Posted 11 апреля 2007,, 20:00
Published 11 апреля 2007,, 20:00
Modified 8 марта, 08:41
Updated 8 марта, 08:41
Дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт Георгий Гречко:
11 апреля 2007, 20:00
Накануне праздника 12 апреля, на следующий день после старта очередной экспедиции на МКС, в редакцию «Новых Известий» пришел один из самых знаменитых наших космонавтов. Улыбка Георгия ГРЕЧКО – без преувеличения, может соперничать с улыбкой Гагарина, только, пожалуй, хитрее и озорнее. Хотя на протяжении двухчасовой бесе
– Быть постоянным читателем даже какой-то одной газеты сегодня трудно. Я не могу читать двадцать газет. Не только потому, что нет времени, да и дороговато. Главное – меня интересует в прессе не ангажированное мнение, а его встречаешь все реже. Еще не беря в руки ту или другую газету, можешь угадать, о чем и как в них будет рассказано. Вспоминается шутка, приписываемая Горькому: «В «Правде» нет известий, а в «Известиях» – правды». Вот и «Новым Известиям», за которыми слежу с самого их рождения, хотелось бы пожелать, чтобы ваши известия всегда были не только новые, но и правдивые.
– То есть шутка Горького остается актуальной?
– По крайней мере, для меня. Когда наш самый лучший министр говорит, что мужчины должны жить до 58 лет, а если будут жить дольше, на них не хватит денег, я, доживший до 75 лет, чувствую себя перед министром виноватым (смех). Если то, что он сказал – правда, получается, что я за чей-то счет живу.
«Куда еще такому, как не в космос»
Отец упрекал меня в двух вещах: что я смотрю каждую премьеру Аркадия Райкина и слишком много читаю газет. Поэтому, говорил он, из меня ничего путного не выйдет.
– Видимо, поэтому вы в космос и улетели...
– Нет, в космос я улетел, во-первых, благодаря фантастическим романам, а во-вторых – из-за своего характера. Я мальчик войны. Меня за неделю до 22 июня мама отправила к бабушке на Украину, потому что в газетах было написано, что разговоры о подготовке Германии к войне – провокация. Тогда газетам больше верили, чем сегодня. В результате я оказался в оккупации на два года. Два раза по мне прошел фронт. Игрушками у нас, мальчишек, были мины, патроны, взрывчатка, и каждую неделю кому-то из моих друзей отрывало руки, кому-то выбивало глаза, кого-то просто на куски разрывало. И характер у меня получился не совсем нормальный – сдвинутый в сторону скорости, грохота, риска. Ну, куда еще такому, как не в космос (смех).
– Георгий Михайлович, но, прежде чем это случилось, вы двадцать лет занимались подготовкой к запуску наших ракет и космических аппаратов. Десять лет работали под началом Королева. Сегодня кажется невероятным, что этот человек, стоявший во главе многотысячного коллектива, был внимателен к рядовым сотрудникам. До такой степени, что добился создания группы гражданских космонавтов, куда вошли и вы. Логика была простая: раз они делают эту технику – пусть ее и испытывают.
– Не совсем так. Сергей Павлович был очень внимателен к сотрудникам и до космонавтики. В эпоху пятилеток одним из лозунгов был такой: «Кадры решают все». На мой взгляд, мы именно поэтому при нем опережали американцев. Это сейчас мы всю образовательную систему под них перекурочиваем, а после запуска нашего спутника они под нас ее перестраивали. Королев всегда делал ставку на людей.
Когда я пришел работать к Королеву рядовым инженером, через месяц или два меня вдруг вызывают к нему. Я слышал о его крутом нраве, и сначала мне стало не по себе, а потом я подумал, что я ведь ничего ни плохого, ни хорошего еще не сделал. Но волнение осталось. Являюсь в назначенное время. Он выходит из-за стола, садится рядом и начинает со мной разговаривать, как будто у него более важных дел нет, о том, какие предметы я любил в институте, что читал по специальности, потом перешел на театр, на музыку, на литературу. Из меня наивность и до сих пор не выбили, но тогда я был особо наивным, и мне почему-то казалось, что это нормально – то, что Королев со мной так беседует. И только потом, после его смерти, я понял, какой он был потрясающий человек. Потому что когда меня принимали в отряд космонавтов, никто не спрашивал, какие я книжки читаю, какую музыку слушаю, в какие хожу театры, а все больше интересовались моими анализами (смех).
