Михаил ФЕДОТОВ

В минувшее воскресенье швейцарцы проводили очередной референдум. Конечно, избирателям был предложен не тот вопрос, что вынесен в заголовок статьи. Нет, они решали более насущное для себя дело: распространять ли право на работу, которое ранее уже было предоставлено гастарбайтерам из стран–основательниц Европейского союза, на поляков, венгров и других граждан из так называемой новой Европы. Для нас же в данном факте важнее не результат референдума, а то, что в процветающей стране, покой которой лишь изредка нарушают высокопоставленные российские герои судебных репортажей, власть зачем-то морочит себе голову тем, чтобы регулярно испрашивать согласие населения на всякие мало-мальски важные решения.

Мы же, напротив, накушавшись непредсказуемых референдумов в начале 90-х, теперь рассматриваем их исключительно как угрозу существующему режиму, а потому придумываем все новые и новые рогатки против их проведения, если инициатива исходит не со стороны властей. И чем дальше мы отодвигаем население от участия во власти, тем меньше у нас оказывается граждан, то есть людей, которым небезразлична судьба своего подъезда, города, государства. Не поднимаясь до уровня гражданина, население скатывается до уровня ограниченно дееспособного, покорно и расслабленно бредущего в любую сторону, которую укажет власть – хоть сельская, хоть федеральная. Даже в сторону свободы, только не той, настоящей, которая требует самостоятельности и ответственности в мыслях и поступках, а той, витринной, что мешком сидит на многих наших парламентских и прочих политических манекенах.

«Знаете, в чем разница между нашими народами? – спросил меня пару дней назад один из участников конгресса российско-швейцарского совета по сотрудничеству. – Вы, русские, больше обращаете внимание на слова, будь то лозунги или политические декларации, а мы, швейцарцы, – на дела. Потому и ваш Ленин не смог у нас заварить свою революционную кашу: наши деды просто не имели времени на болтовню о рабоче-крестьянском рае и великой освободительной миссии – они работали, строили дороги, мосты, тоннели, варили сыры, колдовали над часовыми колесиками».

Да, может быть, в том и состоит швейцарская «великая национальная идея», чтобы разные народы жили в здешних горах вместе, но друг от друга отдельно; скромно, но со всеми признаками процветания; мирно, но с обязательной оружейной комнатой в каждом доме; нейтрально, но с огромным влиянием на мировые дела. Нас же все время тянет к мессианству, к империи, к «третьему Риму». Чем эта мания оборачивается на практике? Амбициями во внешней политике, милитаризацией в образовании, одичанием в культуре, нетерпимостью в общественном сознании, вседозволенностью во власти. И если в начале 90-х годов на Западе людей из России готовы были буквально носить на руках, то сейчас все чаще опасливо прячут руки.

Кстати, именно тогда, более десяти лет назад, один из признанных патриархов мидовской высотки, многолетний замминистра иностранных дел СССР Анатолий Ковалев, предложил, казалось бы, немыслимый прообраз российской внешнеполитической доктрины – «нейтралитет и миротворчество». Опираясь на опыт Швейцарии и других нейтральных государств, в том числе с имперским прошлым, он доказывал, что у них исторически «сложился авторитет щепетильного отношения к правам и основным свободам человека, национальных меньшинств, предрасположения к демократическому устройству общества. Их отличает устойчивость денежных единиц, стимулы к предпринимательству, внутренняя стабильность».

Безусловно, роль «великой нейтральной державы» пока еще не знала исполнителей. Но мы так любим рассуждать об абсолютной уникальности России и ее исторического пути, что трансформация полураспавшейся ядерной сверхдержавы в не менее ядерную, но нейтральную мировую державу вполне укладывается в эту логику. И тогда мы уже не будем задаваться вопросом «почему Россия не Швейцария», а сможем четко планировать, в каком году качество жизни, скажем, в Нижнем Тагиле и кантоне Берн сравняется. Разве кому-то в России от этого будет плохо?