Анна Дубровская в образе Джейн Фонды в фильме «Барбарелла»

– Образ космической путешественницы или королевны сказочного государства. Есть ли эпоха, во времена которой вам хотелось бы пожить?

– В детстве хотелось, конечно. Когда жизнь представляешь по-детски восторженно, то мечтаешь жить во времена принцев и принцесс, носить прекрасные платья с воланами и цветами. А потом понимаешь, что платья эти неудобные, а уж будучи актрисой, понимаешь это в особенности. Каждому суждено родиться в свое время, главное – суметь найти гармонию в себе и наладить отношения с самой собой. Конечно, страшно, когда война. Конечно, страшно, когда репрессии. Страшно, когда мы живем в стране, где все люди до сих пор поголовно психически сломлены послереволюционными событиями, а потом и культом личности. Все мы немножко нездоровы, в том числе и новое поколение. Просто у них в другую сторону перекос: их болезнь – от свободы, которая свободой на самом деле не является, а только еще больше закрепощает личность.

– А стилистика свободных американских 1960-х годов вам близка?

– Я бы не сказала, что чувствую к ней особенный интерес. Просто помню все эти фильмы, которые смотрели родители – это пора их молодости. Например, маме была интересна не столько музыкальная сторона, сколько мода. Она всегда носила пышные юбки, бабетту на голове и черные яркие стрелочки на глазах.

– Играя в Театре Вахтангова принцессу Турандот и делая грим со знаменитыми черными стрелочками, вы не вспоминаете эти истории?

– Кстати говоря, вторая редакция «Принцессы Турандот», 1962 года, как раз была выдержана в типичной эстетике шестидесятых. Когда мы готовились к премьере третьей редакции, элементы которой продиктованы 1990-ми годами, костюмы дошить не успели, и я играла в костюме Анастасии Вертинской. Это было так женственно и так красиво!..

– К разговору о гриме не могу не вспомнить «Ночной дозор», где вы сыграли вампиршу Ларису с очень жутким лицом…

– «Ночной дозор» – это мой опыт, я что-то преодолела в себе. Но когда от меня шарахались люди на съемочной площадке, мне было жутко от самой себя, хотя умом я понимала, что это просто профессия. Этот мокнущий ожог даже на экране получился менее эффектно, чем в реальности. Честное слово, когда я впервые увидела себя в этом гриме, то подумала: «Боже, зачем я согласилась на это, как меня угораздило!» Такая же история происходит, когда дочь заставляет меня сесть с ней на американские горки. И я вроде бы покупаю билет, сажусь, хотя мне очень страшно. Но всю глупость содеянного понимаю только в тот момент, когда вагончик трогается с места.Блокбастеры это, видимо, не мой жанр. Я готова простить массу нерешенных вопросов со спецэффектами, если есть история человеческой души. Смотрю сейчас, например, «Штрафбат» и вижу, что все снято за три копейки: тесная землянка, поле какое-то. Но зато понимаю, о чем разговаривают эти люди, сопереживаю им и переживаю за свою страну.

– Один из первых ваших фильмов, снятый в начале девяностых, назывался «Хочу вашего мужа». Там хорошие актерские работы, но в числе прочих есть одна сцена, где на экране возникла ваша обнаженная грудь. Пришлось через себя переступить?

– Конечно. К тому же я там снималась практически на сносях: мы начали съемки, когда я была на третьем месяце, а дальше было все заметнее… Я всячески сопротивлялась этой сцене с обнаженной грудью, но время диктовало «клубничку». Мне как-то сказала одна взрослая женщина: «Пройдет лет двадцать, и ты будешь получать удовольствие от того, какая ты была хорошенькая!» Прошло как раз лет двадцать, но я все еще считаю, что это было плохо, глупо и нехорошо. Эротика – это отдельное искусство, я не ханжа, и мне нравится смотреть хорошо сделанные сцены, когда они на своем месте. И за этот момент мне до сих пор стыдно.

– Вы работали, будучи в положении, а когда родился ребенок, стало еще сложнее?

– Я родила на втором курсе, полгода сидела с дочкой, не беря академического отпуска, – мой мастер Владимир Владимирович Иванов пошел мне навстречу. Казалось бы, довольно безответственный шаг – родить в студенческое время. Но на самом деле это был лучший вариант, и теперь у меня есть моя дочь, самый близкий мне человек, моя подруга.До трех лет Нина росла с моей мамой в Минске – я безумно скучала и при каждой возможности неслась к ним хоть на сутки, поезд до сих пор видеть не могу. Но возможности забрать Нину не было никакой: общежитие было замечательно компанейским, но чудовищным в бытовом плане – туалет на этаже, шорох тараканов на кухне, горячая вода только с ноября... Но как только я окончила институт, то сразу привезла Нину в Москву, и мы больше не расставались. Ребенок все время под мышкой, спит на диванчиках в театре – и это хорошее время было, главное – вместе, рядышком. Нина – классический закулисный ребенок, ей уже семнадцать, и она поступила на первый курс Щукинского училища.

– Года два назад вы появились на светском мероприятии с обритой головой. Это была попытка радикально изменить имидж или это была жертва в пользу работы?

– Я подстриглась во время съемок чудесного кино «Иванов», где сыграла Сару. Вадим Дубровицкий, режиссер картины, очень точно оправдал сцену, в которой Сара стрижется. Дело в том, что она еврейка, а у евреев есть древний обряд возвращения в веру: для этого обривают все волосы. Пьеса-то именно об этом, о предательстве и вере. У меня были сомнения, что зрители могут не воспринять эту историю, но все так эмоционально подготовлено, что сцену можно трактовать по-разному, но она в любом случае работает. На сегодняшний день для меня роль Сары – один из самых основательных шагов в кино.



Благодарим за помощь в проведении съемок стриптиз-клуб «Dolls» (ул. Красная Пресня, д. 23Б, стр. 1, тел. +7 (499) 252-5701)

Барбарелла» (Barbarella), 1968