показывает тупики и обрывы.