Posted 6 июля 2008,, 20:00

Published 6 июля 2008,, 20:00

Modified 8 марта, 08:06

Updated 8 марта, 08:06

Александр Литвинов

Александр Литвинов

6 июля 2008, 20:00
Более 30 лет Александр Литвинов занимается продюсерской деятельностью (в советское время это называлось – директор фильма). Он работал еще с Сергеем Бондарчуком, его картины получали «Тэфи», «Нику», «Золотого орла», а сам он лауреат Госпремии и награды от Американской ассоциации производителей кино, как «лучший российс

– У вас в фильме море, солнце… Снимали явно не в Москве.

– В Крыму снимали. Думали, будет дешевле. Ничего подобного. Те же самые зарплаты. Можно было снимать здесь, в Подмосковье. Но приехали, и так нам понравилось, что решили остаться.

– В картине много сложных постановочных трюков. Какие-то ЧП были на съемках?

– Были мелкие. Но это всегда бывает. Даже если снимать двух человек в номере гостиницы все равно, что-то произойдет. А вот в первый съемочный день случилось крупное ЧП: оператор должен был снимать с дельтаплана сначала каскадершу, потом актрису. И чтобы не рисковать зря, вначале запустили в воздух только его, чтобы попробовать. Они взлетели, мы стоим внизу смотрим. И когда дельтаплан пошел на посадку в море, пилот хотел показать какой-то трюк… И они упали вместе с камерой и оператором.

– И утопили?

– Камеру? Конечно.

– Вы, наверняка, тоже присутствовали. Как ваше появление воспринималось?

– Мне казалось, что если я появляюсь, то я мешаю. Как-то сразу по-другому начинают работать. Поэтому я стараюсь быть всегда в стороне, смотреть издалека. Потом, когда закончится съемка, мы с режиссером сядем, поговорим. А на съемочной площадке я в большей мере зритель. Некоторые продюсеры говорят режиссеру, как снимать: «Камеру сюда поставьте, свет здесь». А я не начальник, я – коллега. Для меня это ценнее. Если уж мы с режиссером договорились, что смотрим в одну сторону, то смотрим.

– Действие фильма разворачивается летом. Вы планировали премьеру именно на этот сезон?

– Нет, так сложилось. Профессия продюсера, к коим я себя могу причислить, ну такая зависимая, такая зависимая... Продюсер зависит от всех, от телевидения и от погоды, от режиссера и от денег, от прокатчиков... Ото всего я завишу. А у нас два способа заработать деньги: телевидение и прокат. И телевидение дает денег больше, чем прокат. Картину купил Первый канал, а у них осенью открываются права, поэтому приходится выпускать картину летом. Причем я показал на телевидении еще только вариант первого монтажа, даже без музыки. И сразу купили картину Первый канал, ТВ центр, Украина – без связей, безо всего. Для меня это основной показатель в бизнесе. Прокат посмотрим, как там пойдет. Я при бизнес-плане прокат даже не учитывал. Конечно, хотелось бы, чтобы фильм посмотрели на большом экране. В кинотеатре это же совсем другие эмоции. Тем более в фильме красивые съемки, красивая музыка…

– В КАРО есть целый день аналитиков, которые оценивают коммерческий потенциал фильма. Как вы относитесь к искусству коммерческих прогнозов?

– Если бы мне прогнозист сказал: вот так сделай и будет успех, и так оно и было, я бы заплатил ему денег в два раза больше, чем режиссеру. Нет, это все сказки. Меня приглашали во ВГИК на защиту кандидатской диссертации по прогнозам. Я не пошел. Думаю, зачем же я буду говорить человеку, что он написал ерунду?! КАРО с их отделом аналитиков тоже недавно пролетели. Потому что в кино кроме прогнозов, бизнес-планов, аналитики есть еще два человека – это автор сценария и режиссер. Сделают они картину или не сделают. Кино это творчество.

Я 20 лет работал с Владимиром Меньшовым. (Делал с ним «Зависть богов», «Ширли-мырли», «Любовь и голуби».) Надо сказать, что в советские времена тоже были прогнозисты, – служба такая в Госкино. И на все картины Меньшова они, конечно, давали отрицательный прогноз. А Меньшов проснулся как-то, пошел к кинотеатру «Россия» и увидел, что там на его фильм «Москва слезам не верит» стоит очередь до памятника Пушкину. Просчеты просчетами, а жизнь диктует другие условия. Но самое главное – это талант режиссера.

– В картине достаточно сильная драматическая история: взрослая женщина влюбляется в главу банды аферистов.

– Мне кажется, история очень простая. Человек живет нормальной жизнью. И вдруг в ней появляется любовь, которая просто сносит ему крышу. Эта женщина она ведь жила в ожидании чего-то. И ударилась в эту авантюру. У нее уже никакого прагматизма, никакого сознания не осталось – только любовь. Любовь как болезнь. Я могу вам рассказать тысячу историй про известных людей. А про неизвестных их, наверное, еще больше. Любовь все сносит, и сколько судеб уже поломала. Страшная штука. Что делает с человеком любовь? – вот о чем эта картина, я бы так сказал.

