Posted 16 октября 2007,, 20:00
Published 16 октября 2007,, 20:00
Modified 8 марта, 08:32
Updated 8 марта, 08:32
Прокурор Москвы Юрий Семин
– Юрий Юрьевич, наш разговор в редакции мы обычно начинаем с вопроса о прессе. Вы читаете газеты?
– Читаю и нередко вижу в газетах неправду. Но я никогда в жизни не стремился выступать с опровержениями, обращаться в суд о защите чести о достоинства, считаю это даже неприличным. Для меня действительно важна репутация в среде профессионалов, с которыми я работаю.
– На ваш взгляд, журналистские расследования мешают или помогают работе следователей?
– Честно говоря, я не помню ни одного журналистского расследования, которое как-то серьезно повлияло на разрешение какого-то уголовного дела. Может, они и были. Но мне о них не известно.
– В сентябре от прокуратуры отделился Следственный комитет (СК). Есть ли какие-то первые результаты?
– Об этом говорить рано, прошел только месяц. А вообще сама идея раздела надзора и следствия – она не родилась в этом году. Еще при Советском Союзе, в 80-х годах, был проект закона о создании самостоятельного следственного органа. Почему он умер тогда, и только сейчас начались какие-то шаги в эту сторону, сложно сказать.
– Как реформа отразилась на работе прокуратуры Москвы?
– Мы старались произвести все изменения мягко. Однако сейчас уже начались трудности. Ведь кто-то, наверное, сказал, что на это денег не надо. А вот теперь оказывается, что нужно. Первая сложность, с которой мы столкнулись: Следственному комитету, помимо следователей, которые туда перешли, необходимо выделить еще какую-то штатную численность. Не может ни один орган существовать без аппарата управления. Там должен быть бухгалтер, человек, который будет лампочки вворачивать и так далее. Это все нужно. Но на это денег пока никто не дал. Ведь СК организационно стал самостоятельным, однако продолжает существовать за счет бюджета прокуратуры. И вот сейчас мне надо думать, изобретать, как людям зарплату заплатить. И эти сложности возникли не только в Москве.
– Все следователи ушли в СК. Чем же сейчас занимается прокуратура?
– Прокуратура занимается всем тем, чем она и занималась. Дело в том, что уголовное преследование и предварительное расследование – это только часть функций и задач нашего ведомства. Например, прокуратура осуществляет надзор за исполнением федерального законодательства, осуществляет правозащитную функцию, надзор за исполнением закона в местах лишения свободы, исполняет функцию поддержания государственного обвинения на судебных процессах.
– А в целом насколько тяжела криминогенная обстановка в Москве?
– У нас последние полтора года в Москве началась тенденция к снижению преступлений. Это предварительные цифры, но за 8 месяцев 28 дней с начала этого года преступность снизилась на 5%. В 2006 году на этот же период было зарегистрировано 182500 преступлений, а сейчас 173145. В частности, стало меньше убийств, но их количество снижается уже в течение последних двух лет. И я думаю ситуация действительно начинает стабилизироваться. Я это чувствую хотя бы потому, что мне ночных звонков стало меньше.
– Если не секрет, по поводу каких преступлений вам звонят по ночам?
– Когда совершаются наиболее тяжелые преступления, не только убийства. Звонят по поводу крупных техногенных происшествий, серьезных ДТП – в общем, по резонансным инцидентам.
– Но все же преступлений стало меньше, или их просто реже регистрируют?
– Но мы ведь проводим проверки полноты регистрации. И количество выявленных скрытых от учета преступлений также снизилось примерно на 5%. Конечно, мы еще должны ориентироваться на результаты. К примеру, за первое полугодие 2007 года раскрываемость убийств составила 80,1%, это самая высокая раскрываемость за последние десять лет. Вот этих результатов добиться путем фальсификации показателей невозможно.
– А оправдательных приговоров стало больше?
– Их стало меньше. Я считаю, это говорит о том, что повысилось качество следствия.