Мне, конечно, повезло. Я видел, как все начиналось. Тогда слово «космодром» никто не говорил, это место называлось «полигон». Жили мы в бараках, наполовину в земле, наполовину над землей. А если не нравится в землянке – живи в вагоне, который стоит на путях на солнце 16-18 часов. И даже когда ты приходишь поздней ночью, туда, в эту духовку, сунуться невозможно. Питались даже не осетриной второй свежести, а мясом третьей свежести из солдатских пайков. Работали день и ночь, практически «на коленке». Логарифмических линеек не хватало, калькулятор «Феликс» – один на весь полигон...
– Вы про Байконур говорите?
– Я говорю про Тюра-Там. Байконур придумали, чтобы сбить с толку американскую разведку. Есть в Казахстане город Байконур, но он в нескольких сотнях километров от места, где мы полвека стартуем. Американцы, которых мы хотели обдурить, измеряли с какой-то горы наши координаты с точностью до метра (смех). Так вот, когда меня привезли на космодром, я должен был заниматься расчетом заправки боевых ракет, устанавливать настройки, чтобы ракеты летели куда надо. В первый раз меня привезли, а во второй послали одного: подумаешь, залезть в таблицы, найти нужную страницу, найти перекрестье и вот эту цифру выписать вот сюда. Сам справится, а нам не придется солдатскими пайками травиться (смех). Но получилось так, что я привез новую инструкцию по заправке. По военному закону – а полигон ведь был армейской частью – надо один документ ввести, а другой уничтожить. Однако я, человек не военный, положив рядом две инструкции, обнаружил, что в новую поправки внесены, только в обратную сторону: знаки «плюс» и «минус» перепутаны.
Моим единственным начальником на полигоне был Королев. Я ему и доложил, что завтрашний пуск не пройдет: в такой-то момент вся схема предстартовых готовностей сбросится. У меня, должен признаться, есть одна отрицательная черта – я всегда лезу туда, куда лезть не мое дело. Я не верю в астрологию, потому что сам астроном, рассчитывал вывод спутников на орбиту вокруг Земли и полеты к Марсу. Но один астролог мне сказал недавно, что родившийся 25 мая обречен лезть не в свое дело, так что я перед вами оправдался. Мне это мое качество доставляло множество неприятностей, но в тот момент Королеву ничего не оставалось, как проверить мои расчеты. Знаете, чем хорошо, что я не работаю в «Новых Известиях» – приди я к вашему главному редактору со своим мнением, мне будет очень трудно доказать ему, что я прав (смех). А там – цифры, и история кончилась тем, что Королев срочно вызывал на полигон моего начальника мне в подчинение. Были и другие случаи. Например, когда Королев принял решение, чтобы опередить американцев, запустить вместо первого спутника весом полторы тонны, с которым постоянно возникали проблемы, «ПС» – простейший спутник с батареей и радиопередатчиком. Ну, как я мог это потерпеть – конечно, пришел к Королеву требовать, чтобы туда поставить хотя бы датчики давления и температуры. Я был прав, и потом американцы писали, что русские запустили в космос пару кирпичей (смех), но в тот момент более прав был он: пока бы мои датчики туда лепили, американцы нас опередили бы.
«Медведев президентом России не станет»
– В этом году мы отмечаем три юбилея. 150-летие со дня рождения Циолковского, 100-летие Королева и 50 лет со дня запуска первого спутника. До середины 70-х, того времени, когда вы совершили первый свой полет, космонавтика была тем, чем действительно мы гордились. А как вы оцениваете нынешнее состояние нашей космонавтики? И еще такой вопрос. На днях первый вице-премьер Иванов заявил, что никто не хочет сегодня идти в космонавты, потому что зарплата у них маленькая. Вы с этим согласны?
