Ректор ВГИКа Владимир Малышев:

– Меня нельзя назвать заядлым читателем газет. Однако «Новые Известия» читаю регулярно и с большим интересом. И газета, и приложение к ней «PRO кино», к счастью, не страдают той гламурностью, которой заражено большинство изданий. В них на страницах, посвященных искусству, культуре, много говорят о деньгах, о коммерческой составляющей. А вы говорите с читателем о самом явлении.
Что касается того, свободна ли сегодня пресса... На днях я был на Старой площади в администрации президента. Зашел туда посоветоваться, что делать с грядущим в следующем году 90-летним юбилеем ВГИКа. И вдруг мне вспомнилось, как лет 20 назад я, молодой чиновник Госкино, ходил в это здание. Тогда там был ЦК КПСС. Вспомнил, что шел не посоветоваться, а приходил по вызову с бумагами, отчетами, готовясь к тому, что меня будут проверять по полной программе. Сейчас свободы, слава Богу, стало больше. Говорю «слава Богу», надеясь, что время все же не повернется вспять. Хотя тревожные звоночки звучат. В поручениях от вышестоящих чиновников проклюнулся до боли знакомый официально-приказной тон. А из прессы как-то потихонечку исчезло безумно частое в 90-е года слово «демократия».
Если рассуждать совсем уж серьезно, нашим СМИ, особенно телевидению, в последние годы не хватает нравственности. Какое-то безудержное веселье, балансирующее на грани дозволенного. Боюсь, что это отражение довольно тревожных общественных настроений. Когда мы делали цикл документальных фильмов, посвященный первой половине XX века, отсматривали очень много хроники. Удивительно, но перед всеми страшными катастрофами – Первой мировой, Гражданской, Великой Отечественной – в обществе царила та же беззаботность. Это настораживает.

– В ваших студентах, которым предстоит развивать важнейшее из искусств, нравственность воспитываете?

– Позвольте сначала небольшую ремарку насчет важнейшего из искусств. Говорят, Ленин, которому приписывается эта фраза, произнес ее несколько в другом контексте. Луначарский пришел к нему с просьбой выделить дров для отопления кинотеатров. Дров не хватало и Ленин, нахмурив брови, сказал: «Можно подумать, для нас важнейшим из искусств является кино!»
А возвращаясь к вашему вопросу о студентах, могу сказать, что их воспитывать, конечно, нужно. Вопрос – как? Мы недавно провели во ВГИКе «круглый стол» на эту тему. Пригласили режиссеров, актеров, политологов, социологов, экономистов. И все сошлись на том, что занудливостью нравственность студентам не привьешь – этим добьешься только обратного эффекта. Но тогда как? ВГИКу в этом плане еще повезло. У нас практикуется такая форма обучения, как творческие мастерские. Как в Средневековье живописец брал подмастерье – они растирали краски и учились у него не только тому, как рисовать, но и тому, как жить. Вот и у нас, беседуя со студентами, мастер в той или иной степени влияет на их мировоззрение.

– Ответственность огромная. Как вы подбираете мастеров?

– Конечно, абы кого не пригласишь. Это должен быть человек харизматичный, с хорошей школой за плечами и недюжинным опытом. Только к такому студенты потянутся. Другой вопрос, что привлечь этих людей во ВГИК крайне сложно. Вот нужно нам было найти нового мастера по актерскому мастерству. Я начал обходить людей, который, как мне казалось, на эту роль подходили. Пошел к Никите Михалкову. Когда он изредка ведет мастер-классы, студенты слушают с открытыми ртами. И что? Конечно, отказался: занят на съемках. Пошел к Михаилу Пореченкову, и тут не повезло – у него съемки. Попросил меня отложить разговор до следующего года. У нас все мастера многоопытные, хочется какой-то свежей струи, и я отправился к Ане Михалковой. Но что ты будешь делать – и тут неудача. К счастью, мне удалось договориться с великолепным актером Александром Михайловым. Мы с ним знакомы много лет, когда-то, работая в Госфильмофонде, я его чем-то выручил, теперь – он меня. Будет в этом году мастерскую набирать.
Казалось бы, для режиссера и актера что может быть почетнее, чем преподавать во ВГИКе, а вы знаете, сколько мы платим светилам? По 10–15 тыс. рублей. И это для нас уже большая победа. Государство гарантирует зарплату от 1 до 4, 5 тыс. рублей. Остальное – внебюджетные средства. В общем, если мастеров что в работе у нас и привлекает, уж точно не деньги. Видимо, есть что-то притягательное в общении с молодежью. Вампирят, может, потихонечку.

