Posted 11 июля 2013,, 20:00

Published 11 июля 2013,, 20:00

Modified 8 марта, 05:01

Updated 8 марта, 05:01

Бантики для Саманты

Бантики для Саманты

11 июля 2013, 20:00
«Новые Известия» продолжают публикацию собственного «фотовзгляда» на недавнее прошлое нашей страны. На этот раз Владимир МАШАТИН вспоминает историю американской девочки, сумевшей своим наивным поступком немного растопить лед холодной войны.

22 ноября 1982 года вышел очередной номер американского журнала Time с заголовком «Андропов принимает командование» и портретом генсека на обложке. «Воцарение» председателя всесильного и зловещего КГБ на советском престоле вызвало у западных обывателей только одно чувство – леденящий ужас. В начале 80-х годов, как и во времена «карибского кризиса», весь мир снова балансировал на грани ядерной войны.

Судьба распорядилась так, что главный вопрос эпохи ожидания Бомбы, тревоживший умы сотен миллионов людей, задала руководителю СССР лишь десятилетняя школьница из американского штата Мэн. Только ребенок мог сформулировать такой серьезный вопрос с такой прямотой и детской непосредственностью: «Мистер Андропов, Вы за войну или нет?» Удивительная девочка, не долго думая, написала короткое письмо советскому генсеку: «Меня зовут Саманта Смит… Я очень беспокоюсь, не начнется ли ядерная война между Советским Союзом и Соединенными Штатами… Я хотела бы знать, почему Вы хотите завоевать весь мир или, по крайней мере, нашу страну? Господь сотворил землю, чтобы мы все вместе могли жить в мире и не воевать».

Разгар холодной войны и изнурительность противостояния сверхдержав вынуждали политиков принимать иногда нестандартные решения и совершать эффектные жесты доброй воли. Поэтому личный ответ Юрия Андропова на наивное письмо американской «малявки» удивил планету всю и стал мировой сенсацией. Фотография Саманты с андроповским письмом в руках, приглашающим семью Смит посетить СССР, обошла первые полосы всех газет, включая советскую «Правду»! Все было так чудесно и обнадеживающе, что стало напоминать совместную сверхсекретную операцию КГБ и ЦРУ. Да и девочка была подозрительно хороша – вылитая американская кинозвезда или, по крайней мере, ангел мира во плоти…

Визит «посла доброй воли» и первой ласточки «народной дипломатии» – Саманты в СССР был прекрасно организован, и сроки посещения семьей Смит Москвы, Ленинграда и главного пионерского лагеря страны – «Артека», были заранее известны.

Я, фотокорреспондент газеты «Пионерская правда», готовился снять репортаж о главной части путешествия американской школьницы – о ее трех днях жизни в пионерском лагере «Артек» со своими сверстниками из разных республик Советского Союза. На Южном берегу Крыма дело заваривалось очень серьезное – в главный лагерь советской страны съезжались журналисты со всей планеты. Хотя в «Артеке» по пионерско-журналистским делам я был уже 22 раза и каждый камень в дружинах и лагерях был мне знаком, опыта конкурентной борьбы с мировой прессой у меня не было.

Ровно тридцать лет назад, 7 июля 1983 года я приехал в «Артек» заранее, чтобы использовать все преимущества «своего поля», отказавшись от фотосъемок Саманты Смит в Москве, прилетевшей в Советский Союз тоже 7 июля вместе с мамой и папой. Прежде всего я познакомился в лагере с будущей наставницей Саманты Смит – вожатой четвертого отряда «Морского» Ольгой Сахатовой и «официальной» подругой американской школьницы – Наташей Кашириной из Ленинграда. Обе они свободно говорили по-английски, хотя потом признались мне, что американский язык Саманты был практически недоступен для их понимания. Ольга Сахатова жаловалась мне, что инструктаж о том, как себя вести с американскими гостями, о чем разговаривать с «вражескими» корреспондентами и как правильно позировать перед фото- и телекамерами, начался за неделю до приезда Саманты и происходил по нескольку раз в день. В свою очередь вожатые категорически запретили детям непрерывно фотографироваться с Самантой, просить автографы и приставать к ней по пустякам. Кроме того, готовясь к приезду прессы и высоких гостей, пионеры и вожатые каждый день надраивали свой любимый «Морской» и ремонтировали столовую. Поэтому уже заранее юная американская гостья в лагере никому не нравилась и заочно звалась Саламандрой. Но неделю спустя, за три артековских дня, в Саламандру влюбились все советские пионеры в лагере, а пионерки обзавидовались ее красоте.

