Правозащитник Олег Орлов

– Расследование дела завершено, вам грозят три года тюрьмы. Следствие настроено на то, чтобы вас посадить?

– Следствие настроено на то, чтобы довести это дело до суда и получить обвинительный приговор. А посадить или не посадить – следствию, по-моему, глубоко все равно. Что требовать в качестве наказания – забота прокуратуры. И указание сверху будут давать прокурору, а не следователю.

– Исходя из того как расследовалось это дело, насколько все серьезно?

– Конечно, все это несерьезно. С правовой точки зрения все разваливается. Но у них есть указание – серьезно заниматься несерьезным делом. С точки зрения намерений все очень серьезно.

– В понедельник вас допрашивали два с половиной часа. Что спрашивал следователь?

– Это был формальный допрос, который проводят, когда человек из подозреваемого становится обвиняемым. Меня спросили, признаю ли я себя виновным. Когда я сказал «нет», следователь спросил, подтверждаю ли я показания, которые давал на предыдущих допросах. Я ответил, что подтверждаю. А потом я по своей инициативе начал давать пояснения к постановлению о привлечении меня в качестве обвиняемого. На мой взгляд, событие там представлено недостаточно полно. Мне вменяют в вину события двух дней: 15 июля, когда была убита Наталья Эстемирова и на нашем сайте появился пресс-релиз, и 16-го, когда я эти же слова озвучил на пресс-конференции. В постановлении говорится, что пресс-релиз появился на сайте «в неустановленное время и в неустановленных обстоятельствах». Я им объяснил, как появился пресс-релиз, когда он появился, почему он появился.

– Расследование дела продолжалось восемь месяцев, хотя дело…

– …яйца выеденного не стоит.

– Что же они расследовали?

– Они допросили сотрудников нашей организации, а также тех, кто выступал на первом, гражданском процессе. Они заказали экспертизу моих слов.

– И что показала экспертиза?

– Ничего внятного. Не смогла экспертиза установить, была клевета или нет.

– Кадыров заявлял, что по просьбе своей матери не будет добиваться осуждения вас и Людмилы Алексеевой. Почему дело не закрыли?

– Заявление Кадырова повлияло на то, что не возбудили уголовные дела против Алексеевой и журналистов «Новой газеты». Но в отношении меня в этот момент уголовное дело уже было. А вторая и третья части статьи 129 Уголовного кодекса – публичное обвинение, а не частное. При частном обвинении, когда человек отзывает заявление, дело прекращают. А при публичном отзыв заявления ни к чему не ведет: тут все решает государство. Отзыв лишь показывает, что заявитель не против, если дело прекратят за отсутствием состава преступления. Но следствие продолжилось. А со стороны Кадырова звучат противоречивые сигналы. Андрей Красненков, адвокат Кадырова, говорил, что Кадыров ему в феврале, уже после своего заявления, сказал: Орлова преследовать будем, потому что он ведет себя ненадлежащим образом.

– Так Кадыров хочет вас посадить или не хочет?

– Я не понимаю. Вот заявил Кадыров, что мама его просит и что он не имеет претензий. Но потом он должен был бы направить письмо на имя следователя. Насколько я знаю, следствие никаких писем по этому поводу от Кадырова не получало.

– В какой мере на решение суда может повлиять то, что по гражданскому делу деньги с вас уже взысканы?

– По этому поводу есть разъяснение пленума Верховного суда, где говорится, что рассмотрение дела в гражданском процессе не является препятствием при преследовании в рамках уголовного дела. По мнению судей, при гражданском процессе ответчик не наказывается, а только восстанавливаются права истца. То есть я не был наказан, а только лишь честь и достоинство Кадырова были восстановлены. И я готовлюсь к тому, что мое дело о двойном наказании за одно и то же деяние будет рассматриваться в Европейском суде по правам человека. Но это в будущем.

– В чем будет заключаться тактика вашей защиты?

– Детально не скажу. Но я продолжу настаивать на том, что мои слова о вине Рамзана Кадырова не являются утверждением о его причастности к убийству Наташи Эстемировой. Это лишь мое мнение, – а я имею право высказывать свое мнение на основании Конституции, – о политической вине Рамзана Кадырова за создание той атмосферы в Чечне, когда правозащитником называться страшно.

– После убийства Натальи Эстемировой прошел год. В какой мере подтвердились ваши слова?

– За этот год ситуация ухудшилась. Работать в Чечне правозащитникам все труднее и труднее. Кадыров на днях обвинил «Мемориал» в том, что мы враги народа, враги государства, враги законности. После этого можно работать или нет?

– Судиться с ним собираетесь из-за этих слов?

– Судиться где? В грозненском суде?

– В московском, по месту регистрации «Мемориала».

– Мы подумаем. А в Чечне люди боятся обращаться к правозащитникам: «Вы себя-то защитить не можете. Мы же видим, как с вами обращаются». Мне известно, что руководители местных правозащитных организаций задним числом из Интернета узнают, что их подписи стоят под некими письмами, осуждающими «Мемориал». То есть с ними никто не считается. А они не могут позволить себе даже молчать. Их заставляют говорить то, что они не хотят.

– Расследование убийства Эстемировой как продвигается?

– Вначале следствие реально искало убийц. Версий проверяли много и разных. Но до сих пор обвинение никому не предъявлено. Больше пока сказать не могу.

– После убийства Эстемировой «Мемориал» прекратил работу в Чечне, но в декабре возобновил. Как это соотносится с ухудшением обстановки в республике?

– Московская Хельсинкская группа тоже работала в Советском Союзе. Но обстановка была невозможной, нетерпимой. Или при Сталине в 30-е годы работал Красный Крест.

– Получается, что вы рискуете своими сотрудниками, которые могут повторить судьбу Натальи Эстемировой.

– Мы возобновили работу по просьбе наших грозненских сотрудников. И мы стараемся обеспечить их безопасность. Из-за этого интенсивность нашей работы сильно уменьшена. Информации мы получаем также на порядок меньше.

– Может, обстановка в Чечне улучшилась, вот и информации меньше поступает?

– Обстановка не улучшилась, и события происходят, о которых мы узнаем. Но получить внятную и точную дополнительную информацию мы не можем. Например, известно, что человека похитили. Но родственники боятся об этом говорить, замыкаются. Значит, факт есть, но информация никуда не пошла. Мы не можем сообщить непроверенную информацию, тем более если не хотят родственники.

– Вы сказали о безопасности правозащитников. Как ее обеспечить, если Наталью Эстемирову похитили возле своего дома?

– Я тоже хожу без охраны. Хотя достать могут и в Москве. Адреса и телефоны некоторых моих коллег висят на сайтах неофашистов в так называемых расстрельных списках. Но эти люди понимают, что избрали такую работу.