Posted 11 июля 2004,, 20:00
Published 11 июля 2004,, 20:00
Modified 8 марта, 09:41
Updated 8 марта, 09:41
Чтобы в горле запершило
–Учебников по истории, в том числе экспериментальных, за последние годы вышло немало. Чем отличается от них ваше «Отечествоведение»?
– Это не какая-то новая, сто шестая по счету, книга по истории для школьников, а новая в принципе, с четкой сверхзадачей, для нашей школы непривычной. Не зря в предисловии сказано: мы хотели бы, чтобы у читателя порой першило в горле. Патриотизм ведь формируется не через призывы «Любите Родину, мать вашу!», а через познание – что это за страна такая, в которой ты живешь. Слово «Отечествоведение» не мы придумали – его предложил еще Дмитрий Иванович Менделеев. Он был не только величайшим химиком, но и автором ряда замечательных работ о России, о чем в советское время старались не вспоминать. В дооктябрьской школе был курс «Отечествоведения». Когда лет семь назад я начал говорить о преподавании «Россиеведения» и люди стали смеяться – что, мол, он плетет, разве может быть «Россиеведение» или, скажем, «Америковедение»! – они понятия не имели не только о Менделееве-историке, но и о том, что в Индии изучают Indian Studies, а в США American Studies... Везде, кроме России, постижение своей страны как феномена является нормой. Только мы, будто попугаи, повторяем «дураки и дороги», «воруют» и подразумеваем под этим свою национальную специфику, не задумываясь: а почему, если так все плохо, Россия существует второе тысячелетие?
– Получается, вы последовали совету Игоря Губермана: «Давно пора, япона мать, умом Россию понимать!»
– На наш взгляд, сегодня главная задача, стоящая и перед властью, и перед обществом, – перечитывание русской истории. Вот сейчас необычайная мода на Чехова, в Москве одновременно идут пять постановок «Вишневого сада», и в каждой – особое прочтение. Возвращаясь по ходу жизни к уже знакомой пьесе или книге, мы разное в них считываем, разное понимаем. И на разных уровнях. Наш учебник состоит из четырех частей. Во-первых, русская историософия. Не просто хронология событий – был Александр, потом его брат Николай, потом Александр II... Мы вычленили шесть узловых точек нашей истории, как сейчас говорят в науке, «точек бифуркации», когда решался вопрос об альтернативе развития.
– То есть вы пытались в истории России найти логику, которой никто в ней не видит?
– Последним, кто так утверждал, имея на то право, был Петр Яковлевич Чаадаев. Да и утверждал он так, полагаю, главным образом потому, что не читал живших гораздо позже него Ключевского и Соловьева. После них заявлять, будто русская история лишена логики, – в лучшем случае некомпетентность, а в худшем злонамеренность... Вторая часть – история русского языка. Речь идет не о чередовании гласных и синтаксисе (хотя и об этом), но о параллельных процессах становления государства и становления языка и о том, как, скажем, Крещение Руси вызвало появление славянской азбуки. Или как язык влиял на стиль правления. Третий раздел, который писал я, – философия России. Это попытка вычленить идеи, во все века лежавшие в основе строительства государства и решения проблем ее движения в будущее. Начиная с Достоевского, впервые заговорившего о «русской идее», все наши великие мыслители бились над ней. Именно потому, что видели ее кризис. Пока все было в порядке, никто ее не искал. И то, что сегодня мы так часто слышим о поиске «русской идеи», тоже о многом говорит. Ряд современных гуманитариев, к числу которых принадлежу и я, исходят из того, что Россия – страна, разорванная во времени (до 1917-го существовало 1000 лет одно государство, а потом 75 лет совсем другое), посему выход из нынешнего кризиса – это преемство 1000-летней России. Попытка не вернуться в начало ХХ века, но вписать историческую логику в сегодняшний контекст: что было бы с нами, если бы не случилось такого трагического разрыва...И заключительная часть нашей книги – задачник по словесности, где не расписано, как в привычных учебниках, когда кто родился и умер и когда что сочинил, и чем отличается образ Печорина от образа Базарова. Мы решили помочь школьнику выстроить более фундаментальные образы русской литературы: Бог и человек, добро и зло, поиск истины и справедливости, богатство и бедность.
– Вы упомянули имя Чаадаева. Его спор о судьбе и миссии России каким-то образом присутствует за кулисами вашего учебника?
– Мы писали его с позиций патриотических...
– И, значит, некритических?
