Posted 21 февраля 2005,, 21:00
Published 21 февраля 2005,, 21:00
Modified 8 марта, 09:35
Updated 8 марта, 09:35
Адвокат Сергей Беляк
– Сергей Валентинович, вам не кажется, что пора пересмотреть трактовку, слишком вольную, понятия «экстремизм» в нашей стране?
– В принципе, ее пересмотрели в период расследования дела Лимонова: в Саратовском суде была изменена формулировка. Уже тогда говорили, что по любому поводу ссылаться на угрозу экстремизма и терроризма – это завинчивание гаек. То же самое и попытка введения вновь такой санкции, как конфискация имущества. Якобы в целях усиления борьбы с экстремизмом и с терроризмом, а на самом деле с целью оправдания властью своего бессилия.
– Вы себя тоже в каком-то интервью назвали экстремистом.
– Я не экстремист, я радикал. И не возражаю, когда меня называют «радикальным адвокатом», потому что защищаю таких людей, как Лимонов, Жириновский или Паук из «Коррозии металла». Я считаю, что общество должно людей таких не просто защищать, а беречь, потому что без них противно было бы жить. Представьте, что Жириновский в какой-то момент ушел бы из политики – да вся наша политическая карта резко бы изменилась.
– Он сыграл какую-то роль в формировании в вашем характере вот этих радикальных черт?
– Нет. Ни он, ни Лимонов. Это мне, видимо, присуще с детства. В студенческие годы я занимался печатанием самиздатовских листовок в поддержку польской «Солидарности», в защиту Сахарова, сосланного в Горький. В 80-м я организовал в центре Саратова митинг памяти Джона Леннона – собралась толпа в сто человек, нас пасли гэбэшники под видом дружинников, никого не задержали, но меня потом исключили из института, за месяц до защиты диплома.
– Когда спустя двадцать лет в вашей судьбе вновь Саратов возник, в связи с процессом Лимонова, не было мысли, что Бог все-таки есть?
– Это была просто мистика... Да еще с учетом того, что Лимонов в 67-м году написал стихотворение о Саратове, не будучи там ни разу. И ведь судиться мы хотели в Москве, но выбирать не пришлось: нам назначили Саратов. Эдуард прямо говорит в своей последней книге «Торжество метафизики», что, возможно, с Беляком рука об руку работал Господь Бог.
– Оказавшись там тогда в командировке, тоже по высшей милости, я понял, что если бы в моей жизни не было вот этих четырех часов, когда читалось обвинительное заключение, потом я бы очень жалел. В жизни случаются моменты, о которых мы только потом понимаем, что они исторические.
– Не все понимают. Я сегодня разговаривал со следователем, который ведет дело «нацболов», арестованных в приемной администрации президента. Он меня спросил: «Зачем идти против власти? Это же глупо, бессмысленно. Мы тоже, может быть, недовольны своим начальством, но помалкиваем и работаем, как работали». Я спрашиваю: «А чего вы ждете от будущей жизни? Какими надеждами живете?» – «Мне, – говорит он, – три года осталось до пенсии». И я тогда ему сказал вот что: «Большинство людей, как и вы, и я, обыватели, буржуа, которым ничего не нужно, кроме хорошей зарплаты, а потом и пенсии, и чтобы хорошая машина была, и чтобы туалет был не на улице. Мы все живем в ожидании тихих радостей, а эти ребята, про которых говорят, что они отморозки, защищают права даже не свои, а каких-то неведомых им пенсионеров»... И так было всегда, и таких людей всегда было немного, но они, в отличие от нас, претендуют на то, чтобы остаться в истории. Судить этих ребят, может, и надо, так же как нужен был процесс в Саратове, но судья там все же смог подняться над своими взглядами буржуа и понять, что перед ним люди, чьи поступки вызваны, в отличие от большинства из нас, не эгоистическими побуждениями.
– Из года в год повторяется одна и та же фраза. Вот, мол, Лимонов прохлаждался где-то в Америке, во Франции, потом приехал и подставляет зеленых ребят, которые не ведают, что творят, и делает себе на их костях биографию.