– Но разве снижение числа оправдательных приговоров можно назвать положительной для граждан тенденцией?
– А почему это плохо? Когда растет число оправдательных приговоров, на мой взгляд, это не значит, что торжествует правосудие. Некоторые приводят в пример американскую юридическую практику, где оправданием заканчивается треть судебных процессов. Но у них другая система. У них полиция, схватив преступника, на второй день должна прийти в суд. А у нас можно не довести дело до суда и прекратить его на стадии расследования. И у нас до суда как раз не доходит примерно такая же треть дел.
– А как сегодня обстоит дело с экстремизмом в Москве? Ждать ли «осеннего обострения»?
– Ну, это будет не осеннее обострение, а предвыборное. Мы его обсуждали с коллегами по правоохранительной системе, мы к нему готовы.
– В самом начале года вы заявили, что московская прокуратура будет жестко контролировать деятельность сект…
– Речь шла о проводившихся нами проверках, касающихся тех случаев, когда под видом совершения религиозных обрядов происходили посягательства на личность. И у нас в суде было несколько таких дел, которые не являются уголовными и где речь идет о запрете деятельности организации. Это, в частности, касается Свидетелей Иеговы. Но специально, конечно, никто по культовым сооружениям не ходит и не будет ходить. Это дело личности, если вы верите в то, что считаете нужным. Главное, чтобы эта деятельность не приводила к вредным последствиям, чтобы люди не теряли здоровье, их не лишали свободы под видом осуществления требований культа.
– А в какой степени прокуратура подвержена политическим влияниям?
– С 1991 года в прокуратуре нет ни одного лица, которое бы состояло в какой либо политической партии. И у меня разнарядки нет. И «Наших» привлекают к административной ответственности так же, как и, к примеру, нацболов, если они нарушают административное законодательство. К примеру, нарушают правила проведения общественных мероприятий. Я очень хорошо помню 1992-й и 1993 годы и убитых тогда в Москве. И там люди погибли. Почему? Потому что вот таким образом были шествия организованы. И моя задача в том, чтобы кровь в Москве больше не лилась.
– Вот у вас машина с мигалкой. Как вы относитесь к идее некоторых депутатов об отмене большинства спецсигналов?
– У меня у единственного из прокуроров в городе есть мигалка. Езжу я с ней только тогда, когда мне действительно нужно. Я лично не вижу большой проблемы в этих мигалках. Если их убрать, пробок в Москве меньше не станет.
– Последнее время судебные приставы стали изымать прямо на дорогах магнитолы, мобильные телефоны за неуплату дорожных штрафов. Законно ли это?
– Если должник не может возместить долг, то есть оплатить судебное решение о взыскании, то взыскание, согласно Гражданскому кодексу, может быть обращено на имущество. Но на это нужно отдельное судебное решение, которое и нужно требовать в подобной ситуации. Сам судебный пристав без этого документа не имеет право наложить арест на имущество. И такие действия можно обжаловать в суде.
– А как движется рассмотрение в суде дела по так называемому «битцевскому маньяку»?
– Ну, я не один по нему выступаю, там у нас бригада из трех обвинителей. Я целыми днями не могу находиться в городском суде, но раз или два в неделю я подъезжаю и участвую в заседаниях. Вы знаете, мне кажется, по этому делу нужно выступать именно первому руководителю, потому что такие дела бывают, возможно, раз в жизни. Это дело не только профессионально интересно, но и очень важно с точки зрения общественно-политической. Это очень непростое, тяжелое дело. Ведь несколько трупов так и не найдено. Их просто не стало. Дело в том, что свои жертвы Пичушкин сбрасывал в канализационный колодец в Битце. От этого колодца поток несется на Курьяновскую станцию аэрации. И поток там страшный. К тому же и труба не прямая, а со всякими зигзагами и изгибами. Залезть в эту трубу невозможно, пройти по ней нельзя, если воду там остановить и откачать – Москва утонет. Поэтому часть трупов всплывали на Курьяновской станции, а часть из них, я так понимаю, остались там и просто за определенное время разложились. Там ведь и поток, и определенная температура для такого физико-химического процесса. Так и получается, что вообще Пичушкин признается в убийстве 61 человека. Но привлекается к убийству 52, потому что в девяти случаях просто нет доказательств. Ведь в Москве пропадает до 1,5 тыс. человек в год. Вот кто пропал благодаря ему? Мы не можем идентифицировать.
