Суета вокруг дивана

Музей-квартира Пушкина на набережной Мойки, 12 был открыт к 100-летию со дня его гибели. За эти сто лет не только вещи, наполнявшие дом, распылились, но и сам он был перестроен. Так что можно понять смущение экскурсоводов, объяснявших, что «святая святых» музея – кожаный диван в кабинете – «такой же, на каком умер Пушкин». Единственное, о чем точно знали в музее, что диван принадлежал семье Философовых, куда попал от вдовы младшего сына поэта Григория. Последний владелец дивана до 1935 года работал ученым секретарем Эрмитажа, а в год открытия музея на Мойке расстрелян. Диван с «подмоченной репутацией» оказался в экспозиции.

Вчера, в канун 172-й годовщины смерти Пушкина, в стенах его последней квартиры прошло открытое научное заседание, на котором было обещано объявить о сенсации в изучении «солнца нашей поэзии». По просьбе дирекции Всероссийского музея А.С. Пушкина Санкт-Петербургское областное бюро судебно-медицинской экспертизы сделало официальное заключение о подлинности дивана из квартиры на Мойке. По убеждению криминалистов, результаты исследования позволяют судить о том, что «обнаруженные на поверхности дивана следы крови имеют давнее происхождение и, безусловно, принадлежат мужчине».

«Ни сами специалисты, ни мы не верили в то, что может случиться это чудо, – пояснила заведующая Мемориальным музеем-квартирой на Мойке Галина Седова. – Нам позвонили из бюро судебно-медицинской экспертизы и сказали, что из 27 смывов, где могла остаться кровь раненого Пушкина, в единственном есть ее следы».

По словам г-жи Седовой, лишнее подтверждение выдвинутой гипотезе – то, что у дивана внизу два больших широких ящика. «Это ящики для постельного белья, – пояснила заведующая музеем-квартирой. – Если этот диван находился когда-то в жилом доме, он не мог находиться в гостиной или в столовой. И если действительно Философовы получили диван у семьи Пушкина, то это тот самый диван, который стоял когда-то в его кабинете».

На вчерашнем заседании, помимо собственно дивана, готового вернуться в экспозицию музея, были предъявлены публике официальное заключение экспертов, а также таблицы и графики исследования поверхности дивана новейшими методами.

Сотрудничество музейщиков-пушкинистов и экспертов-криминалистов на этом, судя по всему, не закончится. Заместитель начальника областного бюро судмедэкспертизы профессор Юрий Молин заявил, что он и его коллеги готовы теперь исследовать и жилет, в котором Пушкин дрался на дуэли. Несмотря на то, что праведная кровь поэта пролилась более 170 лет назад, существует возможность провести генетическое исследование пятен. Для этого потребуется не только провести смывы в соответствующих местах, но и взять образцы крови у потомков Пушкина.

«В принципе, у этого проекта хорошая перспектива, – рассказала «НИ» заместитель директора Института общей генетики РАН Ирина Голденкова-Павлова. – Если у ученых есть в распоряжении генетический материал от потомков, то с очень большой долей вероятности можно говорить об их принадлежности тому же роду. Срок давности здесь не играет существенной роли. Современные методики были, как известно, успешно опробованы при изучении останков семьи Романовых. Так что, если потомки Пушкина дадут согласие на проведение экспертизы, мы узнаем, действительно ли на Мойке стоит диван поэта».

Впрочем, ни одна сенсация не обходится без реплик скептиков. Одни говорят о том, что на общем бедственном фоне положения наших музеев, ДНК-анализы – непозволительная роскошь. Другие, как, например, питерский культуролог Сергей Кирджали, считают, что «это очень спорная сенсация, ведущая, возможно, лишь к тому, чтобы повысить популярность музея». Но главное – что сенсацию приурочили ко Дню памяти Пушкина. Мол, неправда, будто все тайны он унес в могилу – вон, разгадали, и еще какую! Глядишь, мы со временем «солнце нашей поэзии» еще и клонируем!..

Наблюдая за этой суетой вокруг дивана, вспоминаешь горестно-саркастические строки Давида Самойлова: «Здесь он умер. На том канапе,/ Перед тем прошептал изреченье/ Непонятное: «Хочется пе...»/ То ли песен? А то ли печенья?/ Кто узнает, чего он хотел,/ Этот старый поэт перед гробом?/ Смерть поэта – последний раздел./ Не толпитесь перед гардеробом».