Роман Карцев

– Ваши последние работы - это моноспектакли. Новый материал вы сейчас с сыном репетируете? Устали от одиночества на сцене или просто сложно найти партнера?

– Я уже двенадцать лет играю один. Очень отвык от коллектива, да и не хочу ни с кем играть. За то время, как Вити нет, я сделал несколько спектаклей: «Моя Одесса», «Престарелый сорванец», «Зал ожидания». Вот сейчас решил попробовать сына втянуть в эту авантюру. Он непрофессиональный актер, раньше в «Ералаше» снимался, сейчас в кино. Посмотрим, что у нас получится. Это не совсем новый спектакль, скорее новая вариация Хармса. Мы когда-то играли его с Витей Ильченко и Любой Полищук, назывался «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов». Я решил возобновить его, сыграть вместе с сыном. Хочу сделать гастрольный вариант и поездить по стране, показать Хармса, у нас ведь его очень мало знают. Ставит спектакль Михаил Захарович Левитин, главный режиссер театра «Эрмитаж». Мы с этой сцены в Москве начинали. С Мишей Левитиным вместе очень много работали. Сейчас у нас свой муниципальный «Московский театр миниатюр»: Михаил Жванецкий, я и Клара Новикова. У каждого свой спектакль и свой директор, но общая бухгалтерия и общий буфет.

– Вы всю жизнь работали только со Жванецким. А сейчас вот доверились Семену Альтову, играете в «Зале ожидания». С чем это связано?

–Я считаю, что Семен Альтов сегодня один из лучших авторов в своем жанре. Жванецкого мы не берем в счет. Сеня, правда, больше рассказы пишет, поэтому спектакль «Зал ожидания» мы с ним очень долго и трудно делали. Но, слава Богу, все получилось. Спектакль везде хорошо принимают, я его и в Америку, и в Израиль возил, в Питер сейчас в пятый раз повезу. Спектакль получился несколько грустным: там есть и лирические моменты, есть и острые. Конечно, это не та острота и парадоксальность, как у Жванецкого. Здесь все гораздо проще, я бы сказал, «бытово».

– Вы сознательно уходите от сатиры, не хотите остроты, или это невольное следование духу нашего времени, когда сатира уже не в чести у власти и потому телеэкраны заполонил псевдобытовой «аншлаговый» юмор?

– Остроты сейчас нет, да мы к ней никогда и не стремились. Мы играли в театр, в образы, характеры. А специальной задачи, как у некоторых – бороться с советской властью, – у нас не было. Мы выросли из Райкина. Сначала у нас был студенческий театр миниатюр в Одессе, потом нас Аркадий Исаакович взял, мы с ним семь лет работали. Потом ушли – у нас появилась своя манера, свой стиль, свой театр. Мы с Витей вместе тридцать лет играли, двенадцать спектаклей сделали, несколько сот монологов Жванецкого исполняли. Нам очень повезло, повезло, что встретилась наша троица - Витя, я и Миша. Театр двух актеров и автора – что может быть лучше?

– Сейчас на эстраде каждый сам по себе, шутки одинаково пошлые – на уровне «кухни». Или вы все это оцениваете по-другому?

– Да сейчас сатиры нет, одни пародии. На Путина пародии делают. Сейчас из сатириков, по-моему, только Михаил Задорнов нашел свой стиль. А у остальных– шутки, хохмы, анекдоты. Такой самодеятельный театр: надевают на себя женскую одежду, бабок изображают. Лишь бы рассмешить, лишь бы ржа была. Пускай они этим занимаются, а мы же всегда играли в настоящий театр. Я все свои спектакли на сценах играю, не езжу на пароходах и не выступаю на стадионах.

– Вы поэтому обижаетесь, когда вас называют эстрадным артистом?

– Мы стоим между драматическим театром, к примеру, товстоноговским, и между эстрадой, но мы ни то ни другое. Мы ставим спектакли, никогда не делаем номеров. Вот на эстраде номера делают. Слава Богу, я в 1961 году в эстрадно-цирковое училище в Москве не поступил. Мне просто повезло. Там люди четыре года один-два номера делают. Мне это неинтересно. В спектакле есть тема, сюжетные линии. В спектакле «Моя Одесса» у меня на сцене лодка стояла, зонтик, волны, музыка была. Настроение города передавалось, было ощущение спектакля. А выйти к микрофону, надеть нос или чулок на лицо, юбку нацепить – это все цирк, но плохой.

–А Михаил Жванецкий для вас сейчас ничего нового не пишет?

– К сожалению, нет. Во-первых, потому, что Миша сейчас сам очень много выступает, он в хорошей форме, пишет себе. Мы с ним говорили на эту тему. Он сказал: «Понимаешь, не пишу я сейчас монологов». Он работает очень много и, по-моему, удачно. Всему приходит конец, мы с ним вместе сорок два года, поэтому надо дать ему отдохнуть. Хотя я все делаю похожим на Жванецкого. С Сеней Альтовым у нас тоже так получилось. Я даже когда Чехова играл, меня спрашивали, не Жванецкий ли это. Думаю, только Хармс будет другой.

– Несколько лет назад вы выпустили книгу « Малой, Сухой и писатель» о вашей знаменитой троице. Дебют на литературном поприще оказался успешным, но вот монологи себе вы почему-то не пишете. Или пробовали и не понравилось?