– Вы заговорили о внебюджетных средствах. Что помогает ВГИКу оставаться на плаву?

– Мы живем в основном за счет студентов, которые учатся на коммерческой основе. В прошлом году соотношение бюджетных и платных мест у нас составляло 50 на 50. В этом году договорились, что за деньги у нас будет учиться не более 30% студентов. Если творческий вуз берет несколько «коммерческих» студентов – это не беда. Наоборот, мы даем возможность попасть в обойму тем, у кого есть талант, но кто, может быть, ошибся на вступительных экзаменах или по ходу учебы не все успевал. Но когда их много – это не дело. Проблема даже не в том, что они чем-то хуже. Мы, извините за выражение, тупых не берем. Но в мастерской должно быть не больше 15–17 человек. Так повелось еще со времен Эйзенштейна. О каком творческом воспитании может идти речь, если в мастерской 40 студентов? Чтобы с каждым поговорить вдумчиво, у мастера просто времени не хватит.

– Но ведь и конкурс во ВГИК, наверное, огромный?

– Да. В прошлом году на 15 мест актерского факультета претендовали 2,5 тыс. человек. На 10 мест режиссерского факультета – 500 человек. Многие хотели во ВГИКе второе высшее получить. Кстати, безобразие, что в творческих вузах второе высшее платное. У нас обучение довольно дорогое: 130–150 тыс. в год, не каждый себе позволит. Вот и получается: приходит человек после школы, совсем еще ребенок, на режиссерский поступать. Ему через четыре года нужно проецировать свое мировоззрение на экран, а какое в таком возрасте мировоззрение? Мы встречались с депутатами, просили изменить закон, чтобы второе высшее было бесплатным. Обещали пойти нам навстречу.

– Кстати, о законах. Вы результаты ЕГЭ учитываете? Не закроет ли этот довольно спорный способ проверки знаний дорогу талантам?

– Мы государственный вуз и обязаны подчиняться законам. Но экзамен в творческом вузе – всегда лотерея. Кому-то везет, кому-то – нет. Вот Вячеслав Тихонов недавно рассказывал, что конкурс во ВГИК не прошел. Стоял и плакал на лестничной площадке. Вышел кто-то из великих, пожалел мальчика и взял. И кто тогда мог знать, какой это талант! А потом не забывайте, ВГИК все-таки первая киношкола мира, система отбора студентов у нас отработана годами. Так что не беспокойтесь, мы найдем способы, чтобы вне зависимости от результатов ЕГЭ определить уровень абитуриента. Хотя и тут, конечно, с объективностью могут быть вопросы. Вот режиссер Вадим Абдрашитов на том же «кругом столе» возмущался, почему абитуриенты не знают имена чеховских трех сестер. На что ему критик Кирилл Разлогов заметил: «А ты знаешь, как эсэмэску за три секунды сокращенным языком написать? Я не могу. А они могут». Что тут скажешь – другой век на дворе. И мы не можем этого не учитывать. Я считаю, что залог долголетия ВГИКа – умение сочетать почти вековые традиции с современностью.

– Когда вы пришли на пост ректора, все говорили, что главная проблема, стоящая перед вами, – техническое переоснащение ВГИКа. Началось ли оно?

