Закручивайте гайки на здоровье

Возвращаясь к научному языку, Илизаров разработал универсальный аппарат внешней фиксации для лечения переломов и деформаций костей. Конструктивно аппарат применим к любому участку тела, где есть трубчатые кости. Доктор также усовершенствовал теорию остеогенеза – учение о развитии костной ткани.

Мне, фотокорреспонденту газеты «Пионерская правда», оказавшемуся по заданию редакции в сентябре 1980 года в детском отделении КНИИЭКОТа, Гавриил Абрамович сразу кратко и доходчиво объяснил принцип работы своего аппарата. Специальные стальные спицы с платиновым напылением, проходящие через кость и внешне соединенные ободом по принципу велосипедного колеса, неподвижно фиксируют поврежденные костные фрагменты. Части сломанной кости не соединяются вплотную, а располагаются на небольшом расстоянии друг от друга. Через 5–7 дней между костными фрагментами образуется «студень», который застывает и превращается в новую костную ткань. Не давая затвердеть «регенерату», как называют эту кость-желе врачи и больные, медики на доли миллиметра снова раздвигают поврежденные кусочки кости, добиваясь образования нового студенистого вещества между ними. Самое главное, что кость растет одновременно с мышцами, нервами, сосудами и хрящами. Пациент благодаря жесткой фиксации сломанной конечности ходит, а иногда и бегает по больничному двору на следующий день после операции!

После краткой научной лекции Илизаров сообщил, что в общем-то фотокорреспонденту в КНИИЭКОТе делать нечего, так как все пациенты терпеть не могут фотографироваться. Оказалось, что раз в неделю все пациенты – взрослые и дети – участвуют в специальной медицинской «фотосессии». Именно в это время многие больные особенно чувствовали свое уродство – ведь фотограф старательно выбирал ракурсы, максимально представляющие физические недостатки «научного объекта».

Мир КНИИЭКОТа – Курганского НИИ экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии – для фоторепортера был планетой людей с железными руками и ногами, на которые надеты «велосипедные колеса» разных диаметров. Но все эти люди разных возрастов жили обычной больничной жизнью – страдали, плакали, смеялись и, конечно, любили друг друга. Некоторые пациенты (чаще дети) с проблемами нижних конечностей ходили на специальных подставках из пенопласта, высота которых сразу говорила о том, на какую длину будет «выращена» нога. Подставка нужна была для того, чтобы избежать деформаций и искривления детского позвоночника на время длительного лечения. Эти подставки с закрепленной на них обувью часто путались и терялись на занятиях по лечебной физкультуре. Поиски своей «ноги» после занятий доставляли детям массу веселья. Иногда мальчишки играли ими в футбол. Впрочем, за это строго наказывали, но это уже другая история...

Мне хотелось передать своими снимками не уродства и физические недостатки маленьких пациентов, а безграничную доброту врачей и ежеминутное преодоление боли жителями «дома отважных трусишек», как называл детское отделение института Гавриил Абрамович. Да, атмосферой планеты КНИИЭКОТ была боль. Боль была повсюду – в операционной, в перевязочной, в лечебно-физкультурном комплексе и даже ночью в палатах. Поворотом специального гаечного ключика несколько раз в день большие и маленькие пациенты приближали себя к будущей нормальной жизни с прямыми и одинаковыми руками и ногами. А это было ОЧЕНЬ БОЛЬНО!

Я не забуду, когда каждое утро в больничной палате дедушка рассказывал рыдающему внуку сказку про «волшебный регенерат», который хочет вырасти быстро-быстро, но для этого надо лишь повернуть ключик на два оборота.

Родители и дети учились жить с этой ежедневной болью, жить годами, так как каждый этап лечения растягивался на долгие месяцы, а этапов было много. Мамы учили сыновей и дочек подкручивать себя самостоятельно и удлиняться на целые доли миллиметра. Папы учились делить каждый день на шесть поворотов гаечного ключа, распределяя по часам самые болезненные слесарные операции, нежно закручивая гайки и винты.

Считалось, что «регенерат» надо холить и лелеять, а чтобы костный студень быстрее образовывался и прочнее твердел, необходимо было ложками есть черную икру и рассасывать дефицитное мумие. Детям был особенно ненавистен холодец, который для успешного сращивания костей надо было есть каждый день без выходных. Икру и куриный бульон многие книиэкотовцы не могли брать в рот еще лет десять после больницы.

Столичные родители больных детей, а иногда и иностранцы попадали на долгие годы в другое измерение – в провинциальный мир советского города Кургана. Моя сокурсница-архитектор, лечившая свою дочь, на восемь лет забыла о проектировании городов, став медицинской нянечкой и санитаркой, потом фабричной работницей, а когда совсем повезло – юристом в «Курганприборе». Квартиры снимали коллективно, так как все семейные состояния спускались на дефициты – черную икру и фрукты, которые неблагодарные дети умоляли съесть вместо себя соседей по больничной палате.

У многих мам больных детишек на «большой земле» оставались мужья и другие дети, которые иногда приезжали в Курган на свидания. Но все эти лишения и трудности были несопоставимы с многолетним изматывающим ожиданием своей очереди на лечение в КНИИЭКОТе. А в этой очереди, иногда растянутой на 10–15 лет, взрослели и мучились граждане всех республик Советского Союза.

Илизаров знал все об этих нечеловеческих испытаниях, которые преодолевали семьи, лечившие у него своих близких людей. Только детям он давал иногда скидки в бесконечном ожидании, лично вызывая маленьких страдальцев на внеочередное лечение. Но это были очень редкие случаи, так как всей очередью командовал Минздрав СССР.

Гавриил Абрамович Илизаров запомнился мне за два рабочих дня как человек, который никогда не расставался с большими снимками, правда, все они были рентгеновскими. Я обещал, что газета «Пионерская правда» присудит ему еще одно звание – «Заслуженный фотолюбитель СССР». Свой врачебный труд Илизаров всегда сравнивал с каторжной работой землепашца: «По сути дела, мы все занимаемся одним и тем же: носим землю в подолах рубах, как когда-то я таскал ее в детстве, засыпая каменистую почву».

В Кургане и КНИИЭКОТе Илизарова за глаза называли ГАИ. Сам он тоже знал свою «милицейскую» аббревиатуру. Курганские гаишники гордились этим и называли себя «родственниками» Илизарова. В течение почти двадцати лет после памятной съемки в Кургане я снова и снова вспоминал Гавриила Абрамовича, натыкаясь глазами на яркие буквы «ГАИ» на автомобилях дорожных инспекторов. Это продолжалось до 1998 года, когда власти одним росчерком пера снова «похоронили» великого хирурга, переименовав ГАИ в ГИБДД...