– Мы-то шли в космонавты не из-за зарплаты. Когда я был зачислен в отряд, получал 250 рублей в месяц. Став начальником группы, стал получать 300 рублей.
– В те годы на 300 рублей можно было нормально прожить.
– Конечно. Я живой, значит, нормально прожил (смех).
За первый полет я получил 5 тысяч. До полета мы, как правило, жили в «хрущевках», а после того, как слетаем, получали квартиры побольше. Так вот, чтобы купить мебель, таких денег не хватало. Алексей Елисеев рассказывал, как жил на одной площадке с каким-то известным музыкантом. И тот предложил ему купить с ним два соседних дачных участка. «Недорого – 35 тысяч». Елисеев хмынул, подсчитав, что надо семь раз в космос лететь. А музыкант его понял неправильно: «Зря ты хочешь на этом сэкономить» (смех).
А со мной была еще более комическая история. Когда мы стали сотрудничать с американцами, начали обмениваться дружескими визитами. Все они живут в больших домах, на четыре-пять спален. Потом я должен их принимать, а у меня однокомнатная квартира в «хрущевке». Так я говорил: «У меня дом еще больше, чем у тебя, но именно сейчас я его расширяю. Поэтому живу во времянке».
– Простите за нескромный вопрос. Вы, хотя давно достигли пенсионного возраста, один из самых известных в Росси людей, трижды были в космосе, награждены двумя звездами Героя. Наверное, недостатка в средствах не испытываете?
Фото: ИТАР–ТАСС
– Не испытываю. Мне сын помогает.
– И вы, так же, как другие ветераны, лишились льгот?
– Нет, свои льготы я не отдал. Да и какие это, в общем, льготы. Ну, за свет я не плачу. Раньше нам полагался раз в год бесплатный проезд. А недавно я пришел покупать билет – и мне сказали: «Ты свою филькину грамоту убери». – «Как? Это правительство дало мне». – «Вот в правительство за билетом и иди». А почему я не стал отказываться от льгот, объясню. У нас монополистическая экономика, ничего хорошего от нее ждать нельзя. Все эти наши национальные проекты не выполняются. В прошлом году я одному члену президентской команды сказал: «Что ж вы Медведева под расстрельную статью подвели!» (смех). Это я в прошлом году сказал. А в этом – по телевизору слышу: «Не идут национальные проекты». А последнее, что слышал, меня вообще «обрадовало»: «Надо больше денег вложить в нацпроекты». То есть еще больше дать монополистам. И я так понимаю, что если президентом станет кто-то другой, кроме Путина, это будет не Медведев. Потому что за провал нацпроектов ответит тот, кому их поручили...
А деньги, которые у нас платят сегодня людям единственной неземной профессии, конечно же, не соответствуют ни ее тяжести, ни тому риску, на который эти люди осмысленно идут, ни пользе, которую они приносят. Но это ведь отражает вообще отношение государства к космической отрасли. Недавно в Калуге прошел Госсовет по космосу – так я нигде не прочел о том, что говорилось на нем, ни строчки. По телевизору показывали Путина, ходившего по музею Циолковского, возложившего цветы на его могилу, но приехал-то президент в Калугу не только за этим. Скажу больше: недавно Грызлов попросил нас с Сергеем Крикалевым, налетавшим 803 дня, изложить свое видение проблемы. До сих пор неизвестно, обсуждал ли кто-нибудь нашу аналитическую записку.
– Наверное, ее сразу же засекретили.
– По самой высокой степени секретности. Знаете, были такие степени: «Секретно», «Сов. секретно», «ССОВ», то есть «Сов. секретно – особая важность» и «ССОП» – «Особая папка». Но я всегда шутил, что «ССОВ» – это «Прочитав, уничтожить», а «ССОП» – «Уничтожить не читая» (смех).
Кстати, вспомнилось, как работала наша система секретности в первые годы космических запусков. Я рассчитывал, куда упадут отработавшие ступени ракет. В указанные места ехали офицеры, чтобы эвакуировать оттуда людей. Так вот, когда они туда приезжали, обнаруживали там собравшихся со всей области пастухов со отарами овец и стадами верблюдов, с юртами. Потому что им, чтобы они оттуда убрались, государство платило (смех). Вот вам «ССОП»...