– Но почему людям с самого начала не говорили, что в Битце действует маньяк, не связывали эти преступления?
– Дело в том, что свести эти преступления к одному обвиняемому удалось только на завершающей стадии дела. Ведь первое свое убийство Пичушкин совершил в 1992 году, убив своего товарища, а потом, до 2001 года, он преступлений не совершал. Его первые преступления на тот период было сложно вместе увязать. Пропал человек, и неизвестно, где именно. Или выловили на Курьяновской станции погибшего. Как он туда попал? Там сложно понять, отчего он умер, потому что официальная причина смерти – механическая асфиксия по причине закрытия дыхательных путей водой. Утонул человек. Это потом уже вырисовалось, что в одном месте пропадают люди одного свойства, одного образа жизни. Потом уже и три покушения состоялись, остались живы люди, которые могли что-то рассказать, кто-то смог его описать. Потом и он сам признался, но, помимо его признания, появились и косвенные доказательства. Нашли у него наклеенную шахматную доску с цифрами. А потом и местные жители заговорили, стали подтверждать, что из их круга пропадают люди. Ведь он же утаскивал жертвы в основном от одного магазина. Вот он пришел, видит – ребята стоят, пьют. А у него повод: у меня собачка умерла. «Пойдем, выпьем, я покажу, где ее похоронил, помянем ее». И вот пять лет с ним и ходили эту собачку поминать.
– А как он выбирал себе жертвы?
– С его точки зрения, он «санитар леса», ведь у него тоже есть идеология, он же не просто так. Он себе жертвы специально отбирал, там в основном случайных людей не было. Как правило, это были его же знакомые: либо бомжи, которые жили там в подъездах, либо его же товарищи, либо те же грузчики, с которыми он вместе в магазине водку разгружал, и так далее.
– А какова судьба другого нашумевшего дела, в отношении националиста Артура Рыно, признавшегося в 37 нападениях на иногородних? Нашей газете стало известно, что Рыно вновь начал давать признательные показания…
– Это дело близится к окончанию. Хотя оно и перешло в Следственный комитет, но осталось у того же следователя, и он его прекрасно закончит. Это дело с судебной перспективой.
– Скажите, введение нормы об ограничении иногородних на рынках как-то отразилось на уровне преступности?
– Мигрантами совершается до 40% процентов из числа раскрытых преступлений. И эти цифры в принципе всегда будут неизменными. Ведь определенный процент преступлений всегда будут совершать люди неимущие. Конечно, среди неимущих мигрантов больше. И, наверное, с этой точки зрения они представляют определенную опасность
– Юрий Юрьевич, вам когда-нибудь угрожали?
– В мой адрес угроз физического воздействия не было. А вот неприятностями по службе бывало, угрожали. Но вообще нашим сотрудникам иногда угрожают и убийством. Сейчас у нас два работника находятся под охраной, так как были реальные угрозы их жизни.
– Работа у вас не из легких. А как снимаете напряжение?
– Алкоголь не употребляю и не курю. У меня живут два ротвейлера, с которыми люблю повозиться. Очень люблю кино, особенно хорошее, и смотрю много картин по мере их появления. Еще немножко собираю фарфор Ломоносовского фарфорового завода – вещички 40–50-х годов. Покупаю их на развалах, к примеру, на Салтыковке или в Измайлово.
– А детективы читаете?
– Нет, не читаю принципиально. Потому что язык – отрава. Сейчас читаю Алексея Иванова, могу читать Улицкую, Дину Рубину. Не люблю Сорокина и Акунина. А вообще предпочитаю всего нескольких авторов.