– Мы, конечно, очень обветшали. Раньше выпускники шли по направлениям работать на киностудии помощниками режиссера, оператора, и там их за пару лет натаскивали. А сейчас никакого распределения нет. Приходит выпускник к продюсеру: «Хочу у вас работать, вот у меня диплом есть». Сразу вопрос: «А с цифровым оборудованием обращаться умеешь?» Что может ответить выпускник – что им такую технику только издалека показывали? Конечно, мы пытаемся не отставать от новейших технологий: новый пульт для перезаписи приобрели, просмотровый зал отремонтировали. Но в нашей стране все приходится выбивать, бегать по кабинетам, доказывать, упрашивать. Это целая наука. Помимо всего прочего нужно, например, знать, когда у секретарши в министерстве день рождения.

– Но вы же и сами работали в Роскультуре и даже были заместителем министра. Не думали как-то упростить процесс?

– Эх, думали – не думали... Знал, конечно, что такие проблемы существуют. Но чиновник тоже человек. Текучка заедает, огромное количество времени уходит на мелочи... Что касается советской системы подношений, то с ней ничего сделать невозможно – до того она впиталась в стены наших министерств и агентств. Люди думают, что без подношений неудобно как-то, невежливо. И вот приезжает человек из Хабаровска, обвешанный весь, как елка новогодняя, – рыбу везет, водку. Зачем это нужно? Еще в советское время было понятно, но сейчас – в магазинах и рыба есть, и водка получше хабаровской...
Доходило до абсурда: на день рождения мужиков-чиновников заваливали цветами, как выпускниц. В итоге я вывесил на двери табличку: «Благодарю всех за моральные поздравления, материальные не принимаются». И не потому, что считал это взятками – покупаются сейчас не за коробку конфет. А потому, что больно уж нелепо.

– А что скажите о коррупции в стенах министерства, где вам довелось работать, и куда вы сегодня ходите просить денег?

– Я очень боялся оказаться включенным в какую-нибудь схему – все-таки меня назначали замминистра по экономике. Вздохнул с облегчением только тогда, когда на третий день работы меня вызвал тогдашний министр Швыдкой на доверительный разговор. «Знаешь, – сказал он, – у меня есть подработки на телевидении, ты тоже не бедствуешь, фильмы продюсируешь. Давай не будем руки марать». Я вышел из его кабинета и перекрестился. Рисковать своей карьерой я был не готов. И, полагаю, не готово большинство высокопоставленных чиновников от культуры. Что касается отдельных чиновников, то на их уровне, допускаю, могут быть злоупотребления.

– А на посту ректора ВГИКа вам взяток не предлагают?

– К сожалению, меня назначили уже после того, как начались вступительные экзамены. Но я с нетерпением жду предложений в этом году (смеется). Если серьезно, то у нас был инцидент, когда один преподаватель пообещал нескольким ребятам поступление «по блату». Это вскрылось, и их не приняли.
Я реалист и понимаю, что мне могут позвонить какие-то старые друзья или чиновники «сверху» с просьбой пристроить их детей. Что я буду делать? Думаю, буду уговаривать пройти экзамены по-честному. Если ребенок талантлив, он, скорее всего, все же поступит. А если природного дара нет, а человек поступит – будет несчастен. Я видел дипломированных, но неталантливых актеров. Это сломанные судьбы.

– Ваши дети, насколько известно, тоже во ВГИКе учились?

– Да, я этого не скрываю. Есть семьи, где дед, отец и внук, к примеру, врачи. У нас тоже, если хотите, династия. Сам я всегда считал, что, попав в этот институт, вытащил счастливый билетик. Сначала окончил железнодорожный техникум. Но быстро понял, что заниматься радиосвязью на поездах мне не очень импонирует. Видимо, уродился гуманитарием. После армии решил получать второе высшее. Друзья посоветовали ВГИК. Даже на экономический факультет конкурс был огромный, и попасть туда было непросто. Я тогда работал на птицефабрике монтером связи. На последнем экзамене по истории КПСС меня пожилой педагог спрашивает: «Вы, значит, крестьянин?» Я удивился и про себя возмутился: какой же я крестьянин?! А педагог говорит: «Вы же с птицефабрики – значит, крестьянин». Что-то мне подсказало, что с ним лучше не спорить. Меня взяли. Как я потом выяснил, попал в те полпроцента крестьян, которые должны были быть во всех творческих вузах.
Мне нравилась учеба во ВГИКе, и я желал своим детям того же. Они оба окончили продюсерский факультет. Оба поступали сами, я и не думал о том, чтобы их куда-то пропихивать. Младший сын вообще учился на платной основе. Сыновья сейчас состоялись как продюсеры, выпустили несколько успешных фильмов.

