Posted 26 января 2004,, 21:00

Published 26 января 2004,, 21:00

Modified 8 марта, 09:46

Updated 8 марта, 09:46

Записки узника

Записки узника

26 января 2004, 21:00
Автор этих строк, зеленоградец Семен Рассказчиков, не дожил полгода до своего 85-летия. Он был оптимистом в высшей степени. Как это ему удавалось, для меня большая загадка – после трех-то концлагерей… Он дважды попадал в плен. Первый раз в 1941-м, когда в Смоленской области нарвался на танковую колонну, шедшую навстре

Ползком из крематория

…Сентябрь 1942 года. Погода хорошая. Солнечные лучи припекают наши голые руки и плечи, ибо от одежды остались лишь клочья. Нас поставили лицом к стене и запретили поворачиваться. Но еще при выходе из машины я заметил, как несколько человек тащили повозку с мертвыми телами. Двое в полосатых лагерных костюмах стали переписывать личные номера покойников. Затем в сопровождении конвоиров оттащили тележку к отдельному домику чуть в стороне от зоны. Это оказался лагерный крематорий. Люди в Штуттгофе часто говорили, что «всех нас ждет этот домик».

В 6 утра раздался сигнал подъема. Все вскочили, как ошпаренные: нужно было успеть аккуратно уложить солому на нарах, застелить их одеялом, умыться и встать в строй. В углу лежали три трупа, раздетые догола, на которые никто не обращал внимания. Все знали, что их вскоре увезут в крематорий. Меня сначала поразило это равнодушие к мертвым. Но потом и я привык, так как каждый день видел десятки убитых.

Рабочая площадка находилась в 400 м от зоны. Моих товарищей Юру с Женькой, с которыми я вместе попал в плен, определили в планировочную команду, а меня поставили на разгрузку стройматериалов. У кого не было сил работать, тех забивали палками, а потом мертвых и тех, кто без сознания, увозили в крематорий. Каждый старался изо всех сил держаться, чтобы только не упасть. И так – ежедневно. Через месяц-полтора люди теряли человеческий вид. Это были скелеты, обтянутые кожей. Изнуренные голодом и непосильным трудом, они ели все, что попадало на глаза: мышей, червей, лягушек, не говоря уже о траве. От всего этого заболевали дизентерией, и человек прощался с жизнью.

…Силы мои таяли с каждым днем. От ран на ногах образовались язвы, которые никак не заживали. Из транспортной бригады меня перевели в планировочную, но и тут было не легче. Октябрьские заморозки каждый день выводили из строя по нескольку десятков человек. Все мы по-прежнему ходили босиком по мерзлой земле и застывшим лужам. При встрече с Юрой и Женей мы только и говорили, что настал, видно, и наш черед идти в крематорий. Вскоре я потерял их из виду…

Однажды после обеда я почувствовал, что не могу идти. Товарищи взяли меня под руки и отвели на площадку. Не было сил держать лопату, а тем более выкорчевывать пень, поэтому я присел. В голове проносилось, что доживаю свои последние минуты. Ко мне подошел «кап» и стал бить палкой, пока не потерял сознание.

Когда пришел в себя, не сразу сообразил, где нахожусь. На мне не было одежды, а рядом лежали трупы. Было тепло, как на русской печке. Собрав последние силы, я пополз к открытому окну и, только выглянув из него, понял, где нахожусь – в крематории! По коже пробежал холодок. Я вывалился из окна, полежал на земле и пополз в сторону лагеря… Меня заметил часовой, который, очевидно, из любопытства сообщил кому-то, что из крематория обратно ползет «труп». Два эсэсовца бросили меня на носилки, к ним подошли другие, в том числе «лагерьфюрер». Все с удивлением смотрели на скелет, лежащий на носилках, и ржали, как жеребцы…

Таким образом я попал в лагерную больницу, где пролежал до 13 ноября 1942 года. В день выписки меня в числе большой группы погрузили в крытую машину и увезли на железнодорожную станцию. На шесть суток пути каждому выдали булку хлеба и 300 г испорченного плавленого сыра. Мы не знали, что нас ждет…



Заключенный № 40440

Оказалось, нас переправили в концентрационный лагерь «Дахау». Живыми из 400 доехали сюда лишь 96 человек. Остальные не вынесли дороги и голода. Мы не держались на ногах. При росте 180 см мой вес составлял 42 кг.

«Дахау» во многом отличался от Штуттгофа. Огромную по величине территорию огораживала каменная стена, достигавшая в высоту 8–10 метров. Кого здесь только не было! Сербы, хорваты, чехи, испанцы, немцы, бельгийцы, голландцы, австрийцы, шведы… Всех, кто из Советского Союза, содержали в отдельной части, за металлической сеткой. Вдоль каменной стены шел ров, наполненный водой, а перед ним –проволочное заграждение с током.

Вновь прибывших разместили в 21-м блоке. В бараках стояли трехъярусные нары с бумажными матрацами и такими же подушками, набитыми стружкой. Здесь мне присвоили личный номер 40440.

В первых числах марта 1943 года меня свезли в «ревир» – местную больницу. Анализы показали, что у меня начался туберкулез. Врач-чех каждый день приносил мне по маленькому кусочку домашнего хлеба со сливочным маслом и тонко нарезанным вареным яйцом. Он все время повторял, что я увижу свои родные сибирские края.

