Академик Михаил Кузьмин

– Михаил Иванович, когда вы узнали, что стали лауреатом Демидовской премии, как отреагировали на эту новость?

– В начале ноября мне позвонили из академии, сказали, что надо подготовиться к выступлению. Поначалу я не понял, к какому и перед кем. Сообщение о номинации застало меня в разгар празднества – в это время мы с коллегами отмечали 50-летие нашего института. Так что особо переживать мне было некогда, но все равно было очень приятно. Вокруг были друзья-товарищи не только из Иркутска, но и из Новосибирска и других городов.

– Сумма премии около 500 тысяч рублей. Простите за нескромный вопрос: на что собираетесь потратить деньги?

– На следующий год у меня 70-летие, поэтому часть суммы пойдет на юбилей. Остальные деньги потрачу на свои научные исследования.

– Вы разрабатываете новое направление в геологии – химическую геодинамику. А что это такое?

– Химическая геодинамика позволяет лучше понять, какой была раньше Земля, как формировались на нашей планете суша и океан, при каких обстоятельствах менялась она миллионы лет назад. Эта отрасль науки играет большую роль для горнодобывающей промышленности. Геохимию применяют при составлений карт и разведки при поиске полезных ископаемых. С ее помощью, например, можно установить, из какого вещества сформировались минералы, и какие методы следует применять для их поиска.

– На основе анализа пород вы также изучаете процессы всемирного изменения климата. Хотелось бы узнать ваше мнение по проблеме глобального потепления. Какими факторами, на ваш взгляд, оно вызвано?

– Я не придерживаюсь популярной точки зрения, будто бы главный виновник глобального потепления – деятельность человека. Антропогенный, человеческий фактор повинен в увеличении углекислого газа в атмосфере только на 10%. Можно с уверенностью сказать: повышение температуры по всему миру – естественный природный процесс. Значительные потепления в истории Земли случались и прежде. Последняя такая эпоха прошла 250 миллионов лет назад. Температура воды в океане в то время была на 12 градусов выше, чем сейчас. Так что максимума тепла мы пока еще не достигли. Ну а после этого обязательно наступит похолодание. Правда, его придется ждать несколько тысяч лет.

– Трудно поверить, что человеческая деятельность совершенно не связана с теми природными катаклизмами, которые мы наблюдаем в последние годы.

– Конечно, нельзя полностью отрицать наше влияние на окружающую среду. Просто прослеживается оно сейчас в первую очередь на региональном уровне. Помните, как на Камчатке в долине гейзеров был обвал из-за селевых потоков? Такие же ЧП вполне реальны и в районе Байкала. Если бы мы построили в этом месте нефтепровод, как предлагали некоторые чиновники, селевые потоки могли бы разломать нефтепровод, и половину озера затопило бы нефтью в течение двух часов.

– С 2002 года вы возглавляете Иркутский научный центр Сибирского отделения РАН. Как вы оцениваете ситуацию с наукой в самых отдаленных от центра России регионах?

– Сибирское отделение считается традиционно сильным. Другое дело, что мы переживали трудные времена. После 90-х годов, когда денег не хватало ни на зарплаты, ни на приборы, ситуация меняется. Сейчас у нас довольно хорошая база для геохимиков и геологов, понемногу растет зарплата. Приборный парк по качеству сравним с зарубежным. Основная проблема сводится к нехватке нового жилья. Соответственно научные кадры обновляются крайне медленно, поскольку новичков селить некуда. В результате молодежи среди специалистов набирается не более 20–30%. Все остальные довольно преклонного возраста. Впрочем, это проблема всей нашей науки.

– На прошлой неделе правительство, наконец, утвердило устав академии. Научное сообщество после нескольких месяцев ожидания с облегчением вздохнуло. На ваш взгляд, все ли проблемы организации работы РАН остались позади, или девиз «покой нам только снится» продолжает оставаться актуальным для отечественной науки?

– То, что академический устав подписан – чрезвычайно важное событие. Однако говорить о том, что все трудности позади, я бы не стал. Научные достижения часто оказываются невостребованными руководством страны. Это, кстати, ярко проявилось в вопросе о строительстве нефтепровода поблизости от Байкала. Тогда чиновники долго игнорировали мнение ученых, выступивших против опасного проекта. Как вы помните, потребовалось вмешательство президента. Но ведь это не дело, когда такие вопросы в последний момент решает один человек. В этой связи мне вспоминается авария, которая оставила пол-Москвы без электричества. После нее Путин сказал, что РАО ЕЭС нужны не только менеджеры, но и эксперты. В советскую эпоху академия как раз и была таким экспертом, чьи полномочия распространялись и на космонавтику, и на геологию, и на промышленность.

– В последнее время чиновники часто заводят разговоры о необходимости широкого развития прикладной науки. На каком уровне, по-вашему, она сейчас находится?

– Насчет широкого развития все правильно, но говорить об этом преждевременно. Поскольку и развивать-то нам пока что нечего. Разрушив прикладную науку в 90-е, мы до сих пор ее не восстановили. Академической науке приходится самостоятельно доводить свои разработки до внедрения в сферу народного хозяйства. Наш институт уже несколько лет трудится над большим проектом по разработке дешевых солнечных батарей на основе солнечного кремния. Но ситуация такова, что разговоры о внедрении уже готовых инноваций остаются разговорами. Законов, которые бы гарантировали это, не существует. К примеру, мы не можем брать кредиты на ведение своих разработок. Приходится искать инвесторов, а их найдешь не сразу. Составление бизнес-планов, решение мало связанных с фундаментальной наукой вопросов отнимают огромное количество времени. Если бы существовали институты прикладного значения, все было бы быстрее.
Ко всему прочему, мы не воспитываем, не обучаем необходимый для прикладной науки рабочий класс. Для подготовки умелых слесарей, ремонтников, электриков не хватает техникумов. На нашем иркутском авиационном заводе долгие годы не было заказов. Он оказался практически заброшен, и всех, кого можно, отправили на пенсию. Когда на это предприятие стали поступать крупные заказы из Индии, выполнять их оказалось некому. Пришлось вызывать с пенсии ветеранов – не только, чтобы им самим работать, но и обучать молодых.

– Поневоле вспоминается Гоша из фильма «Москва слезам не верит». Слесарь, которому сотрудники НИИ, где он работал, были на 50 процентов обязаны своими диссертациями.

– Так дело обстоит и сегодня. И наша академическая наука переживает не только утечку молодых пытливых мозгов, но и острый дефицит золотых рабочих рук.