Возвращаясь к вашему вопросу – не думаю, что материалы Госсовета относятся к категории «ССОП». Но, судя по тому, что СМИ об этом совещании дружно умолчали, а СМИ все-таки фильтруют информацию, чему-то уделяя больше места, чему-то меньше – мне и комментировать нечего...
«МКС – ошибка, которую мы боимся признать»
– Еще в 78-м, когда я вернулся из полета, в то время рекордного по продолжительности, я в своем отчете написал, что постоянно пилотируемые орбитальные станции – тупиковый путь. Как рассвирепел генеральный конструктор Глушко, надо было видеть: «Вы считаете не так, как все прогрессивное человечество!». Хлопнул дверью и ушел. А я говорил всего-навсего о том, что постоянное пребывание экипажей на станциях не самое удачное сочетание функций человека и автоматики. Есть множество ситуаций, когда человек не помогает автоматам, а мешает. Я говорил о том, что станции должны быть посещаемыми – в тех случаях, когда надо отремонтировать аппаратуру или смонтировать новую.
Что вы думаете? Лет через 12 после того, как я это сказал, США запустили на орбиту автоматический телескоп «Хаббл». За прошедшее время астронавты его трижды чинили, сейчас думают, как бы починить в четвертый раз. «Хаббл» сделал в десятки раз больше научных открытий, сколько все орбитальные станции со всеми экипажами и кораблями снабжения. Опыт показал, что я 30 лет назад был прав. А недавно директор НАСА заявил, что МКС – ошибка. И теперь для них главная задача – полеты людей к Луне, Марсу и астероидам. А мы все сидим на МКС. По сути, просто поддерживая функционирование станции. Чтобы она приносила прибыль, там постоянно должно быть шесть человек, а на ней большую часть времени находятся двое. До науки там не доходят руки. Сережа Крикалев рассказывал, что когда он работал на станции, наукой занимался только по воскресеньям. А шесть человек на МКС пока никак не привезти – нет спасательного корабля на шестерых, если вдруг что-то случится. Наш «Союз» – хороший корабль, но он давно стал тесен для решения новых задач. Даже будучи несколько раз модернизирован, он морально устарел.
Чтобы закрыть этот вопрос – американцы имеют деньги и на то, чтобы завершить программу МКС, и на то, чтобы начать работы по подготовке межпланетных полетов.
– Георгий Михайлович, а как вы относитесь к космическому туризму?
– Не то, чтобы я был противником, но не царское это дело. Когда в Америке делают частные корабли, способные на несколько минут подняться в космос, когда они хотят даже собираются закупить наши старые корабли «Алмаз» и на них туристов возить – пожалуйста, бизнес есть бизнес. Но когда наше государство хочет подзаработать на космических туристах – это и смех, и грех. Циолковский говорил, что космос даст нам бездну могущества и горы хлеба. Но не дает нам турист ни того, ни другого. Да я и не уверен, что 20 миллионов, которые заплатит нам турист, в чистом виде пойдут на космос. Помните, как сказал Ельцин про пять миллиардов: «А черт его знает, куда они делись».
«Не вертите головами, а то стошнит»
– Опыт старшего поколения космонавтов сегодня востребован? Вы написали аналитическую записку Грызлову, а приходится ли вам инструктировать тех, кто еще не летал?