Я стал понемногу поправляться. Даже не верилось, что ко мне возвращался человеческий вид. Начал помогать Плачеку (так звали «моего» чеха), чем мог: подметал пол в «ревире», приносил от ворот баланду. Таким образом, в больнице, под покровительством Плачека, я находился до декабря, пока не пришли эсэсовцы и не выгнали меня обратно в блок. Кто помнил меня, признались: они думали, что я давно погиб. Так бы и случилось, если бы не Плачек…



Побег удался!

В марте 1944-го несколько десятков человек, в т.ч. и меня, перевели в новый лагерь «Оттобрунн», что в 54 км от «Дахау». Заключенные (всего нас было более 300 человек) работали на строительстве, как поговаривали, какого-то экспериментального завода. Меня направили разгружать железнодорожные вагоны. Приходилось переносить станки, закрытые ящики. Иногда после бомбежки нас гоняли на раскопки чьих-то квартир, домов. Однажды на развалинах я нашел золотой браслет. И хотя не разбирался в ювелирных изделиях, понимал, что вещь эта дорогая. Впоследствии хозяйка одной местной столовой несколько раз давала нашей бригаде из 6 человек продукты в обмен на этот браслет, чем сильно поддержала нас.

…Самолеты часто бомбили находящийся неподалеку город Мюнхен и авиационный завод в Асбурге. Как легко становилось на душе после таких налетов! Немцы стали еще жестче относиться к нам, урезали вполовину паек. Чувствовалось, что они уже предвидели исход войны.

…В первой половине марта 1945 года наша команда поймала собаку, принадлежащую той самой хозяйке столовой, которая получила браслет. Мы сварили и съели животное. Заподозрив неладное, женщина пожаловалась «лагерьфюреру». Он приказал дать каждому по 50 ударов розгами и запереть в стоячий карцер на шесть суток. Это была небольшая ниша, стоя в которой, ты прижимаешься спиной к стене, а грудь- к двери. Повернуться нельзя, можно лишь слегка согнуть колени. В таком положении мы провели ровно шесть суток! Это было тяжелое наказание: избитое тело ныло от боли, холодно, голодно…

Первые сутки мы еще перекликались, а затем все реже и реже. Каждый думал о своем. В последние сутки голоса были совсем тихие, каждый из нас лишь сообщал, что он еще жив. Когда нас открыли, ни у кого не было сил идти, мы просто вывалились из этих «ящиков». Нас отнесли на носилках в столовую, дали теплую баланду. А затем всех отправили в больницу

…Выйдя на работу, мы заметили, что охрана полностью поменялась. За нами следили только что выписанные из лазарета легко раненные солдаты, а старую охрану отправили на фронт. И вот однажды, это было 16 апреля 1945 года, наш бригадир Леонид Тизенгаузен, инженер из Одессы, знавший немецкий язык, разговорился с конвоиром. Тот рассказал, что в его родном городе уже американцы. Бригадир посоветовал ему бежать, переодевшись в гражданское, на что тот сказал, что надо ждать еще неделю.

В тот день после обеда мы твердо решили бежать. Как и ожидалось, к рабочему месту нас конвоировал тот же солдат. Леня сказал ему, что у нас в стороне от дороги спрятан картофель. Он согласился сходить с нами за картофелем при условии, что ему достанется половина. Дойдя до ближайшей воронки, мы сказали ему, что картофель зарыт здесь. Он что-то заподозрил, затем вскинул наизготовку автомат и велел идти обратно, к дороге. Мы сделали вид, что собираемся идти, а сами стали сходиться в кучу. Стоило конвоиру повернуться, как я, подброшенный руками товарищей, свалился прямо на него. Охранник упал, но успел-таки выстрелить. Пули просвистели мимо наших голов. Ударом приклада мы прикончили его.

…Куда идти, мы не знали: карты не было, а передвигаться можно было только ночами. Решили двигаться на юг. На следующую ночь наткнулись на поместье, которое охраняли две злые собаки. Пришлось их пристрелить. Затем ворвались в дом. Ленька пригрозил автоматом хозяину и его семье, чтобы не кричали. Он сказал им, что они окружены партизанским отрядом из заключенных. Набрав всяких продуктов и одежды, мы двинулись дальше. Через несколько ночей вышли на берег реки и вскоре к какому-то населенному пункту. Забрались под огромное, сваленное бомбежкой дерево, а одного из нас переодели в гражданскую одежду и отправили узнать, где мы. Вскоре он вернулся еще с двумя людьми. Оказалось, что это окраина Мюнхена, а в самом городе находились гражданские лагеря русских, куда мы все и перебрались

… Вскоре составы пошли на родину один за другим. В конце июня 1945 года отправился домой и я. Не верилось, что возвращаюсь отсюда живым. Мы пели песни, некоторые даже танцевали под стук колес. Ехали через Мельке, Вену, Будапешт, Яссы, Унгену… Наконец, попали в Одессу. Всех здоровых переодели в военную форму и отправили служить дальше, а мне и еще нескольким бывшим заключенным концлагеря выдали литеры, снабдили сухим пайком и отправили в родные края.



Публикацию подготовила Марина ОГОРОДНИКОВА

"