– То же самое – про совращение детей – мне сегодня говорил этот следователь. Я координирую работу группы адвокатов и сам защищаю двух девушек, Алину Лебедеву, рижанку, и Евгению Тараненко, москвичку, преподавателя РГГУ, социолога, которая, работая над кандидатской диссертацией «Радикальные движения в России», внедрилась в НБП, чтобы вести так называемое внутреннее наблюдение. И остальные 38 человек, посаженные сейчас за решетку, не маргиналы. Они осуществили свои права – пришли в общественную приемную, куда может прийти любой, чтобы передать обращение к Путину. Вся преступность их деяний заключалась в том, что они ломанули толпой. Десять человек туда пропустили, но потом поднаперла молодежь, которую застопорила охрана. Ребята прорвались, забежали в первый попавшийся кабинет, их там заблокировали. В комнате площадью 20 метров. И все. Так им сначала инкриминировали захват власти – не дикость ли: компания молодежи, в том числе 8 несовершеннолетних и 9 девушек, оказывается, может захватить в России президентскую власть вот таким образом! Не говоря уж о том, что администрация президента не является государственным органом, а общественная приемная тем более. Теперь им вменяют в вину массовые беспорядки – что опять-таки смешно: ну какие массовые беспорядки в запертой двадцатиметровой комнате... Смешно. Но когда сегодня следователь мне в очередной раз повторил благоглупость о совращении Лимоновым детей, я ему ответил: «Не унижайте вы этих людей! Многие «нацболы» уже окончили институты, работают в фирмах, в банках, в глянцевых журналах, есть и кандидаты наук. Они подрастают, потихоньку отходят от НБП... и становятся буржуа, как было во Франции после молодежных бунтов в 68-м году. Как было всегда и везде».
– Но ведь бунт есть бунт. И выглядит страшновато.
– А стоит ли бояться? По-моему, нет. Осмыслять – нужно. Судить – если кто-то из них сломал стул в приемной администрации – да, нужно, если это доказано. Только наказание должно быть соразмерное преступлению. Вы на людях творческих, активных, интеллигентных, с хрупкой психикой, практикуете методы, наработанные на уголовниках, на братве. А это другие люди. В том, что они свою активность проявляют в радикальной форме, вы сами виноваты, вы, государство. Вы на их плечи взвалили свои обязанности защищать права фронтовиков, пенсионеров, русскоязычных граждан в Прибалтике. В 1999 году два учителя и школьник приехали в Ригу, залезли на башню Святого Петра, вывесили красные флаги и разбросали листовки в защиту ветеранов НКВД, в том числе Михаила Кононова, партизана, которому Путин спустя два года предоставил российское гражданство. И неизвестно, сделал ли бы это Путин, если бы три «нацбола» не залезли на башню. Их обвинили в тяжком преступлении, наше государство постыдно промолчало, более того, ФСБ фактически их сдала – этих ребят, которые защищали отцов нынешних фээсбэшников. Учителям впаяли по пять лет, из которых они отсидели по три, мальчишке – год. И то же самое сейчас происходит уже с акцией в министерстве Зурабова, отставки которого только дурак не хочет, а «нацболы» указали ему на дверь еще год назад. И им дали по пять лет. Когда я все это объяснил их родителям, один из отцов, работавший, кстати, в правоохранительных органах, мне сказал: «Да, возможно, вы правы и не прав я. Мне надо было самому пойти вместе с ними».
– Вы, похоже, хотите меня и читателей заодно сагитировать и призвать идти стройными рядами в НБП.
– Я далек от этого. Я не член их партии, как и не член ЛДПР, при том, что веду все судебные дела Жириновского…
– Но я где-то читал, что вы были пресс-атташе НБП?
– Я? Никогда не был! Это одна из множества баек про Беляка. Однажды я защищал Жириновского против Гайдара, интересы которого представлял Генри Резник. Было три процесса, и я выиграл их все. Гайдар объявил тогда, что Жириновский фашистский лидер. И я сумел доказать всем трем инстанциям, в районном суде, в городском и потом в Верховном, что это не так. После чего Новодворская в «Огоньке» написала, что Беляк – пламенный агитатор фашизма. Ну, это стиль Валерии Ильиничны, и я благодарен ей за высокую оценку моей деятельности... Но вообще я человек аполитичный. И очень люблю писателя Эдуарда Лимонова.