– Нет. Это значит, что мы пытались подчеркивать в нашей истории все, для нас важное сегодня, а если вычленять какие-то проблемы, то искать их возможные решения. Чувство, с которым ученик должен отложить наш учебник и пойти на экзамен, – это не просто гордость за свою родину, но и уверенность, что у нас достаточно сил, чтобы справиться со всеми трудностями, потому что ведь как-то же справлялись с ними предки. Все зависит от нас. Одно из характерных и самых болезненных проявлений сегодняшней массовой культуры – «фанаты». Патриотизм невозможен без трезвой, зрелой ответственности. Никто за тебя ничего не сделает – иначе мы все будем оставаться инфантильным обществом, «страной-подростком», как нас часто называют на Западе. Я в учебнике рассказываю школьникам о том, что в Германии началась после войны дискуссия о нацизме, продолжающаяся по сей день. И подвожу их к той мысли, что выбор будущего пути страны определяется не указанием Путина или высказыванием Солженицына – это их мнения, они так считают, имеют право – нет, ответы на главные вопросы могут быть получены только в ходе гражданской, общенародной дискуссии. То, что нашу книгу будут читать и обсуждать 11-классники, по существу, явится моделью такой дискуссии. Учебник пройдет проверку в Калининградской области. Надо сказать, что тамошние чиновники сами вышли на меня, прочитав интервью в одной из центральных газет. Я рассказывал о работе над учебником и о том, как мы ищем для него «испытательный полигон». Есть нечто символическое в том, что постижение России школьниками начнется на ее западных рубежах. Но уже сейчас изъявили желание ввести курс «Отечествоведения» в школьную программу нескольких департаментов образования других регионов, в том числе и расположенных на востоке.
– Игорь Борисович, можно ли, прочитав этот учебник, сделать вывод, что творцами русской истории были и остаются не те, чьи памятники мы ставим, ломаем и снова ставим, но загадка русской души?
– Знаете, я сейчас как раз заканчиваю книгу, которая будет называться «Разгаданная Россия». О душе говорить, с одной стороны, очень просто, а с другой – у науки нет подходящего инструментария. Того самого «аршина общего», которым можно измерить и мою квартиру, и территорию всей страны. Чем отличается русская душа от китайской – вот что для меня загадка...
– Митрополит Антоний Сурожский как-то совершал миссионерскую поездку по Африке, и вождь одного племени, представляя его своим подданным, сказал: «Вы не смотрите, что наш гость такой белый – душа у него такая же черная, как у нас».
– То-то и оно! Загадочность (лучше сказать «проблемность») – в том, что Россия за свою историю несколько раз переживала и сегодня переживает фундаментальный идентификационный кризис. Когда люди говорят уже не об олигархах и не о том, что зарплату вовремя не выдают, – нет, когда на всех углах слышишь о поиске национальной идеи, значит, мы настолько глубоко провалились в этот кризис, что жить без общенациональных ориентиров и самоидентификации всей нации дальше нельзя. Нация после 1917 года и до сих пор понимается в России биологически – откуда и все межнациональные конфликты. Тогда как нация – общность гражданства и языка. Поэтому в понятии «русская идея» нет ничего оскорбительного ни для одного из этносов, живущих в нашей стране.
– Сергей Сергеевич Аверинцев, заканчивая свои лекции, часто говорил: «А может, все выглядит совсем по-другому». Сейчас, когда книга уже вышла, у вас не возникает схожего ощущения?
– Вне всякого сомнения. Мы исходим не из того, что создали некий эталон, и теперь все должны брать под козырек. Более того, в самой книжке написано, что фундаментальный вопрос об идентичности России сегодня имеет четыре варианта решения. Кем будем мы и чем будет наше Отечество, нынче не знает никто. Исходя из того, что Россия – разорванная во времени страна, она в ближайшем будущем может стать ремейком СССР, может отказаться вообще от всей своей истории и начать с нуля, слепо копируя Запад, может самовоссоединиться с 1000-летней Россией (что, на мой взгляд, наиболее предпочтительно), и четвертый вариант – пытаться двигаться во всех трех этих направлениях...
– То, что сейчас происходит?
– В значительной степени да. Когда Ленин лежит в Мавзолее, Николай II в Петропавловской крепости, гимн советский, флаг имперский и в придачу ко всему этому банковский кризис и потребительская мораль – по принципу: «Добро пожаловать немецко-фашистским оккупантам!»... Понятно, почему так происходит. Но понятно и что этот путь – бесперспективный: вопросы, на которые само время требует дать ответы, остаются висеть в воздухе. Может, в этом и проявляется «загадка русской души»?..
Справка «НИ»
Игорь Борисович ЧУБАЙС родился в 1947 г. в Берлине. В 1972 г. закончил философский факультет Ленинградского университета. После аспирантуры работал в Институте социологии АН СССР, преподавал в ГИТИСе. С 1985 г. – один из лидеров неформального демократического движения, создатель «Демократической платформы в КПСС», впоследствии преобразованной в Республиканскую партию России. В 1990 г. по распоряжению Егора Лигачева был исключен из КПСС за деятельность, направленную на раскол партии. На рубеже 80-х–90-х гг. – сотрудник Научного центра Радио «Свобода» и Центра по изучению Восточной Европы (ФРГ). С 1997 г. преподает в Университете Дружбы народов, на базе которого создает Центр по изучению России.