Эмиль Паин

По ожесточенности и длительности сопротивления ни один регион на территории нынешней России не может сравниться с Чечней. С петровских времен вплоть до наших дней происходили столкновения между горцами и российскими войсками. Однако наиболее впечатляющий и, пожалуй, самый поучительный и в то же время самый мифологизированный этап в этом многовековом противостоянии связан с именем генерала Ермолова, который с 1816 по 1827 год командовал Отдельным грузинским (с 1820-го Кавказским) корпусом и обладал всей полнотой власти на Кавказе.

Миф о генерале Ермолове

В 1817 г. Ермолов представил царю Александру I план покорения региона. Главная особенность этих мер состояла в их беспощадной жестокости не только к воинам, но и ко всему населению. Его послания чеченцам обычно содержали неприкрытые угрозы: «Малейшее неповиновение, набег или грабеж, и ваши аулы будут разгромлены, семейства распроданы, аманаты повешены», а в случае причастности самого аула – «деревня истребляется, жен и детей вырезают». Против тех горцев, которые отказались покориться, Ермолов развязал экономическую войну: выращенный ими урожай уничтожался на корню, в результате целые селения вымирали от голода.

При Ермолове для российских генералов и офицеров стали нормой грабежи, мародерство и торговля пленными горцами. Так, в 1823 году генерал Вельяминов, один из ближайших сподвижников Ермолова, учинив кровавый погром в чеченских селениях, благословил продажу кароногайцам двух тысяч пленников, захваченных в Чечне. Таким образом, торговля пленными и заложниками факт не только горской, но и российской традиции. При этом подобная практика была не только актом возмездия, но и важным источником доходов для генералов и офицерского корпуса, воюющего на Кавказе. Сам генерал Ермолов, по словам Вильгельма Кюхельбекера, служившего при его штабе, «продавал пленниц по рублю за штуку» и многих из них держал при себе в качестве наложниц.

Это замечание привносит новые краски к портрету человека, которого в советской историографии обычно изображали как либерала и гуманиста, на какое-то время даже отправленного царем в отставку за дружбу с декабристами. Правда, в нынешние времена иной (но тоже позитивный) облик генерала Ермолова, все чаще и в большей мере вызывает восхищение определенного круга российских политиков, именующих себя «патриотическими силами». Они видят в нем выразителя популярной ныне идеи «державности». Для нас же существенны не столько личные качества генерала, «героя нашего времени», сколько его политическая стратегия, основанная на принципах тотальной и демонстративной жестокости. Эта стратегия усмирения Чечни, с восторгом приветствуемая нынешними последователями Ермолова, с гневом отвергалась многими современниками кавказского наместника, и прежде всего представителями свободомыслящей русской интеллигенции. Так, Александр Тургенев в письме к Вяземскому от 1822 года высказывал свое возмущение: «Что за герой Ермолов? От такой славы кровь стынет в жилах, и волосы встают дыбом». Лучшие умы России уже тогда понимали не только трагичность, но и полную бессмысленность ермоловской стратегии. Декабрист Михаил Орлов в те годы писал: «Покорить чеченцев и другие народы региона так же трудно, как выровнять Кавказские горы. Во всяком случае, этого нельзя добиться палками; этого можно достигнуть только со временем, путем просвещения».

Миф об эффективности плетки

Чего же добился на Кавказе генерал Ермолов? Читая нынешнюю прессу, можно подумать, что он оказался победителем в Кавказской войне, хотя на самом деле после отставки генерала в 1827 году она продолжалась еще 34 года. Его стратегия «тотальной жестокости» лишь вызвала небывалый ранее подъем сопротивления. Она стимулировала объединение горских народов и быстрое распространение и утверждение ислама на Северном Кавказе, особенно его новых для региона суфитских форм, обеспечивших идеологическую основу для длительной Кавказской войны и консолидацию разрозненных племен и этнических групп, ранее враждовавших между собой. Именно под знаменем ислама и с лозунгом газавата (войны с неверными) горское сопротивление возглавлял (1834–1859 гг.) имам Шамиль, сумевший впервые обеспечить государственное объединение чеченцев и дагестанцев.

Разумеется, глубочайшей травмой, запечатлевшейся в исторической памяти чеченцев, стала их депортация в 1944 г. Она оставила неизгладимый след в национальном самосознании народа и в то же время закрепила в национальном характере чеченцев особые черты, прежде всего непокорность и почти постоянную готовность к сопротивлению насилию. Эти черты подметил Александр Солженицын, ставший свидетелем жизни чеченцев в ссылке. «Но была одна нация, – пишет Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», – которая совсем не поддалась психологии покорности – не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это – чечены... После того как их один раз предательски сдернули с места, они уже больше ни во что не верили... Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться начальству – но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны...».

Как мы теперь можем видеть, использование даже самых крайних инструментов колонизаторской политики приводило лишь к тому, что Чечня навсегда оставалась «горячей точкой» России, а чеченцы – не разоруженным гарнизоном. Идея эффективности их насильственного усмирения исторически ничем не подтверждается. Применение силы всегда давало обратный результат: вспышки сопротивления, усиление организации, проникновение новых форм идеологии – как когда-то проник суфитский ислам, сейчас проникает ваххабизм, радикализация форм сопротивления – от открытой борьбы к терроризму.