– Как и когда вы с ним познакомились?
– Книжки-то его я читал еще в самиздате. А лично – в Думе, сразу после событий 93-го года. Хотя и до этого в Москве у нас были какие-то совместные мероприятия и мы могли познакомиться, но я робел.
– А теперь вы друзья?
– Мы приятели. И это много. И для него, и для меня. Хотя иногда я ловлю себя на мысли, что я отношусь к нему как к старшему брату. Но так стало только после суда, два года он фактически общался только со мной, ни с кем больше. Но старший брат – это не друг. У меня вообще нет друзей… Отношения адвоката с подзащитными, если они сохраняются, вещь особая. То есть люди вместе переживают тяжелейшую стрессовую ситуацию. Мне приходится быть и психологом, и священником, и связным с внешним миром. А ко многим своим клиентам, если они юные совсем, я как к детям отношусь. Но в душу к себе впускаю немногих. Как и Лимонов, кстати. Притягивает к себе многих, а в душу не впускает, по-моему, никого.
– И поэтому никак не может вписаться в политику нашу? Ведь сейчас к нему подкатываются потихонечку и Хакамада, и Зюганов...
– Лимонов человек деликатный, но честный. Он не будет ни от кого брать деньги, не станет идти против своих принципов. Это нарушение норм политической игры… Мы с ним как-то однажды в Лефортово говорили на эту тему, он критиковал Путина, Жириновского и того же Зюганова. Я ему говорю: «Эдуард, вот сегодня ты ругаешь Путина, а ты смог бы завтра на какой-нибудь пресс-конференции, я тебе устрою, сказать: «У Путина есть недостатки, но все будет нормально, в будущем он все исправит». Лимонов подумал, подумал и говорит: «Нет, я не смог бы». – «Эдуард, но тогда ты не политик». Он пожал плечами. В этом парадокс, которого никто в упор не видит. Смотрите: Ленин, которого Лимонов часто цитирует, всю жизнь менял позицию, при том идя к своей цели неуклонно. Входя в контакт с правыми, левыми, с немцами, но добиваясь своего. Лимонов – нет. Но думаю, что у него все еще впереди (смеется), он вечный подросток.
– Значит, разговоры о том, что он поехал на Алтай, где его арестовали, не чтобы заваривать бучу, а тихо встретить старость, отойти от всех этих дел, не соответствуют действительности…
– Нет, нет. Лимонов умрет на баррикадах. Но не скоро.
– Вы член Союза художников, участник многих фотовернисажей. «Нацболов» снимаете?
– Да. В марте в одной галерее у меня пройдет выставка, которая называется «Девушки партии». К сожалению, многие лица молодых людей, которые тусуются на улицах и в клубах, далеки от идеала думающего молодого человека, от его собирательного образа, точнее. И вот мы захотели запечатлеть одухотворенные лица, умные, чистые. Кстати, там будут и портреты девушек, сейчас сидящих в тюрьмах.
– Вы никогда не брали фотокамеру в камеру тюремную?
– Брал.
– А есть эротические фотографии?
– Нет.
– Это неэтично?
– Это то же самое, как если врач-гинеколог будет снимать пациенток. Это не искусство. Это банально. Легко можно сделать снимок зала суда, где сидят судья, адвокат, прокурор, а в клетке голые девушки, и была такая мысль... но это мысль, которая лежит на поверхности, следовательно, она не художественная. Нужны решения гениальные, простые, но гениальные.
– В прошлом году умерли три гениальных фотодядьки: Хельмут Ньютон, Картье-Брессон и Аведон. Кто вам роднее?
– Брессон, конечно.
– Чем?
– Теплотой, живой атмосферой... А вы думали, что Ньютон, раз я сам делаю эротическое фото? У Ньютона тоже есть шикарные работы, но он все-таки работал в бизнесе рекламном, в бизнесе моды. Но живой эротики я там как раз не вижу. И он, и Аведон – это искусство на грани с промышленностью. Там очень силен буржуйский запах... А вообще уход людей подобного масштаба – катастрофа. Я не знаю, остались ли такие в мире. В России таких нет, это факт.