– Нет. Потому что это все-таки другой опыт. Но я считаю ошибкой то, что сегодня на МКС отправляются экипажи, в которых нет ни одного уже слетавшего на «Союзе» космонавта. Раньше преемственность играла огромную роль. Когда возвращались на Землю экипажи, я каждого расспрашивал, что, как и почему. Поэтому, когда сам полетел в первый раз, для меня по большому счету не было ничего неожиданного. Когда я возвращался, других учил. Но возвращался – ладно, а совсем другое дело, когда приходилось лететь с новичками. Помню, как был включен в экипаж с Володей Васютиным и Сашей Волковым. Мне было уже за 50, я со своей комплекцией втягивался в кресло, и они надо мной подшучивали. Я говорю: «Ничего, ребята, взлетим – и посмотрим, ху из кто» (смех). И когда взлетели, я смотрю, мальчики мои притихли. «Вот сидите, – говорю, – и головами не вертите, а то стошнит. Поворачивайтесь всем корпусом». Они сидят, а я пошел в бытовой отсек, из транспортного положения все привел в рабочее, встал ногами на потолок, руки заправил в мешки с ремнями и уснул. Такая поза для сна в космосе оптимальная, потому что при вращении станции кровь циркулирует. И потом Саня мне рассказал: «Знаешь, когда мы немного в себя пришли и увидели, как ты спишь, стоя на потолке, это мне дало больше, чем год обучения в Центре подготовки». Он потом передавал то, чему научился у меня, другим, они – другим. Так было. Зачем это порвали – непонятно. Кому-то это, наверное, выгодно. Единственно, кому это не выгодно – космонавтике.
– Вы сказали, что в детстве много читали фантастику. Не разочаровались ли вы в этом жанре, став космонавтом?
– В годы моего детства фантастики было мало, так что я перечитал все, что было издано. Сегодня, хотя фантастической литературы в сотни раз больше, качественных книг немного. На прошлой неделе я принимал участие в семинаре новых фантастов и услышал там, что Стругацкие устарели. Я сказал этому молодому писателю: «Давайте подождем хотя бы десять лет и посмотрим, вас будут печатать или по-прежнему Стругацких». Фантастика, как и все виды массовой культуры, сильно пожелтела, поэтому лично для меня она кончилась на Стругацких, Ольге Ларионовой и, конечно же, на Леме, с которым мне посчастливилось встречаться.
Сегодня я фантастику почти не читаю, больше интересуюсь литературой о происхождении нашей цивилизации. Полеты в космос не так меня волнуют, как вопрос, кто мы, откуда и куда, гомо сапиенсы мы, или еще не сапиенсы... или уже не сапиенсы (смех). Я хочу понять логику нашего существования в истории. Действительно ли мы произошли от обезьян, эволюция которых заняла миллионы лет, а мы преодолели путь от них до себя за несколько десятков тысяч лет? Вмешался ли кто-то в этот процесс и его ускорил? Или обезьяны – это предыдущая цивилизация, и раньше они были тоже людьми, но деградировали, оттого что стали потребителями...
– Или пошли в политику (смех).
– В политике я вообще ничего не понимаю. Считаю политику противоречащим здравому смыслу делом, и все, что читаю в газетах о политике, только укрепляет меня в этом мнении. Например, я не понимаю нашу политику в отношении Белоруссии, зная, что там стоит наш последний радар дальнего предупреждения о нападении из космоса и с воздуха. Такой радар стоял в Латвии. Когда власть там стала проамериканской, они взорвали нашу станцию и поставили американскую. Теперь США подпитывает белорусскую оппозицию, а мы гнобим Лукашенко. Я, как ученый, понимаю, что и там, если мы будем продолжать такую политику, через год или два появится американский радар. И если они будут отслеживать старт нашей ракеты с нуля, то мы их ракету увидим, когда она будет уже падать нам на голову. В один и тот же момент Буш дает миллиард Ираку, где убивают его солдат, а мы забираем миллиард у белорусов, которые нами же выдвинуты на передний фронт.
«Не поверю в летающую тарелку, пока ее не потрогаю»
– Значит, предсказание Нострадамуса о том, что самая страшная война начнется в этом году, а конец света наступит в 2014-м, заслуживает внимания?
– У меня дома есть несколько книг, в которых упоминается о 22 декабря 2013 года – это пошло не от Нострадамуса, а от индейцев майя. Хотя недавно я узнал, что и у индийцев, и у китайцев есть указания на это в каких-то старых письменах.
А если говорить об угрозе из космоса, в летающие тарелки я не верю. В то, что инопланетяне чуть ли не каждый день похищают женщин, а потом дети рождаются, пусть они своим мужьям рассказывают (смех). А вот то, что они могли прилетать к нам раз в несколько тысяч лет, и что они еще могут прилететь – я считаю, возможно. Косвенных артефактов очень много, но в них остается верить или не верить.
