«Лучший психолог МВД-2004» Олег Горбатов

– Вы были в Беслане, помогали родственникам заложников «Норд-Оста». Это были самые тяжелые эпизоды вашей работы?

– Это был в первую очередь огромный практический опыт работы непосредственно в экстремальной ситуации. Психолог тоже живой, и ничто человеческое ему не чуждо. Конечно же, в таких ситуациях работать очень тяжело. Когда есть реальная угроза жизни и здоровью, мало кто способен продуктивно мыслить. Но специалист, который не может держать себя в руках, не сможет помочь никому. Необходимо было максимально сконцентрироваться и настроиться на оказание помощи людям. Именно это является приоритетной задачей милицейского психолога. Все остальное мы отодвигаем на потом.

– Работая в Беслане, вы учитывали национальную специфику психологии пострадавших?

– Ее было невозможно не учитывать. Осетины – очень чадолюбивый народ. Когда ударили по самому дорогому – детям, это нанесло колоссальный удар по сознанию людей. Беслан – маленький город с патриархальным укладом, с очень своеобразными обычаями. У осетинских мужчин не принято проявлять эмоции. Ритуал поминок отработан веками. Осетинская народная мудрость гласит: «Если у тебя горе, ты только удержись на ногах, а мы за тебя переболеем». В горе и радости они накрывают столы и произносят самые человеколюбивые тосты, первый из которых – «за Бога». Традиции помогают с наименьшими потерями для психики переживать горе. Я же профессионально подходил к этому и старался усилить переживание именно в кругу сочувствующих, намеренно возвращал их к травмирующим переживаниям. Совместное горе сближает людей, возрождает у них лучшие человеческие качества и очень помогает снятию стресса. Мы словно возвращались в те страшные дни и вместе выходили оттуда с наименьшими потерями и травмами. Вообще, горе не имеет национальности, но в стрессовых ситуациях иногда возникают проблемы в общении. Мы работали с женами ингушских милиционеров, погибших при нападении бандитов летом прошлого года. Гибель мужа для ингушки – это потеря всего: статуса, материального благополучия, защиты, связи с внешним миром. Когда я попросил вдову описать ее боль, она еле слышно произнесла: «Боль больше Вселенной». Для нее гибель мужа – конец света. Именно в этот момент в Чечне вербуют вдов в шахидки, буквально записывая в подсознание главную цель жизни – отомстить.

– Мы говорим о психотравмах среди гражданского населения, а насколько таким стрессам подвержены сотрудники милиции?

– В моей практике был очень сложный эпизод. Я работал в госпитале с раненным в Чечне милиционером. Медики, родственники, даже родной отец считали положение парня безнадежным. Удивительный медицинский случай, – по мнению врачей, его травмы были вполне совместимы с жизнью. Но прошло больше года, а он никак не выздоравливал. Нога, в которую был вставлен металлический штырь, несколько раз загнивала, сам штырь ломался, на теле появились пролежни. Я понял, что это – следствие депрессии. При первой встрече больной вообще отказался от общения. Тогда я сказал: «Я пришел к тебе не работать, а поговорить, я сам был в Грозном». «Разрушение» – слово, которое наиболее точно характеризовало состояние этого милиционера. В его сознании превалировали черные образы – темная вода, пропасть, ночь. Вместе с ним мы прошли путь к выздоровлению и жизни.

– Известно, что милицейский психолог должен определять и профпригодность кандидатов на милицейские должности – именно для этого и создавалась ваша служба. А кто сейчас вообще приходит служить в милицию?

– Во время собеседования отсеиваются лица, склонные ко лжи, жестокости, имеющие криминальный опыт. Небольшая зарплата, неустойчивый социальный статус, работа без выходных – не самая привлекательная судьба. И все это накладывается на всеобщее размывание границ добра и зла в общественном сознании. Естественно, мы не можем создать особую породу милиционеров – приходится выбирать из того, что есть. Нередко встречается, что претенденты на милицейские должности зачастую даже по физическим данным не подходят для службы.

– Но физические данные можно проверить, а как установить моральную пригодность?

– Мы проводим с каждым претендентом собеседование, тестирование. Отслеживаем направленность личности, круг интересов, интеллектуальные способности человека, обязательно диагностируем склонности и слабости. Но если у человека одно святое в жизни – «я и мой карман», то никакой детектор или психоаналитические методики не помогут. И будет он на службе брать взятки с чистой совестью и ясными глазами.

– Вы получили образование еще в советские времена. Что принципиально изменилось с тех пор в подходах к психологии?

– Раньше в воспитательном процессе мы нарабатывали такие простые, но емкие образы, как Родина, прививали чувство патриотизма, долга, понятие чести. С развалом Союза все это было утрачено. Сейчас приходится снова возвращаться к этим образам. Силовые структуры принято ругать, но кто-нибудь когда-нибудь задумывался над тем, за что сотрудники милиции, других силовых структур идут под пули, спасая жизни своих сограждан? Каждому понятно, что не за заработную плату люди в погонах закрывают собой людей от пуль террористов. Но не каждый знает, сколько сил, времени, затрат требуется на подготовку таких сотрудников.

Мне кажется, милиционерам просто надо честно выполнять свой долг. Пусть это даже и звучит банально, но другого выхода ни у нас, ни у страны нет. И в кадровой политике милиции можно что-то менять к лучшему. Мы вырабатываем у наших сотрудников позитивное отношение к себе и к своей профессии, к простым людям, которые к милиции относятся не очень хорошо. Даже слово «мент» – кстати, это не ругательство – я учу воспринимать позитивно. Например, как неологизм, который созвучен такому понятию, как «менталитет». Мы много раз наблюдали за реакцией на слово «мент»: наши сотрудники перестали на него обижаться. Слово «мент» должно звучать гордо. Это все же лучше, чем американский «коп».