До прибытия Саманты я подробно изучил Синий корпус лагеря «Морской», где американская школьница должна была провести с пионерами две ночи и три дня. Вместе со мной проводили рекогносцировку местности и симпатичные молодые бойцы невидимого фронта – кегебешники из Симферополя, с которыми я потом сильно подружился за вечерней «чашкой чая». Эта взаимная симпатия мне очень пригодилась в дальнейших фотосъемках разных моментов пребывания Саманты Смит в «Артеке», так как все официальные разрешения на допуск журналистов на пляж, спортивную площадку или столовую, где была Саманта Смит с пионерами, осуществлялись заранее и через Москву. Артур Смит, отец Саманты, окончательно парализовал работу прессы, и особенно фотокорреспондентов, разрешив дочери быть три дня с новыми друзьями в Синем корпусе «Морского» в обмен на полный запрет доступа в лагерь любых журналистов. Осуществление контроля над выполнением требований отцовского ультиматума поручили моим друзьям-чекистам. Поэтому только я снимал Саманту на утренней физзарядке, только я фотографировал ее с крабом на пляже, и только я успел запечатлеть на фотопленку нелегальную лодочную прогулку по синему морю Саманты, вожатой и загорелого спасателя – «террориста», умудрившегося выйти в плавание без каких-либо спасательных кругов и жилетов! Артур и Джейн Смит, наверное, с детства уважали труд работников спецслужб, поэтому к моей работе на пляже в окружении чекистов относились благосклонно, считая видимо, что все идет по плану. Потом я с ними тоже очень сильно подружился.

Особенно мне запомнилась съемка детской утренней зарядки, где заспанные советские пионеры резко контрастировали с обворожительной и глазастой американкой, впитывающей в себя новые слова спортивных команд физкультурника-затейника. Зарядка была делом ранним, но я занял скрытное место под кипарисом за два (!) часа до начала спортивного мероприятия. И я был прав! Через час на ближайших аллеях к костровой площадке появились два молодых человека, незнакомых мне, в одинаковых белых рубашках с расческами в руках. Каждые пять минут они непринужденно причесывались и изображали случайных прохожих в режимном лагере «Морском». Но опасность пришла с моря! Внезапно причалил пограничный катер, и суровые мужчины, тоже в белых рубашках, но без расчесок, потребовали удалиться из охранной «зачищенной» зоны. Как раз последний час перед началом физзарядки и был потрачен на изучение спецслужбами моего журналистского удостоверения «Пионерской правды» и на сдержанные переговоры по рациям со спящим начальством. Ребята оказались профессионалами и оставили меня в конце концов в покое.

Кстати, фотографии не врут. Саманта в пилотке, Саманта на пионерской линейке, Саманта в артековском галстуке, отдающая салют – обошли все мировые агентства. Никто не верил, что в тоталитарном советском пионерском лагере, с муштрой и изучением работ Ленина, американской девчонке может быть так хорошо! Саманта вела себя в «Артеке» мило и естественно. «Звездная болезнь» не поспевала за этой девочкой, которая бежала туда, куда и все, окуналась в море, как и все, визжала тоже, как все. Саманта, мне кажется, даже улыбалась не по-американски, а от полноты жизни и радости. Детки-пионеры с удовольствием с ней возились, дарили бантики. Большие белые бантики оказались слабым местом Саманты. В Америке она их никогда не носила. За право завязать Саманте бант, советские пионерки серьезно боролись и записывались в многодневные очереди. Некоторые не успели...

Через два года Саманта с папой погибли в авиакатастрофе в своем родном штате Мэн.

А в том далеком 83-м не было на планете Земля более знаменитого ребенка. Перед отлетом домой у трапа самолета Саманта улыбнулась телекамерам и по-гагарински задорно крикнула на русском: «Будем жить!» Детская дипломатия Саманты растопила лед холодной войны и проделала первую дырочку в «железном занавесе», который стал расползаться, как гнилая тряпка.

"