– Как и адвокатов?
– Как и адвокатов. Сколь это ни печально. Советский Союз уничтожил институт адвокатуры, когда «защитники» выступали на процессах, потакая прокурору, требовавшему расстрелять обвиняемых, как бешеных псов, – и адвокат поднимал руку и добавлял: «Как крыс, как крыс!» И никогда в СССР адвокатов не любили, но институт адвокатуры был великий. Полный обвал случился в начале 90-х, когда были созданы кооперативы адвокатские, параллельные коллегии, набрали туда людей из милиции, из прокуратуры, изгнанных оттуда за пьянство, за взяточничество. И людей с мышлением все-таки обвинителей. Зачастую это просто носильщики денег судьям и следователям. Так для этого не надо быть адвокатом, надо быть банщиком: парить прокурора и решать свои проблемы. Вот у меня сейчас крупное дело в нескольких регионах, и я собираю адвокатов, координируя их деятельность. Разговариваю с ними – и волосы дыбом встают. При мне, скажем, одного молодого адвоката журналист просит прокомментировать объявленный только что приговор и освобождение клиента в зале суда из-под стражи, и адвокат говорит: «Да это не мы все сделали». То есть подразумевается, что все было предрешено. Но тогда непонятно, зачем человека арестовали. Я говорю ему: «Подожди, зачем ты сам себя и нас всех опускаешь? А я тебе разве не помогал, не учил, что надо писать туда и туда, не делал депутатские запросы? Что же, это все зря, что ли, было?» Или приходит адвокат, женщина, к подзащитной и говорит: «Статья, которую тебе вменили, заслуженная, приговор будет суровым. Поэтому давай сейчас не будем о плохом, лучше поговорим о мужиках, о жизни, покурим». Когда я об этом узнал, поскольку тоже был в том процессе задействован, от самой подзащитной, я положил перед ней бумагу на стол и говорю: «Пиши заявление, что ты отказываешься от ее услуг». И прошла неделя, и эту статью с нее сняли, и приговора не было. Но человек был в трансе. По милости своего защитника.
– Я очень внимательно смотрел на вас и на Лимонова, когда оглашался приговор в Саратове. Он очень нервничал, а вы, по-моему, знали, что все так и будет. Во всяком случае, в какие-то моменты спокойно кивали головой, мол, правильно судья Матросов говорит. И потом улыбнулись, когда было сказано последнее слово. Вы знали, что все так и будет?
– Нет, не знал. Более того, адвокаты, которые защищали других «лимоновцев», я ведь двоих там защищал, Лимонова и Аксенова, они потом меня поздравляли, даже те, чьи клиенты давали показания против Лимонова. Они все говорили: «Ну, мы не ожидали». Вот и я не ожидал. Ведь прокурор просил Эдуарду 14 лет. Я не знал, что так легко рассыпется обвинение, но я надеялся, что оно рассыпется, и все для этого делал. Я всегда клиентам говорю: «Надейся на лучшее, рассчитывай на худшее». А насчет моего внешнего спокойствия, вы меня там наблюдали в лицо, а Лимонов описал в своем «Торжестве метафизики» момент приговора совсем иначе. Помните, он стоял в клетке прямо за мной, за моей спиной, и ему запомнилось, как я добела сжимал руки.
– Для вас как для человека творческого существует эстетическая сторона профессии адвоката?
– Конечно, существует. И очень большое имеет значение для меня. Процесс Лимонова доставил мне много эстетического удовольствия в силу того, что он личность творческая. Но так же интересен стал мне Андрей Климентьев, которого я защищал в 97-м году, и добился его освобождения, прямо в зале суда, с оправданием по всем статьям, тяжким. Он отсидел полтора года и тем ограничился. У него очень тяжелый характер, и он совсем не идеален, как, впрочем, все, но он очень интересный. Или Геннадий Коняхин, мэр Ленинска-Кузнецкого, перешедший дорогу Тулееву. Начал с нуля, с разведения и продажи кроликов, и построил империю, где было 120 бензозаправок, сеть магазинов, а потом пошел в политику, наступил на хвост посреднической мафии и пострадал за это. Теперь он в «Единой России», примирился с Тулеевым и спокойно своим бизнесом занимается. А ведь тоже был выпущен из клетки в зале суда.