– В «Холодном солнце» ее любимый – аферист, занимающийся «честным» отъемом денег у олигархов. Вы сами как к олигархам относитесь?

– С пониманием и терпимостью. И с интересом. Я даже не представляю, как заработать такие деньги, а они смогли. Как им это удалось? Как разбогател Аликперов понятно, Потанин тоже понятно. А вот Абрамович? Как? Где ты был, когда он эти деньги заработал? Значит, он умнее меня. Как еще это объяснить? И ближе к каким-то ситуациям, где можно заработать. Но можно было быть рядом и ничего не сделать. Рядом с Абрамовичем человек 100 было, а он один.

Я могу сказать, что в кино олигархов нет. Даже миллионеров. Если есть богатые люди, то бизнес у них не связан с кино: ресторан там, завод, что-то еще… Я не беру телевидение – это другой мир. А в кино нет богатых людей. Да, есть успешные, кто-то больше, кто-то меньше. Да, они нормально обеспечены, но в разумных пределах.

– Но в кино олигархи деньги инвестируют?

– Нет, никто. Да, там Потанину принадлежит ЦПШ, у Госпрома есть кое-что... Но это, в общем, не бизнес. Кино это 1,5 года ждать и еще, что ты получишь на выходе? И в Америке кино это не бизнес. Из 100 картин, ну 5 «выстрелит»! Они все живут на фондах на спонсорской помощи. У меня есть приятели-банкиры, с которыми мы давно работаем. Они спрашивают: «Ну ты вернешь…» Я говорю: «Не знаю». Я боюсь рисковать.

У нас в стране инвестиции сторонние, ну может быть, 10 процентов. То, что спонсоры дадут, – это все сказки. Если чего-то дают, то это какие-то копейки: актерам приплатить. Эти суммы не играют серьезной роли. Есть два источника финансирования: государство и телевидение. Поэтому все бегут в Госкино и кланяются, бегут на телевидение и кланяются. Но уже через 5 лет, когда кинопрокат восстановится, думаю, продюсеры начнут зарабатывать.

– Во времена дикого кинорынка начала 1990-х у вас был проект «Ермак» по тем временам крупнобюджетный…

– Он и по тем и по этим временам крупнобюджетный. Я его делал лет 7. Проект начинался еще в советское время на бюджетные деньги. Мы очень много успели сделать: построить декорации, подготовительный период… А вот когда начались съемки, то попали в тот период, когда распалось Госкино, распалась страна. Я до сих пор, думаю, как мы это вытянули?! Там была сложнейшая ситуация в 1991–1993 годах. Съемки-то масштабные. Кто там в 1991 году говорил о компьютерной графике? Это сейчас все рисуют. А тогда все было настоящее: лошади, огромная массовка. Это вообще была катастрофа. Съемки останавливались. Приходили люди, приносили деньги: «вот мы вам сделаем», потом люди пропадали. Я картину продавал несколько раз, потом выкупал обратно. Группа была огромная, и там к концу картины уже поменялись все и по нескольку раз. Не считая, конечно, исполнителей главных ролей. Часть сцен в Сирии мы снимали в Крыму, а когда закончили, просто не могли вывезти группу в Москву, потому что денег не было. По знакомым занимали. В состоянии истерии каждый день: найдем деньги – не найдем деньги. Под конец, когда уже совсем «труба» была, я нашел немецких партнеров, и мы закончили картину. И у картины был успешный прокат, больше миллиона мы собрали.

– В 1999 году вы стали лауреатом приза MPA (Американская ассоциация производителей кино), как «лучший российский кинопродюсер». Что это такое и как это происходило?

– Нас было четверо: Леня Верещагин, Сергей Сельянов, Игорь Толстунов и я.

Вот у меня в кабинете висит сертификат, подписанный Джеком Валенти. Это продюсер продюсеров. Причем это была не просто премия, а денежная премия. Никогда ни за что не получал, а тут деньги, причем на тот момент это хорошие были деньги. Мы тогда были на виду: я был первый зам. директора киноконцерна «Мосфильм», Леня Верещагин был на виду, Сельянов на виду, Толстунов на виду.

– Да, и сейчас, в общем, это все не последние люди.

– Да, нет, молодые дышат в спину сильно. Мы все-таки романтики были: чтобы режиссер интересный, кино хорошее. А следующее поколение, которое придет за нами, – они уже прагматики, у них новые технологии, бизнес-прогнозы. Пусть теперь они попробуют. Это очень тяжелая работа, но интересная. Иначе я бы уже давно ушел из профессии. А я этим до сих пор занимаюсь. J

"