Поскольку я славянин (папа – украинец, мать белоруска, а сам я ленинградец), то всегда все должен потрогать. В летающую тарелку я не поверю, пока ее не потрогаю. Когда была гипотеза, что на Подкаменной Тунгуске взорвался корабль пришельцев, мы организовали туда несколько экспедиций. Искали обломки тарелки – не нашли. Когда вышла книга американского писателя Захария Ситчина о блуждающей 12-й планете, о том, что могли в прошлом для нас сделать пришельцы, в этой книге, в частности, говорилось, что на Синае он дважды сфотографировал летающую тарелку. Ситчин очень сокрушался, что до нее никак добраться не может. Естественно, я организовал в прошлом году экспедицию на Синай. Мы пробирались через минные поля, удирали от преследовавших нас бедуинов и, в конце концов, нашли тарелку. Ею оказался очень красивый, абсолютно естественный холм, действительно похожий на перевернутую вверх дном тарелку, в нижнем диаметре достигавший 26 метров. Я договорился с Вадимом Чернобровом, который возглавляет организацию «Космопоиск» о том, что я его пригласил в экспедицию к этой тарелке, а если он где-то найдет другую, только сидящую, а не летающую, то он меня немедленно вызывает ее потрогать.
Я звал и Захария Ситчина в экспедицию на Синай, но он почему-то отказался. А мне было ужасно интересно: вдруг в этой тарелке кто-то сидит? А вдруг благодаря этой тарелке можно сэкономить на авиабилетах и вернуться на ней в Москву? (Смех).
Что же касается конца света, предсказанного в календаре майя, создание которого без участия пришельцев объяснить трудно, я всегда говорю, что в декабре 2013 года они прилетят опять. Чтобы разобраться: или дать нам еще один календарь на следующие 3600 лет – или устроить всемирный потоп. Судя по тому, как мы себя ведем, я склонен думать, что потопа мы заслуживаем больше, чем нового календаря. Давайте будем исправляться, а то ведь утопят.
– Георгий Михайлович, ходил такой анекдот, что, когда Гагарин слетал в космос, одна старушка спросила его: «Ну, что, сынок? Видел Бога?» – «Нет, не видел». – «Конечно! если ты его на земле не встречал, откуда ему взяться в космосе!». Анекдот анекдотом, но были сообщения, что несколько астронавтов США после полетов очень ударились в религию, объясняя это тем, что в космосе им были даны некие знаки. Вас не посещали на орбите подозрения, что Земля имеет божественное происхождение?
– Прежде всего, Гагарина спросила не старушка, а Хрущев (смех). Он отвел Юру на приеме в Кремле в сторонку и спросил: «Бога видел?». – «Конечно, видел». Хрущев говорит: «Я так и знал. Но ты об этом никому больше не говори».
А потом Гагарин был на аудиенции у Папы Римского, и Папа задал Юре тот же вопрос. Гагарин ответил: «Да какой там Бог! Никого я не видел!». И Папа сказал: «Я так и знал. Но ты об этом никому больше не говори».
Теперь, когда мы восстановили истину о Гагарине, на вопрос попробую ответить я. Меня связывает дружба с несколькими американскими астронавтами. Каждый год мы встречаемся семьями, и особо теплые отношения у меня завязались с Эдвином Олдрином, по прозвищу «Базз». Олдрин, как известно, второй человек, ступивший на Луну после Нила Армстронга. Но ведь снимки Армстронга, ступающего на Луну, кем-то ведь были сделаны – так что надо еще подумать, кто был первым. И я как-то отвел Олдрина в сторонку и сказал: «Давай признавайся. Пишут, что, когда вы сели на Луну, то, выглянув в иллюминатор, сказали: «О, а они уже здесь!» Кого вы там увидели?» – «Да нет, было сказано: «Мы уже здесь!», просто нас не расслышали». Я говорю: «Хорошо. Тогда вот что. Все знают, что по Луне катались ангелы в виде огненных шаров, которые с вами говорили по-английски». Он на меня очень подозрительно посмотрел и ответил: «Нет, Джордж, ангелов там не было». – «Тогда третий вопрос. У вас там что-то сломалось, вы не могли взлететь с Луны, но мимо шел Порфирий Иванов в своих семейных трусах (оглушительный хохот) и спас вам жизнь». Тут Олдрин даже сделал от меня шаг назад. «Базз, – говорю, – ты не думай, я не сумасшедший. Просто это те слухи, которые о вас ходят. Когда начинаешь возражать, что все это вранье, тебе отвечают: «Но ты же там не был!». А теперь я могу всем сказать, что разговаривал с тобой один на один, и ты от меня даже шарахнулся».