– Не пробовал и не хочу. Книга удачная получилась, ее сейчас купить невозможно. Кстати, несколько вещей я из нее в спектакль «Зал ожидания» взял, – к примеру, как в Одессе ходили на пляж. Основа юмора – это правда. Даже анекдот нельзя придумать, он случайно рождается. Мы делали какие-то вещи полуабстрактные, абсурдные: «Вы не кассир, вы убийца!» Это был и вымысел, это была и правда. Недавно еще «Подражание Жванецкому» написал. На его юбилее читал. В Одессе был большой успех. Написал в его стиле, но основу свою взял. У меня в Одессе когда-то был телефон, спаренный с портом. И нам домой все время звонили и спрашивали: «Куда сгружать? Куда уголь привозить?» Мне это надоедало, и я начинал отвечать. И вот на основе этого случая я написал подражание Жванецкому, тем более что Миша сам когда-то в порту работал. Это – единственное, что я себе написал, и Мише понравилось. Ну, разумеется, кроме книги.

– Вы всегда довольно много рассказываете об Одессе. Неужели у вас от этой темы никогда не возникает усталость?

– Всю жизнь говорить об Одессе, наверное, не стоит. Я очень много говорил о ней в последние годы. Об этом мои спектакли. Сейчас я умышленно стараюсь от этого отойти. Наступает такое время, когда надо сказать себе: «Все, стоп, это уже чересчур». Надо уметь видеть себя со стороны и еще надо уметь вовремя уходить со сцены. Я недавно вспоминал Магамаева. У него был сумасшедший успех! И он сумел как-то так тихо уйти. Или вот хоккеист Третьяк ушел из спорта в расцвете сил. Наступает момент, когда ты должен сам почувствовать, что все, пора уходить.

– Напрашивается вопрос – вы тоже однажды скажете себе «хватит»?

–А как же! Сейчас пока я играю спектакль, и публика довольна. Приходят за кулисы, благодарят. В Казани актеры пришли. Я чувствую, что все нормально. Сейчас вот Геннадий Хазанов ушел, я его понимаю. Он мне рассказывал, что его освистывали в зале, мешали ему говорить. В этом была и его вина. У него были очень длинные монологи. А эстрада этого не выдерживает. Пятнадцать минут – предел, больше нельзя. Или надо переходить к другому номеру. Публике должно быть постоянно интересно. К сожалению, Гена ушел, а он очень сильный актер. Сейчас играет в драматических спектаклях. Я его понимаю, у него нет автора. Но на эстраде пропал Хазанов. Нам повезло, что мы со Жванецким всю жизнь. Автор – это главное для любого артиста, для любого театра. Сейчас же вообще нет современных пьес, нет авторов, играют одних американцев или бесконечно ставят Чехова.

– Чем же вам неинтересен такой театр?

– Я вырос на Товстоногове, на Акимове, на Эфросе, Любимове. 60-е годы - это был расцвет. Я жил в Москве, Ленинграде. Я пересмотрел все, поэтому сейчас меня не тянет в театр, но кое-куда иногда хожу. Появились новые прекрасные актеры. Женя Миронов, я видел его в «№13» и в «Идиоте» – потрясающе. Володя Машков, Максим Суханов, девушки молодые хорошие пришли. У Марка Захарова сильная труппа молодых актеров. Но это все другое, другой театр, другая эстетика. Главное, публика другая. Понимаю, что жизнь другая. Ушли былые ценности. Но не надо рыдать по старому, надо учиться и ждать. Должно появиться новое. Уже появилось. Но это в Москве, жаль, что в провинции театры заглохли.

– А что же должно произойти, чтобы все появилось?

– Автор должен появиться. У нас появились Чехов и Горький, в Германии – Брехт. Были Володин и Рощин, а сейчас никого. Во всяком случае, я никого не знаю. Вот спорт, который у нас тоже рухнул, сейчас поднялся. Но за счет кого? За счет приглашенных мексиканцев и испанцев. Иностранные тренеры приехали, им платят сумасшедшие деньги, чтобы они работали. Но нельзя же брать иностранных актеров, чтобы они поднимали наш театр.

– Роль Швондера в «Собачьем сердце» – одна из самых ярких ваших работ в кино. Сейчас Владимир Бортко пригласил вас сниматься в «Мастере и Маргарите». Как вы отнеслись к приглашению, не возникло смутной тревоги перед этой мистической работой?

– Нет, выдумки все это про мистику. Не скажу, что я ни во что не верю, но ведь идет же у Юрия Любимова спектакль уже несколько лет, и ничего. Слышал, что некоторые актеры играть отказывались. А у меня там небольшая роль – дядя из Киева, который приезжает по квартирному вопросу. Съемки должны начаться в июле.

–Какой-то у нас грустный разговор о творчестве получился. Наверное, у такого жизнерадостного человека, как вы, есть свои секреты хорошего настроения.

– Моя радость – это внуки. Внучка у меня хорошо учится, хорошая девочка. Не комсомолка, не спортсменка. А внук – бандит, он точно будет спортсмен. Ему три с половиной года. Он уже любит футбол. Вот смотрю на них и радуюсь. Думаю, постепенно буду уходить со сцены.

– Простите, но очень не хотелось бы завершать наше интервью на такой грустной ноте. Неужели вы не оставите любящим вас зрителям шанс на новые встречи и новые премьеры?

– Почему же грустно? Я продолжаю работать, хочу сделать спектакль из избранных миниатюр – два отделения. Только шлягеры – ранний Жванецкий, средний, поздний. Хочу сделать что-нибудь, подводя итоги. Спектакль из двух отделений: первое – «Я ухожу с эстрады», а второе – «Я вернулся». Кстати, хорошее название для спектакля только что родилось: «Подводя итоги».