– Как вы считаете, не заменил ли продюсер в некотором роде советскую идеологическую цензуру?

– Вы понимаете, у нас нет профессиональных продюсеров. В основном это переучившиеся директора киностудий, творческих объединений. Их работа сильно отличается от того, что делают западные коллеги. В США продюсер сначала находит идею для фильма, потом придумывает, как ее осуществить, убеждает банкиров дать деньги, занимается организацией съемок и рекламной кампании. Его задача – произвести востребованный продукт. Неважно, коммерческий или фестивальный. Риск полностью ложится на его плечи, и он имеет моральное право так или иначе корректировать творческий процесс. А у нас фильмы чаще снимаются на деньги государства. В год сейчас выходят 120 художественных, 400 документальных и 100 мультипликационных лент. И если какая-то из них провалится, продюсеру ничего не будет. При этом он все же участвует в кастинге, дает режиссеру советы, которые нередко бывают непрофессиональными. В этом плане продюсер – цензор. Но чтобы иметь право вмешиваться в процесс, продюсер должен знать кино, разбираться в искусстве, он должен посмотреть множество фильмов, прочитать огромное количество кинокритики. Он обязан понимать, что если полностью контролировать режиссера в творческом процессе, фильм получится плоским, серым. Во ВГИКе на продюсерском изучают литературу, историю искусств, чтобы говорить с режиссером на одном языке.

– Профессиональных продюсеров, как мы поняли, в России не хватает, а вообще ваши студенты востребованы?

– Переизбытка кадров в кинематографе нет, и еще долго не будет. Ежегодно с каждого факультета у нас выпускается 20–30 человек. Между тем, одновременно на различных стадиях производства находятся порядка 220 картин, не считая сериалов. И отрасль развивается. Власти обещают, что через три года в России будет 70 цифровых телеканалов. И кто будет поставлять им контент, те же сериалы? Нужны актеры, осветители, режиссеры.
Показатель востребованности работников киноиндустрии – их зарплаты. Еще четыре года назад молодой актер, занятый в эпизодической роли, мог рассчитывать в среднем на 300 долларов. А сейчас меньше чем за 1,5–2 тыс. долларов вчерашний студент сниматься отказывается. Да что актеры! Осветители за месяц работы требуют как минимум 2 тыс. долларов, а их бригадиры дерут по 10 тыс. долларов.

– Требовать-то они требует. А платят ли им?

– Платят – куда деваться... Вообще в российском кино сейчас неприятная тенденция, которая может в итоге привести к тупику. Половина бюджета картины уходит на гонорары. Доходы «киношников» выросли в 2–3 раза, хотя гильдия продюсеров всячески старалась этому помешать. Договорились вроде больше определенной суммы не платить. Но соблюсти договор у продюсеров не получается: каждый втихаря ломается и платит заоблачные гонорары актерам, режиссерам, техникам.

– Вы сказали, что в будущем году ВГИКу 90 лет. С чем он подходит к этой дате?

– Прежде всего, с новым статусом. В декабре мы из института превратились в университет. У нас есть три ступени высшего образования: институт, академия, университет. Приятно сознавать, что первая киношкола мира все-таки занимает высшую ступень.

– Подождите, так вы теперь ВГУК?

– Мы Всероссийский государственный университет кинематографии, но сокращенно ВГИК. Российская академия театрального искусства после переименования тоже ведь не стала РАТИ, а осталась ГИТИСом. Если бы нас заставили «вгукнуть», мы бы предпочли остаться институтом.