Что касается прозрений, посещающих в космосе, то есть один астронавт, действительно религиозный, у которого хобби – читать проповеди. Он этим занимался и до полета, и после. Так что утверждения, будто многие американцы после полета вдруг стали верить в Бога – тоже из области анекдотов.
– А наши?
– Думаю, кроме меня никто не верит.
«Ангел-хранитель не давал мне сойти с моего пути»
– Почему я верю? Потому что во время войны, даже не на фронте, а в тылу или в оккупации, как случилось со мной, другой надежды у человека нет, кроме как на Бога. И я могу вам сказать, что тогда практически все были верующими. Потому что жить хочется. И я, мальчик, верил. И постился перед Пасхой, и на Рождество ходил по дворам славить Христа. Хлеба не было, но коржик или кукурузину вареную нам давали за наши песни. Когда немцев прогнали, я вернулся в Ленинград. Мама жива, отец пришел с войны тоже живой, и этот вопрос как-то сам собой перестал быть острым. Да я еще прочитал книжку «Библия для верующих и неверующих» Емельяна Ярославцева, главного советского атеиста. Поскольку у меня аналитический ум, тогда мне, мальчишке, показалось, что, вроде, там логично доказывалось, что Бога нет. И я об этом долго не задумывался, пока на седьмом десятке не стал анализировать свою жизнь. И вдруг увидел вот что. При своей любви к скорости я на мотоцикле три раза падал, при своей любви к плаванию пять раз тонул. Во время войны одного моего приятеля на куски разорвало снарядом. Все ребята, стоявшие в отдалении, были ранены, а я, который стоял ближе всех, остался невредим. Я был под обстрелом на открытом пространстве. Попадал и в более тяжелые передряги. Например, когда я развелся с женой, меня пять раз песочили на партсобраниях (смех). Вы зря смеетесь. Потому что, когда человек, с которым только что клялись друг другу в вечной дружбе, тебе говорит: «Ах, ты разводишься, значит, можешь, и родине изменить!» – это не смешно...
И вот, будучи специалистом в области теории вероятности, вдруг я понял: у меня столько было возможностей потерять жизнь или ее смысл, но всякий раз что-то помогало мне остаться на вот этой самой «линии жизни».
Почему я остался жив? Почему не сработала теория вероятности, по которой в половине случаев я должен остаться жив, но в тех же пятидесяти процентах случаев должен изувечиться или исчезнуть? Да потому что, по той же теории вероятности, если этот закон не соблюдается, значит, ось, делящая судьбу ровно посередине, кем-то сдвинута. Поскольку, кроме Бога, никто не мог ее сдвинуть, я верю, что был рожден, чтобы стать космонавтом. И когда я по наивности, по горячности, по глупости что-то делал, чтобы сойти с этого пути, меня, подозреваю, мой ангел-хранитель жестоко наказывал. Доводил до отчаяния. А потом самым невероятным образом возвращал на мой путь...
Я не призываю вас анализировать собственную жизнь по теории вероятности – просто честно рассказал, как пришел к вере.
– Георгий Михайлович, жаль, что наша беседа подходит к концу. Напоследок расскажите честно: это правда, что вы – первый, кто пил в космосе коньяк? И второе: правда, что для одного из полетов вам пришлось отпустить усы?