– Я слышал, вы и Чикатило защищали?
– Нет (смеется). Это еще одна байка. Это журналисты придумали, что если бы Беляк защищал Чикатило, после первого же его выступления в суде расплакались бы родственники потерпевших и Беляка бы отстранили от дела. Такие байки... Чикатило – нет, не защищал, но крупных преступных авторитетов и генералов милиции приходилось. А среди моих любимых клиентов, людей, которых считаю приятелями и горжусь этим, – великие хоккеисты Борис Михайлов и Владимир Петров. Никогда не забуду, как в носу защипало, когда мы сидели у Михайлова и Владимир Владимирович Петров поднял рюмку с водкой и сказал: «Сергей, ну, теперь ты с нами в одной команде». Такой тост дороже всех гонораров. Так же, как упоминание в книге Лимонова. Нет, хороших адвокатов много, просто адвокат – как артист: кто засветился, кто-то нет. На всех громких дел не хватит, как на всех артистов спектаклей. Но из каждого процесса нужно делать шоу. Я абсолютно отвергаю плевание в сторону суда, прокуроров, какие бы они ни были. И с прессой у меня отношения замечательные, потому что вы мне помогаете, и я всегда открыт. Коллеги мои знают: если Беляк появился на экране, то не потому, что ему хочется лишний раз засветиться, значит, есть какой-то важный информационный повод.
– Вы не тусовочный человек?
– Нет, абсолютно. Все эти презентации у меня вызывают изжогу. И общая манера каждый вечер тусоваться мне противна. У меня другие формы общения. И очень узкий круг приятелей. Причем среди них адвокатов нет. Это художники, артисты, журналисты. Музыканты, с которыми я уже второй диск своих песен записал.
– Последний вопрос. Швырнуть в человека яйцо или гнилой помидор из чувства праведного возмущения – преступление или нет?
– Это правонарушение. Человек нарушил право другого человека быть чистым. Но это не преступление, за которое должно последовать суровое наказание. Сажать «яйцеметателя» в тюрьму – вот это уже дикость и самое настоящее преступление со стороны государства, властей.
– Власти нужно привыкать к такому проявлению чувств?
– Нужно. Так делалось всегда, если публичный человек не вызывал восторга. В Никиту Михалкова мальчишка-«нацбол» швырнул яйцо в тот момент, когда он выступал на сцене, то есть являлся публике не в роли патриота и дворянина, каким себя позиционирует, а в обычной для себя ипостаси лицедея. Что, вообще-то говоря, с дворянством в русской традиции несовместимо. Как и то, что Михалков, уже когда мальчишку схватили, бросился на него и стал бить ногами. Это по-дворянски? Вот если бы он, дворянин, шел по улице или в ресторане сидел и ему ни с того ни с сего испачкали костюм – да, это было бы чистейшей воды хулиганство. А в артиста, плохо справляющегося со своей ролью, и яйцами, и гнилыми помидорами швыряли и швыряют – чем же от них отличаются плохие политики, чиновники, не выплачивающие людям зарплату, не обеспечивают едой и теплом или просто лгут? И государству, и политикам давно пора привыкнуть к тому, что в них можно швырять не только цветами. Пусть еще скажут спасибо, что не камнями швыряют.
Справка «НИ»
Сергей Валентинович БЕЛЯК родился в 1958 г. в Подольске. В 1982 г. окончил Саратовский юридический институт. В 1987–1988 гг. работал адвокатом в Польше, ведя дела советских военнослужащих. Занимается вопросами уголовного, гражданского, корпоративного и избирательного права. Автор нескольких книг о громких судебных процессах в России. Увлекается художественной фотографией, член Союза художников РФ. Пишет музыку, выпустил два диска своих песен на стихи И. Северянина, В. Маяковского, Н. Асеева, Э. Лимонова – «Эротические галлюцинации русского адвоката» и «Адвокат Беляк. Организованная группа».