– Правда. Насчет коньяка – может, и до меня кто-то пил. Но, в отличие от меня, в этом не признался. Когда на «Салют-6» в канун годовщины Великого Октября полетел экипаж из двух молодых, и стыковка не состоялась, Брежнев позвонил нашему министру: «Еще один такой подарок к празднику – будем делать оргвыводы». Стало начальство совещаться, как не дойти до оргвыводов. И решили, что все-таки один должен быть опытным, а второй – молодым. Опытным я оказался, молодым – Юра Романенко. Мы прилетели на станцию, где до нас должны были работать другие. И через несколько дней, когда я примерял разгрузочный костюм, оттуда выплыла фляжка с коньяком. Ребята во время тренировок ее припрятали, а досталась она нам. Полтора литра.
– Ого!
– Что «ого»! На двоих на 200 суток (смех). По семь с половиной граммов в сутки. Но куда денешься. Мы перед сном по глоточку делали. И Юра говорил: «Не могу я по семь с половиной граммов, это издевательство». Но самое обидное, что когда там осталась половина коньяка, воздух и коньяк смешивались в пену. И сколько фляжку ни дави, не выдавишь пену оттуда. Мы и так, и сяк изощрялись, но ничего не выдавили. Летит следующий экипаж, Иванченков и Коваленок, вернулись. «А мы, – говорят, – ваш коньяк допили». – «Как? Это невозможно». – «Мы вот как, – объясняют ребята, – поступали. Один брал горлышко в рот и поднимался к потолку. Второй бил его по голове. И когда он вместе с фляжкой летел вниз, коньяк по инерции устремлялся ему в рот» (хохот).
– За нарушение режима ничего не было?
– Давайте по существу. Чтобы мужчина опьянел, надо 40 граммов чистого спирта. У нас было по 7,5 граммов коньяка на человека. Но после полета я предложил медикам включить коньяк в рацион. Во-первых, чтобы лучше спать. Во-вторых, когда занимаешься в космосе физкультурой, пот с тебя не стекает, и ты находишься как бы в водяной ванне. А из холодильно-сушильных агрегатов идет холодный воздух, поэтому ничего не стоит простудиться. Так я объяснил медикам, что коньяком очень хорошо в таких случаях полоскать горло. «А куда сплевывали?» – спросили врачи. Поскольку сплевывать было некуда, и они об это знали, я признался: «Пришлось глотать». Потом Коллегия Минздрава рассматривала этот вопрос и вынесла положительный вердикт. Но перед очередным стартом поступило письменное распоряжение руководства Минздрава коньяк на орбиту не доставлять. Но его, насколько я знаю, все равно контрабандой провозили.
А насчет усов – мы готовились к советско-индийскому полету. И в моем экипаже и командир Толя Березовой, и индус Мальхотра были усатые. Ну, я взял и тоже отрастил усы, чтобы один экипаж был полностью усатый, а другой полностью безусый. В итоге полетели безусые.
Видимо, это был один из тех случаев, когда я не послушал ангела-хранителя и двинулся в неверном направлении (смех).
КОСМОНАВТ № 34
Георгий Михайлович ГРЕЧКО родился 25 мая 1931 года. В 1955 году окончил Ленинградский механический институт, защитив дипломный проект в легендарном ОКБ-1, куда попал на работу после распределения. Принимал участие в запусках первых спутников и пилотируемых кораблей. С 1966 года проходил курс подготовки к полетам на кораблях «Союз» и станциях «Салют», а также к полету на Луну. В 1975, 1977–78 и 1985 гг. участвовал в экспедициях на «Салюте-4», «Салюте-6» и «Салюте-7». Дважды устанавливал мировые рекорды пребывания в космическом пространстве. Награжден двумя медалями «Золотая Звезда», высшими орденами ряда зарубежных стран. После ухода из отряда космонавтов работал заведующим лабораторией и ведущим научным сотрудником Института физики атмосферы Академии наук. Всю жизнь у Георгия Гречко были три заветные мечты: час в день тратить на прослушивание любимых пластинок, два раза в неделю пересматривать любимые фильмы и один раз в неделю хорошенько выспаться. Ни одна мечта, по его признанию, так и не сбылась. Зато до сих пор не побит его рекорд просмотра в космосе фильма «Белое солнце пустыни» – 15 раз за один полет.
Подпишитесь
"